Бегущая зебра - Александр Лекаренко

— Это невозможно, — ошеломленно выдохнула Нелли. — Человек не может издавать такой звук.

— Ей никто этого не объяснил, — ухмыльнулся Жоржик.

— Это очень практичная вещь, — сказала Вальтро, отпивая глоток шампанского. — Никаких комаров, мух и муравьев в доме.

— Я не верю своим ушам, — медленно произнесла Нелли. — Голосовые связки не способны на такое.

— Ну и не верь, — Жоржик пожал плечами и потянулся к своему бокалу.

— Когда ты этому научилась? — спросила Нелли.

— Пару недель назад. Делала пранаяму, и вдруг вороны поднялись с деревьев. Я начала экспериментировать, и у меня получилось вот это. Когда я кричу так, в голове появляется резонанс, как щекотка. Между прочим, от этого волосы растут очень быстро.

— Давай-давай, — хмыкнул в свой бокал Жоржик. — Скоро вся обрастешь волосами, как йетти.

— Что ты юродствуешь, придурь?! — возмутилась Нелли. — Это же может дурно отразиться на ее здоровье!

— Да? — удивился Жоржик. — Вальтрочка, деточка, а ты не чувствуешь щекотки где-нибудь еще?

— Чувствую и очень сильно, — Вальтро показала ему зубы, — но ты же не можешь мне в этом помочь?

— Куда уж мне, — Жоржик вздохнул. — Я могу только вязать носки из твоей шерсти.

— Это опасно, это может быть связано с половым созреванием, — настойчиво продолжила Нелли. — Следует…

Жоржик и Вальтро расхохотались одновременно.

— У кого половое созревание, у нее? — Жоржик ткнул пальцем в Вальтро. — Неужели ты видишь в этих сиськах, в этой жопе, которые рвут платье, хоть какие-то признаки полового созревания?

— Тем более! — Нелли побагровела. — Если либидо лезет у нее из ушей, то надо не бегать голой по лесам, а позаботиться о приличном мужчине для нее!

Жоржик внезапно оборвал смех.

— О мужчине? Нет такого мужчины, — сказал он с неожиданной злобой, — который мог бы дотянуться своим вонючим носом, хотя бы до ее пятки!

Нелли опешила — Жоржик не шутил, в его голосе звучала абсолютная убежденность, краем глаза она взглянула на Вальтро и увидела, каким взглядом Вальтро смотрит на него — в этом взгляде была дикая, нечеловеческая гордость.

После нескольких долгих мгновений Жоржик хохотнул.

— Наша маленькая Вальтро способна сама поставить себе диагноз, она же медик, в конце концов.

— Как дела в колледже? — хрипловато спросила Нелли, еще не совсем придя в себя от того, что она увидела в глазах маленькой Вальтро.

— Класс! — Вальтро выбросила вверх большой палец. — Легко и в кайф!

Вальтро училась в медицинском колледже, потому что ей было интересно, а не потому, что ей сильно нужен был диплом фармацевта. Жоржик мог бы оплатить ей мединститут, но она не захотела, да и он не считал нужным вырвать из ее жизни семь лет вместе с интернатурой, из которых медицине она будет учиться три года, а четыре — повадкам богатых гамадрилов, которые там покупали и продавали образование.

С начала их совместной жизни, а Жоржик полагал днем своего рождения ночь, когда в луче его фары мелькнул узелок на обочине, Вальтро проявляла склонность ко всему, что магически изменяло отношения человека и мира, будь то физические упражнения, искусство или лекарственные растения. Жоржик не был ни лекарем, ни знахарем, ни фармацевтом и был очень далек от того, чтобы учить ее преобразовывать мир при помощи кокаина, но он всю жизнь преобразовывал сам себя, он был предметом собственного искусства и тому же пытался обучить Вальтро — быть собой. И он, и Вальтро родились в грязи, но, в отличие от него, у Вальтро не было времени осознать это, а живя с ним, она не нуждалась ни в чем. Ни одно ее желание не было вызвано необходимостью, а любое ее действие, как материальное следствие нематериальной причины, являлось чистым актом искусства и носило мистический характер. В отличие от него, ей не было нужды выжимать из себя дерьмо по капле — все, что исходило из нее, было чистой благодатью, за каждую каплю которой циничный и своекорыстный Жоржик по капле готов был отдать всю свою кровь. У него дух захватывало от перспектив, со всей искренностью и фанатизмом верующего он полагал, что растит богиню, и со всей жадностью фанатика, рассчитывал получить от нее спасение. Прожив жизнь между полюсами мужественности и женственности, он был способен понять Вальтро лучше ее самой, он был подобен кентавру, взрастившему Геракла, и как Геракла, взращивал свою богиню в такой строгости, которую позволяла ему его безмерная любовь. В луче его любви колледж, который выбрала Вальтро, был незначительным, но вынужденно необходимым моментом в процессе создания шедевра — как вода, в которой художник моет свои кисти.

