Увядание розы - Наталия Орбенина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"А ведь не сумасшедший и не дурак, хоть и пьяница… Вот и зацепочка нашлась!
Что ж, стало быть, надо и нам познакомиться с этим ужасным привидением!" – подумал Константин Митрофанович.
– Хорошо, Герасим! Только ты уж, братец, больше-то никому не говори об этом. Дурно пахнет эта история, а тебя и в больницу Николая Угодника для душевнобольных упечь могут!
– Боже сохрани! – Дворник размашисто перекрестился. – Уж я такого страху натерпелся, я молчок, будьте покойны-с!
Они разошлись. Сердюков испытывал двойственное чувство от откровений мужика. Он не верил ни в какую чертовщину.
Его сухой рациональный ум был склонен искать земное обоснование всем чудесам, особенно тем, за которыми тянется преступление. Но, как всякий живой человек, он не мог побороть жадного любопытства к потустороннему миру…
Глава 5
После ухода следователя Вера продолжала находиться в расстроенных чувствах. Умом она понимала, что отца больше нет, но смириться с потерей никак не могла. По ее указанию послали телеграмму брату Павлу, работавшему инженером на Николаевской железной дороге. Вера ждала его с нетерпением, она не могла в одиночку сносить обрушившееся горе.
Мачеха не в счет. Теперь они по разные стороны баррикад. Шаги! Господи, неужели Павел!
Девушка приподнялась на кушетке и тотчас же со стоном разочарования упала обратно. Вошла Ольга Николаевна и резким движением раздвинула тяжелые бархатные шторы. В комнату прорвался свет весеннего утра. День был пасмурный, под стать событиям. Ольга стояла у окна, лицом к деревьям. Как она любила их! Теперь, вероятно, она в последний раз любуется на эти упругие ветки, полные живительных соков!
– Я знаю, что ты сказала Сердюкову, – не оборачиваясь, произнесла Ольга Николаевна. – И я знаю, что ты обвиняешь во всем меня!
– Подслушивать подло! – только и могла выдавить из себя Вера, памятуя о своей безуспешной попытке ночью услышать разговор. А ведь как знать, быть может, она бы смогла тем самым предотвратить злодейство!
– А что более отвратительно – подслушать или оклеветать, возвести ужасную напраслину на невинного человека? – тихим, но злым голосом спросила вдова.
– Напраслину?! – вскричала девушка, вскакивая и путаясь ногами в упавшем пледе. – Напраслину! Кто же, как не ты?
Ведь в доме не было никого! Он же не мог дать тебе развод, вот просто так, потому что ты попросила! Ты убила отца, чтобы избавиться от него!
– Вера, ты действительно серьезно полагаешь, что я могла поднять руку на Вениамина Александровича? – В голосе мачехи слышалось искреннее удивление, без гнева и досады.
Она повернулась лицом к собеседнице: стройная изящная фигура в высоком проеме окна, ореол белокурых кудрей – точно красивая открытка из книжной лавки!
Вера смутилась, замешкалась с ответом.
Глядя на мачеху, столь ненавистную ныне, она невольно вспоминала иные времена.
Девять лет назад Ольга Николаевна Миронова жила со своим отцом Николаем Алексеевичем Мироновым, известным всему Петербургу врачом. Миронов имел широкую практику, преданных учеников, печатал статьи в медицинских журналах.
Николай Алексеевич был доктор от Бога, н даже если пациент не получал вожделенного излечения полностью, сам факт лечения у такого доктора действовал как врачебное средство длительного действия.
Миронова интересовали разные области медицины, однако же наиболее рьяно он искал пути борьбы с инфекционными заболеваниями. Он являлся активным поборником идей своего знаменитого коллеги доктора Боткина, как член Эпидемиологического общества без устали выступал перед публикой, ратуя за гигиену и чистоту и призывая Городскую Думу раскошелиться на благоустройство рабочих кварталов, где грязь и мерзость неустроенного быта рождали опасные болезни. Доктора Миронова частенько призывали на консилиумы.
Среди коллег ходили истории об его удивительных способностях. «И вы подумайте, только глянул, и диагноз готов!» – говорили о нем.
Однако коварный враг, с которым неустанно боролся Миронов, нанес ему самому ужасный, непоправимый удар. Супруга доктора, верный и преданный друг, сочувствовала его идеям и много помогала мужу в больнице для бедных. Там-то и заразилась добрая женщина дифтерией, а вслед за ней и дочь Оля. Николай Алексеевич не отходил от постелей больных, не спал и не ел, падал с ног, почернел весь. Однако любимая жена покинула бренный мир, а девочку доктор выходил с превеликим трудом. Они остались вдвоем и долго не могли опомниться от горя одиночества и сиротства.
Время шло, и раны потихоньку затягивались. Оля росла и хорошела, превращаясь из шаловливого жизнерадостного ребенка в прелестную «кисейную барышню».
Она с жадностью поглощала и серьезные книги, и легковесные дамские романы, штудировала журналы мод, собирала открытки и вырезала из журналов фотографии «этуалей». Правда, в ее комнате по-прежнему проживали и фарфоровые куклы в кружевных платьях и плюшевые звери на девичьей кровати, но в хорошенькой головке уже роились сладкие мечты о божественном чувстве и неясные образы суженого.
Доктор внимательно следил за развитием дочери. Слава Богу, молодой организм преодолел последствия тяжелой болезни.
Розовая кожа, блестящие глаза, хороший аппетит и ровный доброжелательный характер – тому доказательства. Оля благополучно отучилась в частной женской гимназии, однако, к некоторому удивлению доктора, не пожелала ступить на стезю медицины. Она помогала отцу по его просьбе, жалела страждущих, но представить себя акушеркой или сестрой милосердия никак не могла. Кровь, запах лекарств, бесконечные боли и хвори. Нет, увольте, она и так выросла среди всего этого! Гораздо больше романтическую барышню манили книги, мир театра. Она читала до глубокой ночи, отец бранил ее и тушил лампу. Ходила в театр на все новые пьесы. Влюблялась то в одного, то в другого небожителя. В смелого героя с зычным голосом или томного любовника с лихо закрученными усами, в популярного поэта с безумным горящим взором, которого она узрела на модном литературном собрании. Николай Алексеевич посмеивался над дочерью и слегка сердился. Отчего бы Оле не влюбиться в хорошего, подающего надежды, крепко стоящего на ногах молодого человека? У него был такой на примете, Трофимов Борис Михайлович, его ученик, а теперь соратник, толковый и деловой, и к Оле, кажется, неравнодушен.
– Папа, это смешно! Твой Трофимов напоминает мне Базарова из сочинения господина Тургенева! Весь в своей науке Он такой скучный, и мне совсем не интересен!
Мне нравятся другие мужчины!
– Знаю я, какие мужчины тебе нравятся! – И доктор берет с полки новое увлечение дочери – роман Вениамина Извекова. На первом листе книжки красуется портрет. Эдакий романтический герой, глаза с поволокой, манящие губы в таинственной полуулыбке.