О вере, неверии и сомнении - Вениамин (Федченков)

Вот это — второе откровение. Я назову его "голосом сердца", как и апостол сказал. Так и Сам господь говорит: "…извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы…" (Мк. 7, 21).

И вообще, в Слове Божием сердце признаётся корнем, или исхождением познания, а не ум. Так часто там и говорится. Например.

"Помышления сердца их (допотопных людей) были зло" (Быт. 6, 5). Псалмопевец очень часто говорит о сердце, как источнике знания: "Размышления сердца моего — знание" (Пс. 48, 4). Пр. Иеремия говорит, что люди "ходили по упорству сердца своего" (Иерем. 9, 14), человек "живёт по упорству сердца своего" (Иерем. 13, 10). Исайя: люди "рождали из сердца лживые слова" (Ис. 59, 13). И в новом Завете мы видим то же. Господь говорит: "для чего же вы (фарисеи) мыслите худое в сердцах ваших?" (Мф. 9, 4) и т. д.

И психологи стоят на этой же точке зрения. И это так и есть: при внимательном наблюдении за собой или за другими мы без труда видим, что наши мысли находятся в тесной зависимости от наших настроений сердца. И Фихте (немецкий философ) говорит: человек не так чувствует и делает, как думает, а думает, как чувствует. Или иначе: не так хочет, как думает; а так думает, как ему хочется.

И наш (свой) опыт, а также и наблюдение за другими людьми постоянно нам показывают, что сзади наших мыслей стоят наши хотения. Много, много раз мне приходилось "видеть" ясно, что одному "хочется" почему-то верить, а другому "хочется" не верить. И это — совсем не от ума, не от знания. Два человека, два родных брата, с одним образованием — а могут относиться к вере разно: это мы постоянно можем наблюдать. Больше того, даже в одном и том же человеке мы можем замечать и различные переживания: то он радуется вере, то может сомневаться.

Характерный, всем известный пример мы можем видеть на апостоле Фоме: он даже при виде Христа ещё не верил, пока не осязал ещё и ран Его; таков уж был "характер" его, как мы говорим. А потом — неожиданно для нас — он восклицает: "Господь мой и Бог мой!" Это ниоткуда не следовало: Бога осязать нельзя! Он же с верою воскликнул: не думая, не медля, и — сразу, тотчас.

Другой пример, ещё более показательный: вот приходят к пустому гробу Христа ап. Павел и Иоанн. Оба видят одно и то же: пустой гроб, пелены, головной убор, сложенные аккуратно. И что же? Иоанн "увидел и уверовал", что Христос воскрес, а Пётр отошёл (от гроба) в недоумении, "дивясь сам в себе происшедшему" (Ин. 20, 8; Лк. 24, 12). А потом, на ловле в Геннисаретском озере, тот же Иоанн первым узрел Господа, говорившего с берега: "Это — Господь"; Пётр же, "услышав" это, набросивши на себя какую-ту одежду ("ибо он был наг"), — бросился в воду и поплыл. Разные характеры!

И в жизни мы наблюдаем это.

Значит, корень лежит не в знании, не в "видении", — а в сердце. Это — факт!

Пойдём дальше. Разница — и в настроении самого "сердца". Обыкновенно вера — даёт душе нашей мир, радость; а неверие — беспокойство, тоску, муку. И о. Иоанн Кронштадтский такой мир считал ясным свидетельством бытия и действия на нас Бога. Так же думаем и мы: кто переживал, хоть недолго, состояние неверия, знает это по опыту. Мне пришлось пережить это в студенческие годы. Никаких новых знаний я не получил тогда, следовательно, не в уме была причина. И какой же вихрь налетел на меня! Эти две недели я метался, не зная в себе покоя.

Потом, после двух недель мучения, опять-таки без каких-либо рассуждений, воротилась вера и наступил в душе мир.

Ещё вспомню многократные переживания: иногда вера бывает такая пламенная, что не только не бывает никакого недоумения, но всё представляется совершенно ясным. Даже более: от сильной веры — трудно произнести (или помыслить даже!) слово о Боге; произнесёшь, а восторженные слёзы перехватывают голос… И нужно бывает остановиться, чтобы удержать рыдания, — пока снова не овладеешь собою.

В иное же время эти самые слова не вызывают сильных чувств, а произносятся холодно.

Однажды я записал такие "чувства", пережитые мною на литургии: "отныне для меня нет дороже слов, как "Отец, Сын и Святой Дух".

И — не с прибавлением: "спаси" или "помилуй", или "подай"; а просто — одни имена. Подобие из обычной жизни можно взять такое: если мы любим кого-либо, то нам не только мил портрет его, не только нравится почерк его писем, но дорого само имя этого человека. И ничего мы не просим у него, не только желаем и ждём от него чего-либо: это даже охлаждало бы нас и огорчало; но мы хотели бы сами высказать ему любовь свою — до страданий включительно, до смерти за него.

