Бегущая зебра - Александр Лекаренко

После длительного молчания, Вальтро спросила:

— А зачем ты взял с собой меня?

Жоржик глупо хихикнул. Потом еще раз глупо хихикнул, и в глазах его начал медленно разгораться желтый огонь, или просто старческая влага выступила в лучах восходящего солнца.

— Потому… — прошипел он, дергая себя за бороду, и не в силах удержать душащий его дурацкий смех, — что ты… великая драгоценность. — И выкрикнул: — Ты приз, Вальтро!

Глава 8

Возвращаясь вечером из города, Вальтро сбила собаку, перебегавшую дорогу. Она привезла собаку домой и сделала для нее все, что могла, но животное все равно умерло к утру.

— Зачем мы это делаем? — сказала она, закопав собаку в дальнем углу двора. — Я же знала, что она умрет.

— Есть вещи, которые разумный человек не должен делать, — усмехнулся Жоржик, — но он делает их потому, что он человек, а не тварь. И есть вещи, которые человеческая тварь делает в силу своей разумности, животное так не делает никогда.

— Я режу таких же собак в колледже, — усмехнулась в ответ Вальтро. — Я человек или разумная тварь?

— Ты хочешь знать, что такое ты или что такое человек? — Жоржик поднял брови. — Оба вопроса к Творцу, — он сплюнул рядом с могильным холмиком, — создавшему всех тварей по паре. Но исходя из своего тварного опыта двойственности, могу сообщить тебе, что пар столько же, сколько человеческих единиц. Человек торчит между плюсом и минусом, пока необходимость не толкнет его в жопу. Тогда его несет левой-правой из света в тень и перемножая на каждого встречного. В результате, получается такая сумма дерьма и света, которой как раз хватает на билет в ад.

— Человек получает такой билет, когда рождается, — возразила Вальтро, — прямо из рук Творца. Пошли помянем, что ли? Не поеду я сегодня в колледж.

— Ну и черт с ним, — согласился Жоржик.

— Ты как всегда сильно преувеличиваешь, — сказала Вальтро, когда они выпили по глотку виски. — И как всегда ради красного словца. На самом деле, не так уж трудно отличить человека от куска дерьма.

— Красное словцо — это твердая валюта в обмене с любым собеседником, оно архетипично, — ответил Жоржик, — а на деревянное словцо не купишь ни внимания, ни понимания. Люди косноязычат и до кулаков доходят, путаясь в родном языке, как в иностранном. Но чтобы отличить человека от куска дерьма, нужно увидеть его дела.

— Не обязательно, — возразила Вальтро. — Это можно понять с первого взгляда: по лицу, по глазам, по жестам. Язык тела говорит больше, чем речь. А если действия человека разрушают первое впечатление, это говорит о том, что он действует против собственной природы, а не о том, что первое впечатление не верно.

— Но мы все действуем против собственной природы! — воскликнул Жоржик. — Если бы люди действовали в соответствии с ней, то одни не действовали бы вообще, а другие с наслаждением топтали бы недействующих. Ты весьма проницательна, ангел мой, неужели ты еще не поняла, что в этом мире живут две породы людей: действующие твари и недействующие творцы?

— Твое красное словцо не прошло, — усмехнулась Вальтро. — Поясни.

— Ты уже приготовила свое лукошко, Золушка? — усмехнулся Жоржик. — Я собираюсь нащипать тебе туда клочьев бесполезной мудрости, может, ты свяжешь из них мне носки. Так вот, ангел мой, — он подергал себя за бороду, — физическое действие — это то, что у нас общее с животными. Умственная деятельность — это то, что отличает нас от животных. Физической деятельности вполне достаточно для выживания. А умственной недостаточно. Умственная деятельность — это изыск, абсолютно не необходимый для выживания тела. Она является причиной творчества, абсолютно ненужного и вредного в условиях борьбы за выживание. Если птица начнет творить вместо того, чтобы вить гнездо, она сдохнет и не даст потомства. Чтобы выжить, нужно смотреть на мир через амбразуру, как бык или тигр, отсекая все лишнее и действуя всегда одним и тем же проверенным способом. Ум не мог появиться в борьбе за существование, он появился против этой борьбы, кто-то подкинул его человеку. Ум выдрессировал сам себя смотреть через амбразуру, как бык или тигр, чтобы выжить среди животных. Любое животное, от вируса до быка, разрушитель по своей природе, абсолютно не способный к творчеству, которое разрушает способ его существования. Оно топчет и прогрызает дыры и никогда не может остановиться, потому что умрет. Ум, который зафиксирован в такой позиции, принадлежит твари, он является атавизмом. Тварь уже не может использовать такой ум для получения кайфа от пожирания. Тогда она использует его для получения кайфа от мучительства других живых существ, что является аналогом пожирания. Все, кто находят свое место в системе управления государством, от начальника ЖЭКа до Президента, относятся к этой категории. А те, кто не находит, сваливаются в криминал или в такие виды деятельности, как забой скота или защита Отечества. Включи телевизор, ты увидишь этих гоблинов на каждом канале, они любят и умеют пропагандировать свой образ жизни.

