Во тьме окаянной - Михаил Сергеевич Строганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грянул выстрел, окутывая казака легким облачком дыма. Волк, не шелохнувшись, стоял на том же месте.
– Никак оборотень! – Казак перекрестился, левой рукой зажал в ладони нательный крест и выхватил саблю.
Карий обнажил ятаган и, не говоря ни слова, пошел навстречу волку. Зверь выжидал, не двигался, но Данила чуял, как напрягаются волчьи мускулы, медленно показываются клыки, как закипает ярь в его крови.
Чем больше сокращалось расстояние, тем отчетливее казался исход схватки: Данила знал, что если волк бросится на него сверху, то он рассечет ему живот и пронзит сердце, а если решит напасть снизу, одним ударом отрубит голову.
Подойдя к волку, Данила вздрогнул: вместо матерого хищника на дороге лежала большая обломанная ветвь мертвого дерева. Карий подхватил ее и, придя к саням, бросил к ногам спутников:
– Принимай, сарынь, добычу!
– Не хорошо, очень нехорошо… – Савва внимательно осмотрел почерневшую разлапую ветвь. – Надобно сжечь!
– Вот на обратном пути и сожжем! – засмеялся Карий, запрыгивая в сани. – Трогай, Василько, а то и настоящих волков дождемся!
Сани шумно рванули с места, понеслись дальше, на восток, который уже поглотила надвигавшаяся тьма…
* * *
– Хозяин, открывай, кому говорят, медведя непуганая! – Василько колотил в низкую дверь рукоятью плети. – По-хорошему отворяй, а не то подпалим яму к едрене матери!
– Нехорошо, совсем нехорошо… – Савва с тревогой посмотрел на Карего. – Тихо, словно в могиле…
– Да дрыхнет увалень! – Казак с досады пнул дверь ногою, она дрогнула, поддалась и слегка приотворилась.
– Постой. – Карий остановил наседавшего казака. – Прав Савва, собака не лаяла…
– Мать честная, как я сразу не сообразил! Яма и без пса…
Данила скинул тулуп и по-кошачьи проскользнул в избу. Через мгновение дверь открылась:
– В доме никого, а дверь изнутри подперта черенем…
– Ты, Данила, никак в темноте видишь, словно кошак или филин? – удивился казак. – Может, и меня такому диву выучишь?
– Вниз, в голбец, заглядывал? – Савва затеплил лучину, освещая избу. – Надо бы проверить…
– Ни души. Я бы услышал.
Савва достал светильник, поставил на стол:
– Прибрано, от печи тепло идет, в устье – горшок со щами…
– Братцы, айда горяченького похлебаем! – Василько, не раздеваясь, довольно полез за стол. – Ну, Саввушка, что есть в печи, то и на стол мечи!
– Сначала лошадь распряги, да корму задай, – строго заметил Данила. – О еде после помыслим…
Василько с обидой посмотрел на Карего, но возразить не решился, только, выходя из избы, нарочито громко хлопнул дверью.
– Что, Савва, мыслишь? Вокруг избы – ни следочка, в доме лаза тайного тоже нет. Хозяевам отсюда было некуда деться…
– Не знаю, Данила… – Савва опустился на лавку. – Истинный крест, не знаю! За пределами разумения… Не под землю же провалились, не в печь ушли, а как иначе могли изнутри дверь черенем подпереть? Печь истоплена, еда не тронута, каравай и тот в рушник завернутый лежит.
– Хлебом не раскидываются, уходя, наверняка бы с собой взяли…
– А может, и не нужен стал хлеб…
В избу воротился казак:
– В конюшне полный порядок, лошадей, кроме нашей кобылы, нет. Кормов задал, что Бог послал, по разумению. Конюшню запер, что и Мамай с ордой не возьмет. Пора, атаман, и нам о хлебе насущном подумать. В животе тощак околел.
– Поужинаем и жребий бросим, кому караул держать. – Данила строго осмотрел спутников. – Пустая изба хуже погоста…
* * *
Манящее тепло печи оказалось сильнее многолетней привычки Карего не спать в незнакомом месте. Он сопротивлялся, ухватываясь за шорохи и неспокойное дыхание Саввы, мысленно измерял пройденный путь, представляя, сколько верст осталось до Кергедана, или, по-русски, Орла-городка. Карий боролся, упрямо шел против теплых волн, топивших разум в пучине живых образов…
Ему чудилась необозримая пустыня, пугающая и одновременно манящая своей далью. Над головой застыло солнце в зените, но иное, распаленное докрасна, и что от нестерпимого жара под ногами колыхалась горячая каменная гряда. Ни чахлого деревца, ни сухого колючего кустарника, лишь черные валуны, напоминающие змеиные головы.
«Куда же идти? Ни пути, ни сторон света здесь не сыщешь. Кругом камни…»
Голос еле слышно коснулся Данилы, он обернулся и увидел рядом сидящего на камнях казака. Василько в одном исподнем сидел по-турецки на огромном змеином черепе и лепил фигурки из хлебного мякиша:
«Когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их…»
– Василько! И ты здесь? Пойдем скорее со мной!
Карий бросился к казаку, но, встретившись взглядом с его пустыми глазницами, остановился.
– Нет, не пойду. Ты обещал накормить меня хлебом и обманул. Тогда я наглотался камней и помер. Теперь вот из хлебушка куколок леплю, пусть детки малые поиграют…
Василько засмеялся и, продолжая лепить хлебных людей, запел жалобно, как юродивый:
Баю-баю-баю,
Не ложися на краю:
С краешка ты упадешь,
Головушку ушибешь.
Придет серенький волчок
И утащит во лесок.
Там и ангелы поют,
Ко себе сынка зовут…
Карий отошел в сторону и столкнулся с Семеном Строгановым. Купеческий сын ползал на коленях и, размашисто крестясь, отдавал земные поклоны. Карий отчетливо разглядел, что его затылок был рассечен и окровавлен так, как обычно бывает от удара кистеня.
– И меня не зови, не пойду… – сказал Семен, не поднимая глаз. – Иное царство грядет днесь, где ночи уже не будет и не будет нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, потому что всех осветит Господь Бог!
Вдалеке показался Савва, ковылявший на костылях, с трудом передвигая распухшие, почерневшие ноги. Подойдя, он посмотрел Даниле в глаза и улыбнулся:
– Я пойду…
* * *
Карий почувствовал толчок – изба вздрогнула, загудела и занялась разом, как просмоленная.
– Лошадь, лошадь спасайте! – истошно кричал Савва, спросонья путаясь в штанинах. – Без лошади пропадем!
В горящей конюшне Василько, в порванном и перемазанном кровью исподнем, загонял волка в угол, стараясь лишить хищника маневра. Вбежавший Данила понял, что с матерым зверем казаку не управиться, скоро волк перестанет пугаться огня и растерзает казака в два счета.
Карий вытащил ятаган и неспешно пошел на зверя.
– Куды! – завопил Василько. – Сам с него шкуру спущать буду!
Данила медленно приближался к волку, улавливая каждую мысль, предугадывая каждое движение. Волк, почуяв силу противника, прекратил метаться и приготовился к схватке. Шерсть встала дыбом, морда ощерилась, обнажая ровные ряды смертоносных зубов, и только в глазах блеснуло ледяное отчаяние…
Зверь бросился вперед, одним прыжком преодолевая пять человеческих
