Подруги, любовники… А еще? - Агата Коломбье Ошбер

По воскресеньям мы с Филиппом ходим за покупками и в хорошую погоду пьем кофе на террасе кафе. Я «наслаждаюсь» зрелищем из первых рядов, смотрю на проходящих мимо женщин, большинство из них толстые – то ли беременные, то ли недавно родившие…

Я наугад выбираю одну и не спускаю с нее глаз. Она везет большую коляску, сзади плетутся двое заплаканных сопливых детишек.

Она не обращает на них внимания, а оборачивается, только чтобы прикрикнуть. Наверное, эта женщина очень злая, нужно настучать на нее в службу опеки.

Я уверена, она рожает, чтобы получать пособия. Я ее презираю.

Я смотрю на Филиппа и говорю себе: «У нас все будет по-другому». Во-первых, мы оба красивы… Я вас шокирую?.. Знаете, сейчас я себе нравлюсь, но так было не всегда. У меня был синдром хорошенькой блондинки, пытающейся доказать, что она не идиотка. Некоторую часть жизни я носила одежду неброских цветов, пыталась замаскироваться.

Мне всегда говорили «ты хорошенькая», но никогда – «красивая». И я думала: «Ты ничего, но этого мало». Чего-то не хватает…

Иногда мне кажется, что именно из-за этого я и не могу стать матерью…

Сегодня все изменилось, я не боюсь проявлять себя и плюю на мнение окружающих. Я научилась быть храброй с другими, но не с собой. Мне все еще чего-то недостает.

На чем я остановилась? Ах да, мы с Филиппом – другое дело…

Я не делюсь этими мыслями с мужем, мне хватает ума держать язык за зубами. Стыдно думать о подобных вещах, никто не должен знать…

Итак, мы пьем кофе, он читает газету и не смотрит на прохожих. Наверное, не хочет сравнивать.

В сентябре все закрутилось по новой со страшной скоростью: оплодотворение in vitro[6]. Холодный научный термин, обозначающий адскую спираль.

С первого «оплодотворения в пробирке» у нас с Филиппом начались проблемы.

Все три недели, пока идет подготовка, я напряжена до предела. Процедуры, работа, нужно все успеть и не сорваться… Я нашла медсестру, которая работает рядом с нашим домом, она каждый день делает мне уколы. Это угнетает…

Я ненавижу уколы. Вряд ли вам известно, что через десять дней уколов становится вдвое больше, а еще через десять – втрое плюс гормоны.

Вы не представляете, как я стрессую, когда приходится срываться с работы, ехать по пробкам, чтобы до восьми успеть на укол, а потом мчаться домой, переодеваться и лететь назад, к Лоле… А на приеме нужно быть свежей и кокетливой.

Эта круговерть высасывает из меня силы.

Филипп ужасно злится. Всю неделю перед каждой процедурой он спрашивает: «Ну, в какой день?» – а я каждый раз отвечаю одно и то же: «Понятия не имею, зависит от овоцитов[7], доктор скажет, когда я буду готова».

Я все время плохо себя чувствую. Пухну от лекарств, есть не хочу – только спать, нервничаю, раздражаюсь. А мой муж либо не понимает, в каком я состоянии, либо просто не замечает. По вечерам я часто лежу на диване, держась руками за живот, а он спрашивает: «Ты что-то не то съела или дуешься на меня?» Ужасно видеть, что твой муж ни черта не понимает, а объяснять бесполезно.

Иногда мне все кажется бессмысленным.

Если я засыпаю у телевизора, Филипп говорит: «Ты все время усталая. Ни на что не реагируешь!»

Он уже трижды за два дня до процедуры выдавал один и тот же текст: «Я долго думал и понял – у нас что-то не так… Кажется, ты меня больше не любишь… Уверена, что нам стоит быть вместе? Мы друг друга не понимаем… Возможно, к лучшему, что у нас нет детей». У меня мозг закипает, я начинаю орать. В последнее время мы расстаемся – на словах – накануне каждой процедуры…

А на следующий день ровно в семь утра отправляемся в больницу. Рука об руку. Как зайчики. Иногда в приемном покое уже сидят человек двадцать, и я чувствую себя не живой женщиной, а номером, тем более что у медицинской команды чисто технический подход к манипуляциям, которые они совершают. Может, они скептики, почем мне знать, или мизантропы, но от них так и веет холодом. Я как-то раз попыталась обратиться к больничному психологу, но ему было некогда. Он сказал: «Давайте поговорим позже, мадам…»

Я захожу в кабинет, ложусь на кресло, и у меня забирают яйцеклетку. Знаете, что это такое?

