Чужой муж - Лариса Кондрашова

Выплеснула свои эмоции и ужаснулась: что она делает! Подливает масла в огонь! Тут надо было действовать осторожно, а мы разве умеем осторожно? Или гладим и слезы льем, или сразу дубиной по башке, чтобы не мучился…

На его лице промелькнули бешенство, ненависть, все, что угодно, но не такая глубинная боль, от которой она сама едва не задохнулась.

Но уже бежала из кухни Любавина — конечно, она все слышала, ведь Наташа не понижала голос, выступая в роли обличителя. Мол, какая она смелая, не боится признавать свою вину. И это все? А разве прошла она через ад, через муки, которые испытывает преданный человек?

— Валентин, опомнись! — закричала Людмила, закрывая Наташу собой. Она подумала, что Валентин и в самом деле может поднять руку на женщину, которую любил? — Возьми себя в руки, ведь Наташа ждет ребенка.

— Вот как? — громко удивился он. — И она приехала сюда рожать?

— Твоего ребенка, Валя, слышишь, твоего! — тихо сказала Любавина.

Лоб Валентина пересекли поперечные морщины, как если бы он предпринимал отчаянные попытки осмыслить услышанное, но тщетно. Какая-то мысль пыталась пробиться наружу, но он встряхивал головой, загоняя ее обратно.

Потому неуверенно кивнул себе, будто в момент, в присутствии двух женщин, оставшись наедине с самим собой, а потом открыл дверь и вышел, бесшумно прикрыв ее.

— Я вроде мужской голос слышала, — весело проговорила вышедшая из ванной с полотенцем на голове Стася. — Прибыл хозяин дома?

— Убыл некий визитер, — вздохнула Любавина.

Наташа ничего не говорила, будто в шоке.

— Вы хотите сказать, что приходил Валентин? — сразу поняла Стася, едва взглянув на подругу. Поняла, что та сейчас вся в думах, тронула ее за руку. — Пойди прими душ, а я Люде помогу…

Любавина вложила ей в руку полотенце. И даже слегка подтолкнула, потому что Наташа напоминала собой сомнамбулу, которую вроде и будить опасно, потому что в своем лунатическом сне она идет по самому краю крыши.

«Напрасно я не воспользовалась предложением Сан Саныча, — с неизвестно откуда взявшейся озлобленностью подумала Наташа. — Надо было привезти его в милицейской машине. Или в арестантском вагоне. В чем там еще возят заключенных. Да чтоб он еще и несколько суток просидел в камере с бомжами и уголовниками!»

Но потом сама же и решила, что вряд ли бы его это испугало, если он добровольно упал в зловонную яму, где сидят такие же утратившие человеческий вид индивидуумы.

А она еще до приезда сюда думала, что Валентин ребенку обрадуется… Нет, не думала, чего врать-то? Поехала на авось, а вдруг получится вытащить Валентина из этого спонтанного пьянства? Думала, что ее любовь… Теперь она уже говорит о любви как о само собой разумеющемся, а совсем недавно громогласно сомневалась… Говорят, у русских женщин жалость — синоним любви, но Наташа ведь с этим не согласна?

Хотела отбить у судьбы родного отца для своего будущего ребенка, а была бы с ним, с Валентином, счастлива? Даже не так: на неродившегося человечка уже груз взвалила: «Давай, сынок, оправдывайся перед отцом за свою неразумную мать!»

В ванной она медленно разделась, взглянула на себя в зеркало. Такой живот уже не спрячешь. Что же, Валентин в запале этого не заметил?

Однако как плохо он выглядит… Подумать только, если бы Наташа не уехала, они бы уже поженились и жили себе спокойно… То есть вряд ли спокойно, но вместе…

Так от чего же Наташа бежала? Или от кого? Она совсем запуталась. Как в кино все просто: взглянули друг на друга, и уже — я тебя люблю! Почему у Наташи так не получается? Почему она сомневается в себе: потому, что и в самом деле не уверена в любви к Валентину или не хочет любить ТАКОГО?

Странно, даже струйки горячей воды не привели ее в себя. Может, попробовать холодный душ?

— Наташа, с тобой все в порядке? — стукнула ей в дверь Стася.

— Нормально, я уже выхожу, — отозвалась она и поспешно закрутила кран.

Мудрецы уверяют, что человек в жизненно важных событиях всегда одинок. Но вот такое событие наступило в жизни Наташи, а сколько человек за собой она поневоле тянет! Последнее слово, конечно, останется за ней, но стоит только бросить клич: «Помогите!», как уйма людей тут же бросятся на помощь. Да и высказывание: «Я не знаю, что делать!» — тут же вызовет массу желающих дать совет.

Она встретила сострадательные взгляды обеих женщин, но Любавина постаралась его отвести, а Стася и не подумала.

— Если так и дальше пойдет, малыша ты не доносишь. Мы с Людой поговорили и решили, что тебе лучше вернуться домой, пока ничего плохого не случилось. Это ненормально, чтобы женщина в положении, за которой и самой нужен уход, пыталась вытащить из болота здорового, сильного мужчину.

— Наверное, он все же не очень здоров, — пробормотала Наташа.

— Это его проблемы!

— Девчонки, давайте садиться за стол. Неприятные разговоры мешают пищеварению. Наташе мы нальем гранатовый сок, а сами… Вино, водка?

— Лучше водку, — отозвалась Стася. — И все же… Извини, Люда, но эта мысль не дает мне покоя. Почему я не отговорила Рудину сюда ехать?

— Значит, так надо было, — решительно сказала Наташа, — и если у меня ничего не получится — вполне может так и случиться, — я не буду в своей будущей жизни мучиться сомнениями насчет того, почему я не поехала и ничего не сделала.

Людмила, раскладывая по тарелкам салат, предложила:

— Пробуйте. У нас теперь при фабрике теплица появилась. Между прочим, ее построил новый главный механик. Зелень круглый год. Правда, на всех горожан пока не хватает, но своя рука — владыка, и я пользуюсь правом первой леди. Как жена директора.

Она первая и рассмеялась. Любавина вообще охотно смеялась, глаза ее были чистые, с каким-то внутренним светом, как и полагается счастливой женщине.

— Взглянула я на Валентина и подумала, что когда-то и сама была такая. Мутная, как вода в Неве. Уезжала сюда, меня все отговаривали: из столичного города — в такую дыру! А я отвечала, что с милым рай и в шалаше. Между прочим, теперь эту поговорку женщины не признают. Смеются, мол, до первого дождя, но я убедилась, что доля истины в том есть…

— Ну, я бы не сказала, что у вас такой уж шалаш, — заметила Стася.

— Квартира хорошая, — согласилась Людмила, — но начинали мы, как и многие, с малосемейного общежития.

— Вы жили в малосемейке? — изумилась Наташа.

— Ну, во-первых, Толя не всегда был директором, а во-вторых, чем мы лучше тех, кто приезжает сюда? Можно было бы купить квартиру, но у нас тогда и денег не было. А потом мы сюда детей привезли — каждый своего. Точнее, свою… — Она засмеялась. — Да-да, об этом мало кто знает, но у нас с Любавиным сводные дети. Моя дочь до приезда сюда год с бабушкой жила, а его — с мамашей. Боялась я страшно: вдруг, думаю, с падчерицей общего языка не найду, а оказалось, она такая милая, ласковая девушка.