Чужой муж - Лариса Кондрашова

— Чего это вы так на мужиков? — удивилась Людмила, оглядываясь на мужа; он, как и обещал, из-за спин женщин не высовывался.

— Так вечно от них чем-то воняет: то перегаром, то чесноком, то грязными штанами.

Наташа поморщилась, а Стася покачала головой.

— Должно быть, крутая вы женщина.

— А чего с ними церемониться, — бросила нянька и подхватила швабру с мокрой тряпкой. — У женщин в отделении куда меньше работы, а эти…

Она углубилась в свое занятие — мытье пола, которое до того прервала, чтобы поболтать с посетителями.

— Придется идти к лечащему врачу, — решила Любавина.

— По субботам вообще-то у лечащих выходной, если нет дежурства, — заметила нянька, которая вроде занималась своими делами и не обращала на посетителей внимания, — но повезло, ваш пришел. В четвертой палате сложный больной с переломом черепа, он его осматривал…

— Значит, врач в четвертой палате?

— Нет, в ординаторской. Должно, переодевается. Дома тоже бывать нужно… Небось, и жене внимания уделить, и детям…

Нянька все продолжала ворчать, удаляясь со своей тряпкой в другой конец коридора. А посетители все вчетвером кинулись к ординаторской, откуда как раз выходил переодевшийся врач. Он с интересом окинул взглядом женщин, не обращая внимания на Любавина, который как раз нарочно отвернулся и с интересом смотрел в окно.

— Вы хотели что-то узнать? — спросил врач, между тем потихоньку продвигаясь к выходу и давая посетителям понять, что к долгим разговорам не расположен ввиду своей невероятной занятости.

— Мы насчет больного Браги. Говорили, у него серьезная травма.

— Ложная тревога, — хмыкнул эскулап, — легкое сотрясение мозга. В «скорой помощи» его сон под воздействием алкоголя приняли за следствие этой самой серьезной травмы… Говорят, даже подключили милицию…

— Вот именно, — сердито заметила Наташа, — чего было подключать?

— Вы его родственница? — Врач обратил к ней взгляд. — Между прочим, я застукал Федора в нетрезвом состоянии. Еще раз попадется, выгоню, к чертовой матери, за нарушение больничного режима.

— И правильно, — горячо поддержала его Наташа. — Небось по-настоящему больным людям коек не хватает, а вместо них алкашей лечите.

— Я не понял, — растерянно протянул доктор, — значит, вы не родственники Браги?

— А что, похожи? — ухмыльнулась Стася.

— Вот я и не пойму, почему вас заинтересовал именно этот больной?

— Потому что мы — друзья российской медицины, — без улыбки сказала Любавина.

— Стыдитесь! — рассердился врач. — Неужели вам больше делать нечего, кроме как отвлекать занятых людей?

— Извините, — успела проговорить Наташа, но Стася с Людмилой, не иначе науськанные Любавиным, взяли ее под руки и повели прочь.

— Сейчас доктор Пилюлькин уйдет, — шепнула ей на ухо Стася, — а мы пойдем и навестим умирающего.

Глава двадцатая

Очевидно, больному Браге сообщили, что его разыскивал врач, так что посетители застали его лежащим на койке с самым смиренным выражением лица. Голова Федьки была на совесть забинтована, так что издалека напоминала надутый воздушный шар или нахлобученный на голову белый шлем.

— Это вы Брага? — на всякий случай уточнила у него Стася.

Остальные трое, облаченные также в белые халаты, молча сгрудились вокруг его койки.

— Вы — дежурные врачи? — заискивающе поинтересовался Брага. — А у меня тут голова заболела. Вот я и пошел медсестру искать, чтобы какую-никакую таблетку дала или укол поставила.

Федор частил по давней привычке, опасаясь гнева врачей, чей режим он нарушал всю свою сознательную жизнь.

— Разуй глаза, Федор, — посоветовал ему Любавин, — какие мы тебе врачи? Совсем допился!

Теперь уже и Брага понял свою ошибку.

— Простите, не признал, вы же наш директор фабрики.

Теперь он уже не скрываясь полез в тумбочку и надолго приложился к открытой бутылке дешевого вина.

— Не желаете? — Он царственным жестом показал им бутылку, впрочем, не выпуская ее из рук.

— Нет, спасибо, — сказала Людмила.

Федор поставил бутылку в тумбочку и аккуратно прикрыл дверцу, как будто она была стеклянной.

— А это кто с вами?.. Погодите, я сам догадаюсь. Постарше, надо полагать, жена, а ты, — он ткнул пальцем в Наташу, — та самая стерва, которая продала Вальку за баксы его бывшей жене. Говорят, Тамарка три штуцера зеленых запалила, и все зря.

— Это вас не касается! — неприязненно вырвалось у Наташи.

— Не касалось, я бы здесь не торчал. На больничной койке. Надо же, как быстро люди забывают доброту! Я ведь его пригрел. Поделился, так сказать, теплом своей души…

— И бутылки, — ядовито подсказала Стася.

— А ты, значитца, ейная подруга, — не обращая внимания на сарказм женщины, продолжал Брага. — Что ж, друзья — это свято. Отдаешь им все, что у тебя есть, хоть и бутылку. Тоже надо купить. Небось на дороге не валяется. Так вот, и что в оконцовке? Не тронь, говорит, ее чистое имя своим грязным языком. Она, говорит, святая. Так где ж была эта святая, когда я его от смерти спасал? Небось и думать о нем забыла. А когда он слезы лил да о стенку головой бился…

— Да ладно тебе, — не выдержала Любавина, — тоже мне, мать Тереза! Споил мужика, а послушать — от тяжелой болезни вылечил.

— А вот этого не надо! — Федька поднял кверху указательный палец и опять полез в тумбочку за бутылкой. Но теперь отхлебнул поменьше, видимо, решив растянуть удовольствие. — Колхоз — дело добровольное. Когда душа горит, человека и заставлять не надо, сам к бутылке-спасительнице потянется.

— Вы знаете, что Валентин в тюрьме? — спросила его Наташа.

— Положим, не в тюрьме. В КПЗ. Где же ему еще быть, если он меня чуть не убил? Набросился, как дикий зверь!

— «Дикий зверь», — передразнил Любавин. — Сколько в Пальчевском весу, а сколько в тебе.

— Понятное дело, я здоровее, — согласился Брага, прислушиваясь к себе: вино уже делало свое дело, разгоняя кровь и веселя. — Но когда мужчина защищает любимую женщину от хама, силы его утраиваются…

— Ну, ты даешь! — развеселилась Людмила, посматривая на Брагу как на некий необычный экземпляр. — Зачем же тогда ты себя вел по-хамски, если понимал, что к чему?

— Подразнить хотел.

— И как, получилось? — поинтересовался Любавин; ему с трудом удавалось играть роль пассивного наблюдателя. Анатолий Васильевич по природе был человеком действия.

— Как видите, — едва качнул головой Федор, как бы демонстрируя итог эксперимента.

— Наверное, к тебе следователь скоро придет. Протокол составлять.