Тут уж совсем не ум говорит, а — сердце, горящее любовью к Богу.

И святые люди вообще говорят: такие чувства рождаются в нас не умом, а сердцем. Св. Макарий Великий уподобляет их любви влюблённых, даже как бы — пьянству, как это ни странно! Но только они — никак ни от ума, ни от практических выгод, вообще ни от чего земного! Это — факт, против которого нечего сказать.

Для неопытного человека подобные переживания других — неубедительны, даже просто — непостижимы, как бы не существуют и "не могут быть"; а для нас — факт! Для святых же — непреложная истина: это всё они знают доподлинно! И им так же было бы странно услышать вопросы: "Да есть ли?" — как если бы у обыкновенных людей мы спрашивали: есть ли земля? есть ли небо? есть ли я сам?

И один из известных мне подобных людей (теперь уже умерший, а. Ф.) сказал о себе: "Для меня невидимый мир — столь же реален, как и видимый". И вероятно, он ночью во сне совершал литургию: громко пел "Верую", тогда как в действительности никогда не пел, хотя имел прекрасный слух и приятный голос.

И в последние почти 20 лет он провёл в уединённой молитве, в ежедневном служении литургии; а когда прежде не мог служить сам, то бывал ежедневно за литургией.

Так подобные люди стремились в пустыни: таких бывали тысячи людей! Для примера возьму два — три случая из русской жизни и один — из древней.

Вот — преп. Серафим Саровский. Известно, что он жил то в "ближней" "пустыньке", то в дальней; то в полном затворе, то в молчальничестве. Другой пример: еп. Феофан, затворник Вышенский — ушедший от архиерейской жизни в затвор и проживший там более 30 лет, он ежедневно служил там литургию (буквально до последнего дня, 6 января).

Также знаменитый о. Иоанн Кронштадтский служил ежедневно литургии, особенно последние 30 лет своей жизни; но он жил в шумных городах, а не в пустынях; это — особый подвиг. И только последние 10 дней уже не мог ходить в церковь; однако его причащали до последнего дня. И в ночь кончины (7 часов утра 20 дек.) отслужили для него литургию в 2 часа и приобщили его одной Кровью.

Из древней истории возьмём хоть один пример — св. Арсения Великого… Учёный, сенатор, учитель царских детей, всем обеспеченный, он тайно убежал из дворца в египетскую пустыню. И сначала там жил в монастыре, а потом ушёл в уединённую пещеру. И когда братия говорили перед уходом его: "Арсений! Ты нас не любишь!" Он отвечал им: "Бог видит: люблю вас! Но не могу быть с Богом и людьми!"

И ушёл.

И вообще, боголюбцы так любили молитву, как мы не можем жить без воздуха. И простецы, и учёные; и любили жить в монастырях и пустынях.

И конечно, их туда никто не влёк, кроме собственного сердца.

Но не только этих святых подвижников, но и мирян, и вообще всё человечество… Именно этим сердечным влечением объясняется факт всеобщности веры — во всём мире.

Как хочется дышать, как хочется есть и пить, — и никто не считает это ненормальным, неестественным, так и вера является нормальным состоянием нормального человека.

Пусть эта вера — различна; пусть у одних она весьма искажена; но у всех народов была и есть вера. Значит, люди чувствуют в ней естественную потребность!

И лишь незначительное количество было неверующих. Иногда кажется, что таких много; но это — глубокое заблуждение. Впрочем, не будем спорить о количестве, потому что не количество является свидетелем истины. Сначала христиан — единицы апостолов, потом, после Пятидесятницы, — тысячи; потом христианство распространилось по всему миру.

А будет опять мало: Господь сказал, что Он, "пришедши" второй раз в мир, едва "найдёт ли веру на земле" (Лк, 18, 8).

Есть другой признак верующих в Бога: благодать Его на них. Но об этом будем говорить в следующем отделе этой части.

Г) Благодать Божия

Собственно этим именно отличается христианство от других религий.

Припомню следующий случай из жизни св. Антония Великого. Однажды пришли к нему философы-язычники. И спросили его:

— Чем ты отличаешься от нас? Ты постишься — и мы. Ты желаешь чистоты — и мы стремимся к ней.

— Мы, — ответят им святой Антоний от лица христиан, — пребываем в благодати Божией!

— Этого у нас нет! — сознались язычники.

Точно так же нет ее и у современных евреев, магометан, буддистов, хотя вера в Бога есть у них, и они хранят посты, и несут подвиги, и молятся; но благодати нет.