Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2 - Шарль Нодье

Трудно допустить, что это просто совпадение. Как бы там ни было, вот другие стихотворные строки, которые Ронсар, бесспорно, посвятил Марии Де Марке, ибо они написаны его рукой на форзаце ее Часослова, чуть выше того места, где она вывела свое имя:

Я вижу радость бытия земногоВ служеньи ей, но знать хочу одно:Что видеть ей вовек не сужденоУ ног своих влюбленного иного.

О верности моей твержу ей снова,Надеясь, что и мне она верна, —Что видеть не желала бы онаУ ног своих влюбленного иного.

Хотя рукописи Ронсара — вещь крайне редкая, я имел счастливую возможность сравнить надпись на моем Часослове с подлинным автографом Ронсара и убедиться в верности моего предположения; мне трудно было бы обойтись без этого подтверждения, ибо, на мой взгляд, Ронсару редко случалось писать так простодушно и очаровательно, как в первом из этих двух стансов.

Признаюсь честно, я не думаю, что есть в мире человек, до такой степени чуждый смешным восторгам библиомана, чтобы осудить меня за наслаждение, которое доставляет мне книга, хранящая подобные воспоминания; при одном взгляде на нее перед глазами моими встают сцены дивные и трогательные. Ронсар в ту пору был уже очень знаменит, но еще очень молод; он родился в 1524 году, следовательно, в 1552 году, когда был издан наш Часослов, ему было всего двадцать восемь лет; стихи наверняка сочинены именно в это время: молитвы в Часослове расписаны по календарю, и знатная девица не стала бы пользоваться книгой, оставшейся с прошлого года. Разве не является красноречивым памятником эпохи это объяснение в любви, стоящее в конце сборника молитв, сразу вслед за словами общей исповеди; разве не показательно для тогдашней эпохи благочестия, перемешанного с любовью, что юная прелестница, которой был адресован мадригал, даже и не подумала его уничтожить — такой невинной выглядела эта забава? Нынче по этому поводу не преминули бы поднять большой шум — не потому, что мы набожнее людей XVI века, а потому, что мы обесчестили любовь. Говоря короче, Часослов Марии Де Марке наводит на множество размышлений, которым, впрочем, вовсе не место в этой главе.

Юлиан Отступник, или Краткое жизнеописание сего монарха, а также сравнение папизма с язычеством, перевод с английского. 1688, 12°. В фиолетовом сафьяновом переплете работы Жинена. Бич рода человеческого, или Жизнеописание Юлиана Отступника, а также сравнение его жизни с жизнью Людовика XIV. Кельн, у Пьера Марто. 1696, 12°. В картонном переплете, выделанном под сафьян, с сафьяновым корешком. Необрезанный и, возможно, уникальный экземпляр редчайшей книги.

Господин Барбье, не видевший ни одного из этих любопытных томиков, долгое время считал первый из них апологией Юлиану и на этом основании приписал его Даниэлю де ла Року, автору сочинения ”Истинные причины обращения аббата де ла Трапп”. В самом деле, Никола Иасент де ла Рок сообщает в своих ”Историко-литературных фрагментах”, что его родственник Даниэль де ла Рок сочинил некую ”Апологию Юлиану”, однако, апология эта не имеет ни малейшего отношения к нашей книге, посвященной не столько Юлиану, упоминаемому в ней лишь походя, сколько католической церкви, на которую автор книги обрушивает безудержную брань. Столь же неопределенны и представления библиографов о второй из названных книг; заглавие ее не приведено полностью ни в так называемом «Библиографическом словаре» Кайо{35}, где от имени Людовика XIV оставлена лишь одна заглавная буква, ни в великолепном ”Учебнике книгопродавца и любителя книг” господина Брюне, где это сокращение весьма неудачно прочтено как ”Лувуа”. Вот единственное, что было известно точно: обе книги очень редкие и на распродажах стоят очень дорого. Когда мне посчастливилось приобрести вторую из этих книг, я узнал ее настоящее заглавие, которое повторяется также и на первой странице текста, однако и по разнице в шрифте, и по следам клея я сразу же понял, что и первая страница, и титульный лист вклеены в уже готовую книгу; следовательно, подумал я, книга эта, возможно, существует в нескольких видах: в одних экземплярах, как и в моем, имя Людовика XIV названо полностью, в других от него оставлена только заглавная буква. До сих пор мне не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть эту догадку, поскольку больше мне не попалось ни одного экземпляра, однако, если бы мое предположение подтвердилось, я мог бы утверждать, что книга о Юлиане существует в трех видах, отчего ценность каждого экземпляра выросла бы еще сильнее. В самом деле, сделавшись обладателем книги ”Юлиан Отступник”, первой из описанных в начале этой главы, и, сравнив ее с книгой ”Бич рода человеческого”, я мгновенно понял, что, за исключением титульного листа и первой страницы, обе книги абсолютно идентичны; я сообщил об этом факте моему почтенному другу г-ну Барбье, и он поспешил учесть его в последнем издании «Словаря произведений, выпущенных анонимно»{36} (Т. 3. С. 401). Однако, поскольку обилие разнородных: сведений об этих двух книгах создало в труде господина Барбье некоторую путаницу, я счел небесполезным изложить здесь все по порядку.

