И не надо слез! - Тина Ларсен

– Эта молодая женщина покинула нас в расцвете лет, и мы скорбим о ней, – вещал преподобный Хопкинс. – Это мы понесли большую утрату, а не она. Она завершила свой земной путь и ушла в то царство, где нет ни слез, ни сожалений, ни забот, ни бед, от которых мы страдаем во время нашего земного существования.

Сьюзен притворялась, что слушает преподобного, а на деле исподтишка разглядывала тридцативосьмилетнего вдовца, который никак не мог осознать, что молодой красавицы жены больше нет. Норман Карлсон двигался как робот, его осунувшееся лицо выглядело серым и скорбным, а широкие плечи понуро опустились, словно на них лежала непосильная ноша. Но, несмотря на все эти печальные перемены, высокий, атлетически сложенный блондин выгодно выделялся среди всех присутствующих мужчин.

Рядом с ним стояла его приемная дочь – Анжела Карлсон. Она выглядела нежной и хрупкой – золотоволосый ангел в черном траурном платье. Огромные голубые глаза на хорошеньком личике смотрелись пустыми, красиво очерченный рот был слегка приоткрыт. Казалось, ребенок не понимает, что происходит.

«Молодец, держится храбро, – похвалила девочку про себя Сьюзен. – А ведь смерть Хелен касается ее больше всех».

В стороне от Анжелы и ее приемного отца, между Августой Квэндиш и доктором Лоренсом, стояла Ада Феррер – одна из трех близких родственников покойной. Самодисциплина не подвела ее и на этот раз – она вела себя безупречно и только держалась правой рукой за спинку инвалидного кресла Августы, как за спасительную соломинку. Ее губы были плотно сжаты, словно в страхе, что из них вырвется наружу скорбный стон. На бледном застывшем лице двигались только ноздри – то раздуваясь, то сужаясь.

Слова духовного пастыря Ада пропускала мимо ушей – ее занимал только блеск в глазах внучки. Она не спускала глаз с Анжелы, пытаясь понять, что за мысли роятся за ее гладким безупречной формы лбом и отчего так странно блестят ее глаза? От сдерживаемых слез? От отчаяния? От колдовских чар? От наигранных чувств? А может быть, это злость или даже… триумф?

Триумф? Не стыдно ли так думать о ребенке? Откуда взялось в ее душе непреодолимое недоверие к дочери Хелен? Из-за Эдди Миллера? Он был отвратительный человек – развращенный, подлый, с криминальным прошлым. Ада знала о нем много больше Хелен. Падают ли на детей грехи их отцов, или это только предрассудки?

Женщина беззвучно застонала. Как случилось, что она стала так дурно думать о своей внучке? Анжела не давала никакого повода. Девочка она живая и смышленая. Правда, умна не по годам, не в пример другим детям. Так откуда это подозрение, лишающее ее сна? Где корни этой инстинктивной антипатии?

Возможно, это только предубеждение, не подкрепленное никакими фактами. Обычная предвзятость. Характеры и душевные качества родителей вовсе не всегда передаются детям. Ведь даже самые благочестивые не родятся от святых!

Анжела поймала неприязненный взгляд бабушки, высоко подняла голову и ответила на этот взгляд: на долю секунды в детских глазах вспыхнул огонь и тут же погас. Что это было? Антипатия? Упрямство? Или своеобразная ирония? Что бы то ни было, ничего хорошего это не предвещало.

Один за другим присутствующие на похоронах подходили к свежевырытой могиле. Последнее прощание, последний цветок. Три горсти земли на гроб – символический жест. «Из праха ты пришла, в прах ты и возвращаешься».

После похорон Норман Карлсон подошел к Сьюзен и взял ее за руки.

– Сьюзен, дорогая, я бесконечно благодарен тебе за то, что все эти дни ты так самоотверженно заботилась об Анжеле, – сказал он мягко.

– Не за что, Норман, – отмахнулась девушка. – Нам с мамой это не в тягость.

– Я знаю. Ох, Сьюзен, я такой беспомощный. Я так корю себя, что уделял Хелен мало внимания. Она чувствовала себя невостребованной, а постоянное одиночество вгоняло ее в тоску. Это я виноват в ее смерти. Может быть, если бы мы уехали отсюда, этой беды бы не случилось. А я упрямо настаивал на том, чтобы обосноваться в Нью-Эдеме.

Да, Хелен Карлсон была крайне недовольна своей жизнью. Муж, работавший в Нью-Йорке биржевым маклером, приезжал только на уик-энд, дочь целые дни проводила в школе, хозяйство вела прислуга. Хелен ждала традиционная судьба изнеженной молодой женщины, слишком обеспеченной, чтобы работать, и слишком ленивой, чтобы найти себе занятие по душе. Хелен была жертвой своего благополучия.

