Категории
Самые читаемые
PochitayKnigi » Проза » Зарубежная современная проза » Облако под названием Литва (сборник) - Григорий Канович

Облако под названием Литва (сборник) - Григорий Канович

Читать онлайн Облако под названием Литва (сборник) - Григорий Канович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Перейти на страницу:

– Если бы все думали, как ты, Ицик, мы бы давно вымерли. Кончился бы род Израилев. Разве тебе не хочется родить еще одного Ротшильда?

– Нет. Пусть, рабби, другие женихи банщиков мастерят, – отрезал Ицик.

– А может, ты смастеришь не бедного банщика, а какого-нибудь барона или лорда…

– Барона? А кто он такой этот барон, рабби?

– Ротшильд… Ты, видно, о таком никогда и не слышал.

– Не слышал… В местечке только два Ротшильда – я и мой отец.

– Это в нашем местечке два, – сказал рабби Гилель. – А я говорю о Ротшильдах, которые живут заграницей, в Париже и в Лондоне. О них знает весь мир. Они не банщики и не раввины. Денег у этих Ротшильдов – хоть год сиди со счетами, все равно не сосчитаешь… От них зависят даже короли и министры.

Рабби Гилель улыбнулся, ласково погладил седую, клубящуюся святостью бороду и продолжал:

– С жизнью никакому фокуснику не сравниться. Она такие выкидывает коленца, что голова кругом идет. Может, говорю, ты и твой почтенный отец Авигдор не только однофамильцы этих самых богачей из Парижа и Лондона, а родственники? Только о своем родстве ни одна сторона и не догадывается. Ты – тут, в Литве, в нашем маленьком, как спичечный коробок, местечке, а они – в городах-великанах – Париже и Лондоне, которые в несколько раз больше всей Литвы с ее соседкой Латвией вместе взятых.

Он снова погладил бороду и распушил ее, как будто раздвинул легкое перистое облако.

– Кроме моей тугоухой тетки Фейги нигде у нас нет ни близких, ни дальних родственников. Да и тетка по мужу, плотнику Ейне, давно уже не Ротшильд, а Уманская.

– То же самое говорил когда-то балагула Вайнер. Нет, мол, у него на свете никаких родственников. И вдруг как гром с ясного неба – ты тогда еще под стол пешком ходил – к нему из Америки нагрянул двоюродный брат и – что ты думаешь? – перед самым отъездом домой в Нью-Йорк купил родичу прощальный подарок – новехонькую бричку и двух породистых рысаков.

– А зачем мне, рабби, рысаки и бричка? – истязал своего благодетеля Бедный Ротшильд.

– Человеку хотят добра, а он, как попугай, все время талдычит: зачем, зачем? Затем, чтобы ты не был до самого своего смертного часа банщиком… чтобы день-деньской не колол дрова для печки, не вязал веники и не таскал полные ведра с водой.

– Спасибо, рабби. Но кто-то же должен быть и простым банщиком. Как бы ни хотелось, например, воробью стать орлом, он им никогда не станет. Кто знает, может, воробушек уж только оттого счастлив, что летает себе от порога до порога, от одной крошки к другой и с удовольствием поклевывает. Каждому человеку Господь Бог ниспослал свою кроху – одному побольше, другому – поменьше.

– А ты, воробушек, сам-то счастлив? – неожиданно спросил у парня рабби Гилель.

– А вы, рабби? Вы сами счастливы? – на еврейский манер угостил Бедный Ротшильд высокочтимого законоучителя.

– Я? – опешил старик. – Честно говоря, никогда над этим не задумывался.

– Почему?

– Почему? – смущенно повторил рабби Гилель. – Я всегда думал не о своем счастье, а о счастье других. Если другие будут счастливы, и я буду счастлив… Наверно…

– Так никогда не будет.

– Но этого сам наш Господь желает.

Они расстались до следующей пятницы, но рабби Гилель заронил в душу Бедного Ротшильда искру соблазна, которая то едва тлела, то вспыхивала ярким, длящимся мгновение светом. Его и самого нередко охватывало желание бежать из местечка, распрощаться с рекой, с ярмом коромысла, рубануть топором не по березовому полену, а по всей своей прежней жизни и начать все сначала в другом месте – пускай в Каунасе, где он до сих пор ни разу не был; пускай в каком-нибудь незнакомом городе, не обязательно в Литве. Он молод, полон сил, неглуп, как уверяет рабби Гилель, он еще может переиначить свою судьбу, освоить другое, более достойное ремесло и даже выучить чужой язык, чтобы раз и навсегда избавиться от злополучной приставки и стать, наконец, для всех не Бедным Ротшильдом, а Ициком Ротшильдом. Но как оставить больного отца, кто за ним присмотрит, кто закроет ему глаза и проводит к умершей жене на местечковый погост, если, не приведи Господь, с ним что-то неотвратимое случится?