— Из всего сказанного следует, что есть и не-гоблины? — спросила Вальтро.

— Не-гоблины — это те же твари, только трусливые от слишком большого кругозора, — ухмыльнулся Жоржик. — Настоящий человек еще не появился.

— Кто же тогда, недействующие творцы? — спросила Вальтро.

— Это рабочий скот и трясущиеся интеллектуалы. Они не действуют самостоятельно, но их принуждают создавать продукт при помощи проверенных методов: голода и страха. Гоблины не знают других методов, кроме насилия, неспособны к творчеству и не знают, что такое искусство, они естественны, как свиньи. Это интеллектуалы делают для них их телевидение, обучающее молодняк повадкам взрослого зверья, предвыборные программы и программы для программирования скота.

— А к какой категории ты относишь себя? — спросила Вальтро.

— К промежуточному звену в цепи эволюции. — Жоржик растянул в ухмылке тонкогубый рот. — Я интеллигентствующий гоблин, я выдираю клочья своей шерсти, чтобы тебе было мягче идти. Мне больше нечего терять, я гнилой полуинтеллигент, который перестал трястись, моя спина стала твердой, как крышка гроба, ты пройдешь по ней на ту сторону. В тех местах, где я родился, такой кусок окаменевшего дерьма, как я, называли «бич». Я — мост под твоими ногами и я — бич, Вальтро. Я буду хлестать и хлестать тебя по твоей великолепной жопе, чтобы ты прыгала и прыгала, пока не допрыгнешь до неба.

— Я могу и не захотеть прыгать, — Вальтро пожала плечами. — Моя жопа может сгодиться и для чего-нибудь другого.

— Юлишь, девочка, — Жоржик погрозил пальцем. — Если бы ты была другой, как все, ты бы давно уже крутила жопой на дискотеках, не спрашивая разрешения у старого козла. Просто ты хочешь, чтобы я в очередной раз сообщил тебе о твоем великолепии, тебе требуется доза восхищения, я поймал тебя на крючок, Вальтро. Ты уже привыкла чувствовать себя королевой, теперь тебе ничего не остается, как ею стать. Но королевская кровь не в жопе, чувствующей горошину через семь перин, а в королевском сердце, твердом, как алмаз. Однако так уж устроен человек, что путь к его сердцу лежит через жопу — ей требуется хлыст.

— Высокие черные сапоги и бадана с черепами у тебя уже есть, — заметила Вальтро.

— Для тебя у меня все есть, — осклабился Жоржик. — И хлыст я буду носить за тобой в зубах, и ты прекрасно это знаешь. Но это не отменяет необходимости прыгать. Самое лелеемое существо, Вальтро, — это свинья, ее не заставляют прыгать, она набирает вес для своего хозяина.

— Я хочу рассказать тебе, как я в прошлом году заставила прыгать двух поросят, — сказала Вальтро.

— Кажется, ты уже мне рассказывала об этом, — заметил Жоржик.

— Я рассказала тебе не все, — ответила Вальтро.

Она возвращалась на мотоцикле из города домой, когда к ней прицепились двое пьяных парней на побитой «Хонде» и начали прижимать к обочине. Дорога была пустой, а если бы и не пустой, то кому какое дело? Вальтро не слишком испугалась — в боковом багажнике у нее всегда лежал Жоржиков обрез, неотъемлемый атрибут «Харли», но пьяные пацаны могли просто сбить ее в любой момент, поэтому, увидев впереди просвет в лесополосе, она вильнула в сторону и ушла с дороги. Однако настойчивые шалуны, обдирая об кусты свою драную «Хонду», протиснулись вслед за ней и выскочили в чисто поле.

Здесь Валътро выключила газ — такая, значит, их судьба.

Вальтро любила рассматривать Жоржикову пушку, страшную вещь четырнадцатого калибра, любовно украшенную по дереву серебряными гвоздиками, ей всегда хотелось узнать, каково это — выстрелить из этой штуки кому-нибудь в живот? И каково это вообще — убить человека?

«Хонда» заглохла впритык к мотоциклу. В тишине стало слышно, как каркают вороны. Ухмыляясь, парни вылезли из машины.