По следам Пушкина - Виктор Королев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом томике «Сына Отечества» напечатана элегия «Погасло дневное светило» – одна из первых журнальных публикаций великого поэта, еще без подписи. Вечно гонимый Пушкин был тогда в южной ссылке. А граф Аракчеев выписывал в свою деревню Грузино лучшие журналы, читал и прозу, и поэзию, собственноручно надписывал книги, нумеруя их.
Как попал ко мне этот томик? Могу с чистой совестью заявить: книга эта совсем не нужна оказалась прежнему хозяину. Да и не было, думаю, настоящего хозяина у этой реликвии.
Граф Аракчеев не оставил наследников. После его смерти в 1834 году император Николай I своим указом повелел: «Грузинскую волость отдать навсегда в полное и нераздельное владение Новгородскому кадетскому корпусу, дабы доходы ее шли на воспитание юношей». Новгородскому гр. Аракчеева кадетскому корпусу (так он стал именоваться) передавалось и все движимое имущество покойного, в том числе библиотека (более 10 тысяч томов) и редкие вещи – медали, портреты, рескрипты императоров Павла I и Александра Павловича.
После графа остался обширный архив, насчитывавший тысячи единиц хранения общим объемом около 50 000 листов. Часть бумаг была распределена по различным министерствам и ведомствам, остальная отправлена Николаю I, который распорядился уничтожить всё, касающееся императорского дома. Таким образом, наиболее интересная часть огромного архива погибла. На сегодняшний день имеется несколько фондов, в которых сосредоточены документы, связанные с жизнью и деятельностью графа А. А. Аракчеева.
Графская библиотека тоже оказалась раздробленной. Часть оказалась в Новгородской и Псковской губерниях, часть попала в Санкт-Петербург и Москву, что-то погибло во время революций, чтото разошлось по разным архивам необъятной нашей родины и надолго осело в библиотечных подвалах, где обычно хранят свое богатство отделы редких книг.
Лет двадцать назад в одной из таких провинциальных библиотек прорвало ночью трубы. Все книги в подвалах были залиты водой. Их пытались спасти, выбрасывая прямо на снег через окошки. Но оказалось, что эти горы книг никому и не нужны вовсе. Утром пришел бульдозер и сгреб всё в кузова самосвалов. Вот так часть графской библиотеки оказались на городской свалке – никакого криминала, никаких «опасных откровений».
Кстати, библиотека та находилась на улице Пушкина. Но это просто совпадение, не более того. А вот то, что названия всех глав данного моего «художественно-исторического исследования» взяты из Александра Сергеича Пушкина, – не случайность, это вы понимаете.
Но это зеркало мне льстит
Как ни странно, портретные описания великого поэта Пушкина и «душителя свобод» Аракчеева удивительно похожи. Мне нравится анекдот, как Чарльз Дарвин приехал в Царское Село читать свои лекции о происхождении видов. Увидав лицеиста Пушкина, Дарвин воскликнул:
– О, вот оно, наглядное доказательство справедливости моей теории! Эта особь еще не до конца произошла от обезьяны, хотя прогресс уже налицо!
Словом, «заметил и, в гроб сходя, благословил».
Пушкин, кстати, ничуть не обиделся: он и тогда знал, что именно он и есть та самая обезьяна, от которой произошел русский народ. Потому что Пушкин – это наше всё.
Что великий поэт был похож на обезьяну – это не я придумал. Перечитайте его ранние стихи, архивные свидетельства, благо они опубликованы массовыми тиражами. Практически всё, что касается жизни Пушкина, уже напечатано. Хотя двадцать лет назад подобных книг просто не было по умолчанию. А теперь говорится во всех изданиях: лицом чёрен, родом из Эритреи, то бишь Эфиопии. Очень талантливая, очень приятная во всех отношениях, и потому очень даже симпатичная обезьяна – как на взгляд женщин любого поведения, так и самых суровых исследователей.
Аракчеева современники описывали тоже приматно. «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире», – так точно и прямо писали о нем многие исследователи. Естественно, после смерти графа – при жизни никто бы не осмелился. Про него также писали, что он был высокого роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей, по которой можно было бы изучать анатомию жил и мускулов.
Он как-то особенно морщил подбородок, двигая им словно в судорогах. Уши у него были большие, мясистые. Толстая безобразная голова, всегда несколько склоненная набок. Цвет лица был у графа земляной, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, рот большой, лоб нависший.