Да, конечно. Вы ведь врач. Я много лет встречала это слово в женских журналах, но не реагировала… Теперь я крупный специалист.

Мне дают общий наркоз – короткий, они называют его «вспышкой», но все равно неприятно.

Филипп в это время сдает сперму, уезжает на работу, а потом возвращается за мной…

Что?.. Нет, мы никогда никуда не ходим, даже кофе не пьем. Муж отвозит меня домой, где я отхожу от наркоза, а сам торопится в офис.

Я ложусь в постель и дремлю. Самые слабые яйцеклетки умрут, а остальные не оплодотворятся, это непреложный факт. Даже если за окном идет дождь – я люблю дождь! – нельзя рисковать и поворачивать голову. Особенно если все происходит в понедельник. Реимплантацию проводят через два дня. Я жду и строю планы.

Раньше ждала и строила. Больше не строю.

В лаборатории, где работают Виолетта и ее муж Жиль Мейер, царило возбуждение. Ученые праздновали расширение-новоселье – им выделили сто квадратных метров площади в больнице Ларибуазьер.

В новых комнатах пусто, оборудование еще не привезли, и сотрудники воспользовались моментом, чтобы устроить вечеринку.

Бюджет не позволял размахнуться, и Виолетта предложила нанять для организации Наташу. Теперь она стояла в сторонке и наблюдала, как ее подруга суетится у буфета.

Все ждали прихода гостей: каждый член команды пригласил близких. Виолетта позвала младшую сестру, она давно собиралась ввести Мод в свой мир.

Она смотрит на часы. Хорошо ли поела дочь? Не скучает ли? Виолетта обещала заскочить домой и провести с Элизой немного времени, но не успела.

Не стоит чувствовать себя виноватой, уговаривает она себя. Малышка обожает няню, они наверняка отлично проведут время. Остались ванильные десерты? Нужно будет проверить. Записать не на чем, и Виолетта привычным жестом переодевает часы на другую руку – еще один «узелок на память».

Она поискала глазами Жиля – он о чем-то увлеченно беседовал с шефом. Муж перехватил ее взгляд и улыбнулся. Она уже было решила подойти, но в этот момент появились Мод с Лораном. Для молодого человека это тоже «премьера» – старшей сестре своей девушки он пока не представлен.

Мод на четыре года моложе Виолетты и очень на нее похожа. Длинные черные волосы обрамляют лицо и лежат в художественном беспорядке. В одежде Мод предпочитает объемные наряды ярких цветов.

Да, сестры похожи, но младшая выглядит более раскованной, даже… безбашенной.

Виолетта показала молодым людям помещение и повела их к буфету, но тут невесть откуда взявшийся практикант нарушил ее планы:

– Простите, что прерываю разговор, мадам Мейер, но я случайно узнал, что ваш отец руководит группой «Валькорп», и решил попросить об одолжении. Моему брату предстоит проходить практику, и он мечтает попасть в «Валькорп». Вы не согласитесь помочь?

Виолетта убрала с лица непослушную прядь волос.

– Мне очень жаль, но это исключено. Мой отец никогда никому не покровительствует, это его незыблемый принцип. Я заранее знаю, что он скажет: «Пусть твой протеже пришлет резюме директору по кадрам. Извини, детка…»

Лоран, отведя Мод в сторону, прокомментировал инцидент:

– Твоя сестрица не слишком любезна. Могла бы попробовать, никогда ведь не зна…

– Это ты не знаешь моего отца, – резко перебила его Мод. – Он несгибаемый, непробиваемый, стальной человек! Когда речь заходит о принципах, он… чистый инквизитор…

– Вот оно что… Веселенькая у вас жизнь…

– Еще какая! Теперь мы редко видимся, а когда встречаемся, говорим ни о чем – меньше знаешь, крепче спишь.

– Ух ты…

– Отец умеет отстраняться, – чуть сбавив обороты, продолжила Мод. – После того как он снова женился, мы видимся два раза в год… Он часто увольняет служащих, а однажды решил… уволить своих детей. Нет, он не злой и не ненавидит нас. Просто… «сократил», только и всего.

Виолетта вернулась, и Лоран пошел за напитками.

– Ты видела Жиля? – спрашивает старшая сестра.

– Только поздоровалась, – отвечает младшая. – Он занят важным разговором с пожилым дядькой. Это что, ваш шеф, которого Жиль надеется однажды заменить?