Итак, очевидно, что книга или, точнее, памфлет под названием ”Юлиан Отступник” не имел того успеха, на который, по всей вероятности, рассчитывал автор, когда обрушивал свой гнев на головы католиков; тогда издатель, еще менее щепетильный в выборе средств, решил соблазнить публику, потерявшую интерес к книге, новым заглавием, дерзость которого могла бы наделать шума и привлечь всеобщее внимание; бесстыдный этот обман тем менее извинителен, что книга не дает к нему ни малейшего повода, ибо Людовик XIV в ней даже не упомянут.

Из всех хитростей, на которые пускались издатели, дабы поскорее сбыть свои книги, нет более доступной, чем перемена заглавия; с другой стороны, нет более легкого средства ввести в заблуждение неопытного покупателя. Кто мог бы предположить, что под заглавием ”Записки Цезаря” скрывается одна из фацеций, входящих в состав ”Сплетней Роженицы”{37}? Кто мог бы подумать, что и ”Проигравшаяся в пух Меланхолия” и ”Мешанина, или Людские хитрости” — части одного из псевдоэльзевировских изданий ”Способа выйти в люди”?[9]{38}{39} Примерами такого рода можно забавляться до бесконечности: даже ”Шутовской сборник”, книга крайне убогая, хотя и довольно редкая, может привлечь внимание библиофила, поскольку существует под двумя разными заглавиями[10]. Замена титульного листа была удобна и тем, что помогала на время сбить со следа полицию и скрыть от нее опасное и непристойное сочинение; таким образом, страдали хороший вкус и добрые нравы, а книгопродавец и автор были в выигрыше.

Каталоги древнего и нового мира в семи книгах, содержащие различные сведения о вещах как древних, так и новых; сочинение, из коего историки почерпнуть могут рассказы обо всем на свете. Напечатано в Венеции, у Габриэло Джолити ди Феррари с братьями. 1552[11], 8°, 367 стр. В красном сафьяновом переплете работы Дерома. Экземпляр на голубой бумаге.

Старые библиографы единодушно признают эту книгу крайне редкой, а экземпляром на голубой бумаге, по всей вероятности уникальным (во всяком случае, если судить по каталогам), может гордиться любой собиратель; современные библиографы об этой книге не упоминают вовсе, скорее всего потому, что она отсутствует в тех великолепных собраниях, которыми они пользовались при составлении своих указателей. Я счел, что, заполнив этот пробел, принесу пользу если не ученым, которые, пожалуй, простили бы библиографам их умолчание, то хотя бы ловким, но не слишком одаренным литераторам из числа тех, что пишут новые книги с помощью книг уже написанных. Сочинение, о котором я хочу рассказать, — истинная сокровищница для компиляторов, точнее говоря, она сама — весьма любопытная компиляция, так что удачливый ”составитель”, который возьмется расширить и подправить ее, прослывет кладезем премудрости. ”Каталоги в семи книгах” — это в самом деле ряд каталогов, составленных беспорядочно, безрассудно, бессистемно; создатель их прочел с пером в руках целую уйму книг и не упустил ни одной трогательной или забавной биографической подробности. Повторю еще раз, от этого сочинения нечего ждать системы, вкуса или ума, однако тот, кто потрудится прочесть оглавление каждой книги, поразится обилию и необычности содержащихся в ней исторических анекдотов в духе Авла Геллия или Валерия Максима{40}. Здесь перечислены мужчины и женщины, прославившиеся своей красотой или, напротив, своим безобразием; войны и несчастья, причиной которых послужила любовь; люди, наделенные нечеловеческой силой: моты и скупцы, распутники и злодеи, благодетели и неблагодарные, предатели, убийцы, отцеубийцы и самоубийцы всех стран и народов; люди, погибшие в результате несчастных случаев самого разного рода — утонувшие, испепеленные молнией, провалившиеся сквозь землю и погребенные под развалинами домов, растерзанные львами, растоптанные лошадьми и укушенные змеями; гениальные ораторы, поэты, звездочеты, живописцы, музыканты и комедианты. Наконец, чтобы дать вам еще более полное представление о необычайном разнообразии интересов автора ”Каталогов”, которые отнюдь не ограничиваются названными здесь темами, добавлю, что в число достопримечательностей древнего и нового мира он включает знаменитых собак.