— И что же, — спросила Нелли, чтобы что-нибудь спросить, — ты так и продолжаешь мотаться в колледж на мотоцикле?

— Продолжаю, — кивнула Вальтро. — Мотоцикл проходит там, где никакой автомобиль не пройдет.

— А если грязь или снег? — спросила Нелли, наливая себе полный бокал шампанского.

— Этот зверь идет напрямик, по полям, как по асфальту, — ответила Вальтро. — Я за час добираюсь без проблем.

— А если возникают проблемы, — ухмыльнулся Жоржик, — так зверь просто едет на ней, — получается еще быстрее.

В калитку раздался осторожный стук, который они не сразу услышали, и над воротами возникло удилище — пришел полковник. Он торчал там до тех пор, пока Вальтро не встала и не распахнула перед ним незапертую калитку, тогда он вошел, поставил на землю пустое ведро, чтобы пожать руку Вальтро, и, прислонив к забору свое удило, с рассчитанной неспешностью направился к столу, давая ей время принести для него кресло.

— Ну, что там? — спросил Жоржик, имея в виду недавний визит полковника на историческую родину, после того, как они обменялись «хайлями», и гость сел, положив на стол шляпу и выставив рядом свою вверительную грамоту.

— Да ничего хорошего там нет, — скучно ответил полковник. — Все бунтуют, и никто не хочет работать. Белые туземцы бунтуют оттого, что не получают работу, которую можно не делать, а черные — оттого, что делают много работы, за которую мало получают. Работодатели и работобратели превратились в одинаковых жуликов, эксплуатирующих капитал, эксплуатирующий третий мир. Ирландцы взрывают бомбы, исламисты взрывают бомбы, глобалисты, антиглобалисты, сутенеры и наркоманы вокруг. Порядочному человеку там жить невозможно.

— Ну, конечно, — ухмыльнулся Жоржик, — здесь можно грести деньги, делая «лагер», которым у вас там ноги моют, и ни хрена не платить рабочим.

— Я не мою пивом ноги, — вяло возмутился полковник. — Я мою их водкой, которую делают не здесь, а в Ирландии.

— Потому, что от местной водки у тебя вся шерсть с ног облезет, — заметил Жоржик. — Правильно, — кивнул полковник, — И я не виноват, что дерьмовое пиво считается здесь элитарным напитком и продается за большие деньги.

— Оно не было элитарным напитком, пока вы здесь не появились, — сказал Жоржик.

— Пока мы здесь не появились, здесь даже хлеб был элитарным продуктом, — парировал полковник.

— Он таким и остается для большинства населения, — ответил Жоржик и гордо добавил: — Лучше умереть стоя, чем хлебать из вашего корыта.

— Ну, так и стой молча, пока стоится, защитник обездоленных, — раздраженно вступилась Нелли. — Ты вон, шампанское хлебаешь, как на Новый год.

— Не могу молчать, — значительно произнес Жоржик.

— Так пиши письма, зеркало ты русской революции, — предложила Нелли. — Можешь своему президенту отзеркалить или Деду Морозу.

— Везде кричат «Но пассаран!», — меланхолично заметил полковник. — И везде впускают капитал, а потом кричат, что их обманули, — здесь и по всему миру. Мир — дерьмо. Капитал не обманешь, он уже изгадил все от полюса до полюса, где жил Дед Мороз. Жить легче, если не открывать глаз. Дед Мороз трахается с Санта-Клаусом в мотеле во Флориде, и оба вытирают письмами жопу. Предлагаю выпить ирландской водки, от которой не облазят ноги.

Уходил полковник затемно и основательно пьяным, поскольку его фляжка привела за собой литр «Тре Крунур», послужив ключом к винным погребам Жоржика и катализатором основательного застолья. Чтобы он не свернул себе шею и не воткнул в полной тьме себе в глаз собственное удило, Вальтро взялась сопроводить его, полковник вежливо протестовал, но Вальтро взялась крепко и довлекла его до арендованного порога, как раненного бойца к дверям медсанбата. Там, совсем уже окосевший, он сказал ей раненые скачущие слова, о которых, вероятно, тут же забыл. Но Вальтро запомнила. Он сказал ей:

— Брось меня, не держи. Прыгай сама, девочка. Ты родилась в рухнувшем мире, в стране, которой уже не было. Над пропастью ты родилась, в сгоревшей ржи, в последнюю минуту миллениума. Плюнь через плечо — и прыгай. Бог переводит свои часы — успевай. Мы все уже сдохли, мы истекли в яму с дерьмом. А тебе будет принадлежать новый мир, — если допрыгнешь.