Старый Авигдор больше года не вставал с постели. Он ссохся, как захиревшая придорожная осина. Глаза у него, как у мертвого, были всегда плотно закрыты. Да это и не удивительно. Что за радость с утра до ночи смотреть на облупленные стены, по которым шастают мокрицы, и в нависающий потолок, на котором старательно и неспешно деловитые пауки плетут свои гибельные ловушки. От такой радости немудрено и свихнуться. Вот если бы по давно не беленным, изъеденным сыростью стенам тихо и напевно текла река-кормилица… Вот если бы на этих стенах вили свои гнезда проворные и вольнолюбивые ласточки, день-деньской стригущие крыльями целомудренную синеву неба… Но человеку перед его смертью дано утешение – возможность увидеть все красоты мира закрытыми глазами.

Если что и напоминало в опустевшей хате о жизни, так это жилистые, непрестанно трясущиеся руки Авигдора.

– Вот они и отомстили мне за все, что я с ними делал, – без устали, словно во сне, бормотал старый Авигдор, глядя в обжитый пауками потолок или на голую стену.

– Лежишь, и тебе всякая чертовщина от скуки и безделья в голову лезет, – беззлобными укорами успокаивал его Ицик. – Кто тебе отомстил? За что? В чем и перед кем ты провинился? Горячего пару кому-то недодал? Веники что ли из крапивы вязал? Украл у кого-то что-то или кого-то ненароком в банный день кипятком ошпарил?

– Мне отомстили мои руки. Я их, Ицик, никогда не жалел, не холил, не давал им ни минуты покоя. Порой казалось, что я перетаскал в баню всю речку, разрубил на чурки целую рощу… Отомстили они мне… Взбунтовались, отказались служить…

Бедный Ротшильд не знал, как утешить больного. Слова утешения только раздражали отца, и от волнения дрожь, обессмыслившая его руки, становилась еще нестерпимей.

– Ты меня не утешай, лучше дай слово, что уедешь отсюда. Когда я умру, – не унимался Авигдор. – Пусть какой-нибудь другой Ицик топит баню, пусть другой Ицик тащит из речки воду. Я не хочу, чтобы на старости лет у тебя так тряслись руки.

Просьба отца ошеломила Бедного Ротшильда. Она совпала не только с его собственным смутным желанием покинуть местечко, но и с искусительными речами премудрого рабби Гилеля про Лондон и Париж, про обитающих там родственников, владеющих баснословным богатством и заставляющих королей домогаться их дружеского расположения. Ицик не верил в родство с этими заграничными миллионщиками. Но мысли о том, что где-то на свете есть какая-то ветвь других, особых Ротшильдов, гуртом паслись у него в голове. Он слушал, затаив дыхание, рассказы рабби Гилеля о том, что эти банкиры по пятницам моются не в обычной парной бане, а у себя дома. Баня-де у них необычная, без шаек и без березовых веников, со стенами и полом из чистого мрамора, отапливается она круглосуточно не березовыми дровами, а электричеством, из позолоченного крана рекой течет холодная и горячая вода – мойся, когда захочешь, и блаженствуй сколько тебе угодно!

Как ни старался Ицик выкинуть из головы Париж и Лондон, сосредоточиться на чем-то другом бедняге никак не удавалось. Спускался ли он с ведрами и с коромыслом к реке, колол ли во дворе дрова, бегал ли за лекарствами для отца в местечковую аптеку, где господствовали райские запахи, всюду за ним плелись его мнимые родственники. Они являлись к нему и по ночам в его причудливых сновидениях – вот он, Бедный Ротшильд из маленького местечка, стоит в Лондоне, в огромном, ярко освещенном зале королевского дворца рядом с этими прославленными богачами и со здешним владыкой-королем и его семейством. Все лондонские родственники одеты в камзолы, на которых звездами сверкают дорогие бриллианты, а он ежится в своей потертой кацавейке и потрепанных штанах.

– Знакомьтесь, ваше величество, – говорит старейшина лондонских Ротшильдов королю. – Это наш троюродный брат – Ицик, о существовании которого мы, к стыду нашему, и не подозревали и которого мы совершенно случайно нашли в Литве, в маленьком, как спичечный коробок, местечке над Вилией… Еще недавно он был простым банщиком, но у него, оказывается, есть мечта – стать аптекарем. Он говорит, что аптека – единственный рай на земле, в котором от работы не потеют. Мы, ваше величество, сделаем все от нас зависящее, чтобы наш Ицик получил образование и его мечта осуществилась. Он навсегда останется под нашей опекой в Англии и, как мы все надеемся, не только не осрамит наш род, но и прославит его.

– Очень приятно, – говорит, улыбаясь, король и протягивает Ицику свою холеную руку.

– Очень приятно, – отвечает Ицик, пожимает руку королю и от этого рукопожатия просыпается.

Бедному Ротшильду и на самом деле ничего в жизни так не хотелось, как стать аптекарем, таким, как господин Залман Амстердамский, который вместе с рабби Гилелем по пятницам приходил в баню и приносил больному Авигдору нужные лекарства, за которые не брал платы. Амстердамский, бывало, слегка подтрунивал над Ициком и его отцом – для него, мол, великая честь ходить в баню к Ротшильдам.

1 2 3 4 5 6 7 8 9
Перейти на страницу:
Тут вы можете бесплатно читать книгу Облако под названием Литва (сборник) - Григорий Канович.
Комментарии