Завещание - Джоанна Маргарет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я развязала шнурок на коробке с надписью «Том I», сняла крышку и осторожно открыла первую папку, не зная, была ли дрожь в руках вызвана температурой в комнате или моим волнением от прикосновения к документам Фальконе. Возможно, в поисках изумруда во флорентийских архивах нет необходимости. Вдруг я найду подсказку о его местонахождении на этих страницах?
Я поднесла первый документ к свету, чтобы рассмотреть водяной знак – если он был. У меня в руках был контракт, составленный в 1497 году, и да, там был водяной знак. Документы, лежавшие под контрактом, были аккуратно сложены стопкой и слегка пахли сыростью, с синеватой плесенью по краям. Несколько страниц были настолько тонкими, что я удивилась, как они вообще сохранились за сотни лет. Большинство из них были бумажными, но попадались и пергаментные документы. Некоторые были связанны вместе, а из тех, что были подписаны и датированы, даты, как обычно, читались легче всего. Взаимодействие с источниками снова стало чем-то сокровенным.
Я просмотрела документы тринадцатого, четырнадцатого и пятнадцатого веков, написанные в основном на латыни, пока не добралась до шестнадцатого века.
Я записывала имена тех, кто подписал договора с Фальконе. Иногда эти имена было трудно расшифровать, или что еще хуже – они были сокращенными. Прочитав и расшифровав все, что не вызвало сложностей, я возвращалась к непонятным словам. Если мне попадался неразборчивый почерк, я выписывала целый набор символов, копируя то, как автор отображал каждую букву, а затем использовала эти шрифты в качестве справочной базы.
Еще в Сент-Стивенсе я купила в сувенирном магазине перо и тренировалась им писать, чтобы понять особенности написания букв до появления современных шариковых ручек – этот трюк подсказал мне Уильям. Некоторые авторы нажимали сильнее, чем другие, в результате чего в одних местах чернила получались густыми, с пятнами, а в других – тусклыми. Другим диктовали, и иногда они записывали все так быстро, как только могли. Эти страницы было труднее всего прочитать.
При поднесении документов к свету становились видны линии, образовавшиеся, когда бумага была разложена на сетчатом экране для просушки. Из всех документов, созданных в мире, сколько миллионов было утеряно случайно или намеренно уничтожено? Пробелы в исторических записях всегда будут огромными.
Внимательно просматривая документы, я столкнулась с разницей в различных написаниях. Иногда слова было трудно разобрать, потому что текст был написан витиеватым секретарским почерком. Хотя секретарский почерк был стандартным, в письме было много завитушек, и некоторые буквы выглядели одинаково, поэтому было крайне важно понимать контекст, чтобы определить, какие буквы составляют то или иное слово.
Я часто находила остатки красного вещества, похожего на пластик, или просто малиновые следы на месте сургучных печатей.
Большинство документов, которые я просмотрела, были деловыми соглашениями Фальконе с другими дворянами. На многих страницах были дыры, а на других чернила потекли с одной стороны на другую, скрывая фрагменты текста.
В середине стопки документов я провела пальцем по одной из пожелтевших страниц финансового документа, подписанного двоюродными братьями французской ветви Фальконе, которые все еще жили в Генуе.
Следующий документ касался Джованбаттисты. После смерти Андреа Дориа оставшиеся в Генуе Фальконе вернули себе часть власти.
Джованбаттиста поддерживал постоянные контакты со своим братом, Пьерфранческо, в Генуе, на протяжении всей их жизни, несмотря на, что Пьерфранческо пришлось формально разорвать связи с Джованбаттистой после его участия в восстании.
В 5:45 я разложила все бумаги по местам в том порядке, в котором они находились, а ровно в шесть раздался щелчок замка, и в дверях появился Никколо.
– Привет, красавица. Как продвигается исследование?
– Я ценю все, что ты для меня сделал, Никколо, но мне не нравится быть запертой в комнате. Это кажется небезопасным.
– Дорогая, я сделал это ради твоей же безопасности. Прошу прощения, что не предупредил тебя, но я думал, что ты и так поймешь.
Он поставил первую из трех коробок обратно в шкаф.
– Что ты имеешь в виду, говоря о моей безопасности?
– Как ты знаешь, не так давно у нас случилась кража. Преступника так и не поймали. Мы всегда держим эту дверь запертой, и Эмилиано время от времени проверяет ее. – Он повернулся лицом к двери, затем обратно ко мне. Понизив голос, он продолжил: – Кроме того, я не… обсуждал твою работу с моими родителями. Я не уверен, что они были бы довольны, если бы узнали, что ты здесь работаешь одна с документами.
– Я понимаю. Но ты мог оставить мне ключ?
– У нас нет запасного. Только мой, Эмилиано, Северины и моей матери. Я не могу сделать дубликат, не привлекая внимания. Ты слишком волнуешься. Мне нужно бежать на ужин нашей группы. Тебя проводить вниз? – Он положил ключ обратно в тайник и огляделся по сторонам, пытаясь понять, не оставил ли чего лишнего.
Я нерешительно кивнула.
Когда Никколо закрывал входную дверь, он тронул меня за локоть:
– Сможешь сама добраться до дома? Увидимся завтра в то же время в том же месте?
Он ущипнул меня за щеку, затем сбежал вниз по ступенькам и исчез на одной из улиц.
В течение следующих двух недель я ходила в палаццо Фальконе каждый день и следовала одному и тому же распорядку: была там уже в десять, уходила в шесть, что меня вполне устраивало, несмотря на царивший в комнате холод и отсутствие обеда. Я бегло просматривала документы, пытаясь найти хоть что-нибудь связанное с изумрудом. Когда мы с Никколо обменивались любезностями и вежливыми поцелуями при встрече или прощании, я обращалась к нему с нарочито профессиональным тоном, что, казалось, его устраивало.
Всякий раз, входя в палаццо, я вспоминала слова Розы и была полна решимости сдержать обещание: усердно работать и найти изумруд.
Каждый день я начинала с того, что просматривала последнюю страницу, на которой остановилась в предыдущий день, прежде чем двигаться дальше. Пробегая глазами по каждому документу, я останавливалась, если информация казалась важной или выявлялась неизвестная ранее связь.
В отдельном блокноте я вела записи, связанные с моей диссертацией, – краткое описание важных документов, которое помогало ориентироваться в материале. Именно по этой причине мне и не хотелось ссориться с Никколо.
Жаль, что мои исследования были сосредоточены на изумруде, потому что некоторые документы вызывали у меня восторг. Словами сложно передать то чувство, которое возникает, стоит взять в руки документ, которому больше четырех веков. Осознание того, что благодаря моему вкладу в исследования давно умершие люди, жившие четыреста лет назад, снова «заговорят», наполняло мою душу