Глаза у него были впалые, серые, хотя взгляд казался «огневым». «Физиономия его представляла страшную смесь ума и злости», – это я уже цитирую одного из тех, кто после его смерти с удовольствием пинал всесильного царедворца только за то, что в свое время тот был всесильным.
Аракчеев долго носил камзол старого покроя, и волосы его были подобраны в небольшой пучок на затылке. В начале 1800-х годов камзол был вытеснен из дворянского обихода жилетом. Пучок или коса, на ношении которых настаивал Павел I, в 1803 году стали редкостью: мужчины стриглись, завивали волосы. Аракчеев тоже стал носить короткую прическу, но в целом остался верен моде любимой своей эпохи Павла Петровича.
Холодный, проницательный его взгляд и строгое выражение лица не смягчались сардонической улыбкой, которая появлялась порой у него на губах. Он говорил медленно, немного в нос, хотя совершенно не дружил с французским языком. Он казался постоянно озабоченным. Но упаси вас Господь спросить его, чем это он так озабочен. Несдобровать вам, не поймет всесильный царедворец, о чем можно ликовать, когда кругом в стране творится такое, когда не угадаешь, что будет завтра…
Презреть бы твое предсказанье
Зимой 1817–1818 гг. в Санкт-Петербург приехала известная гадалка, немка Кирхгоф. К ней ездили все узнавать будущее.
Очередь дошла и до Пушкина. Немка разложила карты и, коверкая русский язык, рассказала всю судьбу поэта. Во-первых, он скоро получит деньги, и ему будет сделано неожиданное предложение. Еще он прославится и будет кумиром соотечественников, хотя дважды подвергнется ссылке. В-третьих, он проживет долго, если на 37-м году не случится с ним никакой беды от белой лошади, белой головы иль белого человека, которых он и должен пуще всего опасаться.
Первое предсказание о деньгах сбылось в тот же вечер. Пушкин, воротясь домой, нашел совершенно неожиданное письмо от лицейского товарища, который возвращал карточный долг, давно забытый поэтом. Такое быстрое исполнение первого предсказания сильно поразило Александра Сергеевича. А несколько дней спустя князь Орлов неожиданно предложил ему пойти на службу в конную гвардию. Именно после этого, по признанию самого Пушкина, он и вспомнил о немецкой гадалке: «Теперь осталось сбыться лишь третьему предсказанию».
В книге «Портреты заговорили» Н. Раевский пишет, что чувство Пушкина к Наталье Николаевне за долгие месяцы сватовства несколько поостыло. Ряд надежных свидетельств говорит о том, что под венец он шел неохотно, почти по обязанности. Более того, извещая Вяземских о своей свадьбе, поэт признается, что сердце его остается несчастливым. Что это? Предчувствие?
Как известно, Пушкин венчался «в приходе невесты у Большого Вознесения». Во время венчания, когда молодые шли кругом, нечаянно упали с аналоя крест и евангелие. Пушкин побледнел, словно мел. Потом у него потухла свечка. «Всё плохие приметы», – сказал он. Перед собой он видел только лицо Натали, закрытое белой фатой. Со звоном покатилось кольцо…
«От белой лошади, белой головы иль белого человека». Так, может, причина роковая будет не одна, а целых три разных? И значит, его судьба предрешена? Ведь именно так, «решением судьбы» он назвал свою женитьбу на Наталье Гончаровой. Выходит, не обманула гадалка десять лет назад?
Вернемся немного назад. В 1828 году Пушкин делает предложение Екатерине Ушаковой, и та соглашается выйти за него замуж. Но происходит непредвиденное. Перед свадьбой поэт идет к известной московской «гадальщице», которая предсказывает, что «он умрет от своей жены». Чем дело кончилось со сватовством – известно. Ушакова отказала ему. А спустя три года она писала о Гончаровой: «Вижу в ней чистилище немалых бед».
И Екатерина Ушакова, и Долли Фикельмон, которую за дар предвиденья называли Сивиллой Флорентийской, сразу увидели в Наталье Гончаровой причину будущего несчастья для поэта. Понял это в момент венчания и Пушкин. «Плохие приметы» начали отсчет исполнения последнего из трех предсказаний немецкой гадалки Кирхгоф. Конец его отныне становился все ближе и ближе…
Нас возвышающий обман
Аракчееву в юности тоже гадала цыганка. Он еще числился в кадетах, но скоро должен был получить первый офицерский чин, такой же, как у папаши, – поручик. И раскинула гадалка карты, и сказала то, что никогда никому не говорила, да и он ни от кого такого не слышал никогда: «Красавец ты мой сладкий, а ты ведь почти царем будешь – карты не врут…»