– Не кори себя, Норман, – настойчиво советовала Сьюзен. – Не мучайся угрызениями совести. Все это бесполезно. Что случилось, то случилось!

– Понятия не имею, что делать с Анжелой, – продолжал несчастный вдовец. – А Салли я не могу доверить ребенка – она слишком легкомысленная и глупая.

Сьюзен, добрая душа, заступилась за прислугу:

– Она еще очень молода, и у нее есть жених. Трудно ожидать от нее того же, что и от меня.

Норман невольно усмехнулся:

– Ты так говоришь, будто ты солидная матрона. Ты сама еще девчонка.

– Мне уже двадцать четыре года, – запротестовала она. – Так что о «девчонке» уже говорить не приходится.

– Ладно, не сердись, – сказал мужчина, сверкнув глазами. – Но, если говорить серьезно, мне нужен толковый совет: что делать с Анжелой? Думаю определить ее в хороший интернат. Взять ее с собой в Нью-Йорк я не могу – там она будет предоставлена сама себе.

– Не беспокойся, Норман, – внезапно заявила Сьюзен. – Мы с мамой с удовольствием будем присматривать днем за Анжелой. И на ночь она может оставаться у нас, если захочет. А уик-энд она будет проводить с тобой. Обещаю тебе, мы позаботимся обо всем, в том числе и о том, чтобы она не хандрила.

Светлые брови мужчины удивленно поднялись вверх:

– Это было бы идеально, но зачем тебе такая обуза? Ты ведь еще и о матери должна заботиться.

– Наша верная Луиза всегда рядом. Она готовит, убирает и стирает. А с остальным я прекрасно справляюсь. У меня полно времени, а маме только в радость общение с девочкой, у них ведь общие интересы: сплетни, детективы и ужастики.

Норман улыбнулся:

– Если ты серьезно, то я принимаю предложение с благодарностью.

– Ну конечно серьезно. Мне очень приятно видеть Анжелу рядом с собой. Она очень милая девочка.

– Тысяча благодарностей, Сьюзен! У меня словно камень с души свалился. Разумеется, решение это временное, но в данный момент наилучшее – кардинальные перемены были бы девочке не под силу. Ее жизнь и так переломана, а переезд в интернат только усугубил бы проблему. В домашней обстановке ей будет легче перенести потерю матери. А все свободное время я буду проводить с ней.

– Жизнь снова войдет в привычную колею, Норман, – мягко сказала Сьюзен.

На суровое лицо потомка викингов набежала тень:

– А вот Ада наотрез отказалась брать к себе Анжелу. Это такой позор: бабушка терпеть не может свою внучку! В конце концов, ведь она единственное, что осталось от Хелен, а она готова отдать ребенка чужим людям, лишь бы откреститься от нее.

Сьюзен едва сдержала слезы.

– Я не думала, что мы тебе чужие, – проговорила она с горечью. – Я всегда считала нас добрыми друзьями, которые не бросают друг друга в беде.

– Прости меня, дорогая, я не хотел тебя обидеть. Не понимай мои слова буквально, они не касаются лично тебя и твоей матери.

– Все в порядке, Норман. Конечно, ты предпочел бы препоручить Анжелу заботам родственников. Я понимаю.

– Ни черта ты не понимаешь. Речь идет об огромной нагрузке и ответственности, которую я вешаю на тебя. Ты, добрая душа, взваливаешь на свои плечи эту ношу, а у меня такое чувство, будто я тебя эксплуатирую. Вот в чем дело.

– Выброси эту чушь из головы!

– Вот если бы мои родители были здесь, – сказал мужчина с глубоким вздохом. – А эти путешественники уже месяц торчат в Южной Африке.

– Эта экспедиция – их заветная мечта. Когда твой отец ушел на пенсию, мечта стала явью. Если бы мама тогда не попала в аварию, то обязательно составила бы им компанию. Помнишь, в каком они были восторге от путешествия по Амазонке и какие строили планы?

– Жаль Августу, она такой неутомимый путешественник. Для нее нет непроходимых маршрутов и слова «невозможно».

– Вот именно за это она и заплатила инвалидным креслом, – сухо констатировала Сьюзен.

Невольно она вернулась в мыслях в тот дождливый, пасмурный ноябрьский день шесть лет назад, когда Августа Квэндиш лихо мчалась в спортивном автомобиле на огромной скорости в Филадельфию, где ее муж Вэррен Квэндиш, профессор университета, возглавлял медицинскую кафедру. На мокрой, скользкой дороге она не справилась с управлением, и автомобиль несколько раз перевернулся. Августа чудом выжила, но из-за тяжелых травм ее ноги парализовало.