Мы роду православного. Котельниковы - Петр Котельников

Анна Евгеньевна была глубоко верующим православным человеком. Где бы она ни находилась, она не забывала молиться два раза в сутки. Вечернее моление длилось не менее часа. В своих молитвах она не забывала ни одного из живущих, не забывала она и покойных.

Молилась бабушка, а я запоминал,(Молиться никогда не забывала)По просьбе ее библию читал,Не понимая ничего сначала.

То была тора, Пятикнижие, завет,В ней текст написан был столбцами,Один на языке, которого уж нет,Второй старославянскими словами.

Внимала бабушка, а я не понимал,Что видела она и находила!Создатель зрение хорошее мне дал,Но разума еще не проявилась сила.

Во всех ее путешествиях ее сопровождала древняя бронзовая иконка, размерами 30х20см. В центре иконы – фигуры младенца Иисуса Христа и Богоматери, по периметру лики двенадцати апостолов. Фигуры грубо высечены в металле, Икона была положена с ней в могилу, дед Максим Васильевич особой набожностью не отличался, в церковь ходил редко, только по великим праздникам, говоря при этом:

«Я – не вор, не убийца, не обманщик! В чем каяться? Пусть идут туда и отмаливают грехи, те, кому есть что отмаливать!»

Старший брат мой матери, да и самый старший в семье, Иван Максимович после службы в красной армии, когда кончилась война, вернулся к мирной сельской жизни. Как он служил, каким был по характеру, не знаю. Он женился, отделился от семьи и стал жить самостоятельно. В 1933 году, во время голода, охватившего Украины и центральную часть России, он умер от голода. Жена и дети остались. Я видел их в течение месяца, в1937 году, память немногое сохранила. Жена дяди Ивана была небольшого роста, бесцветная, задавленная горем женщина. Осталась вдовой с двумя детьми: Валек и Леля. Один эпизод запомнился мне. Мать передала мою и брата одежду, из которой мы выросли, невестке. Ее дети одели теплое, на вате пальто и не хотели его снимать, хотя стояла июльская жара. Такими мне они и запомнились, сидящими в пальто, на правом, крутом берегу Сейма. Больше я их никогда не видел.

Вдова

Из жизни муж ушел, изба осиротела,Как тяжко быть крестьянскою вдовой!По ласке, по мужской, истосковалось тело,Работу исполнять приходиться одной.

С утра до ночи трудится в колхозе,Домой идет, едва волочит ноги,Стоит буренка грязная в навозе,В сарае, продуваемом, убогом.

Избу бы перекрыть, да где уж тамНанять кого то, мужиков немного,К тому ж, вдобавок, и пустой карман.(Надеяться приходиться на Бога)

За всем успеть, не поспевают руки,А как детишек ей одной поднять!И молча, терпеливо сносит муки —Колхозница, страдалица и мать.

Полина Максимовна (Пелагея) старшая из сестер Мелиховых не долго миловалась с любимым, белогвардейским офицером. Приходили красные, она с узлами бежала к родителям, приходили белые – те искали защиты у дочери. Муж оставил ее вдовой, неизвестно где сложив голову. Осознав потерю мужа, вышла замуж во второй раз за бывшего матроса-механика, Моршнева Якова Ильича. Полина Максимовна никогда не работала, была безграмотной женщиной, в меру упитанной с приятным открытым лицом. Полина Максимовна была невероятно добрым человеком. Стоило какой-нибудь сестре сказать, что ей понравилась какая-нибудь вещь, и она тут же говорила:

– Тебе нравится, возьми!

Я никогда не слышал, чтобы она повысила голос. Если она чем-то была недовольна, это выражалось полным молчанием, лицо становилось тусклым, глаза утрачивали свой блеск. Яков Ильич был среднего роста, крепко сложенным мужчиной, с сильными руками и плоской грудью, на голове у него блестела огромная лысина. Ел он всегда неторопливо, все подряд. Мог, есть невероятно горячую пищу и пить почти кипяток. Этим он пользовался, когда на стол ставилась миска с только что извлеченными из кастрюли варениками, Он начинал рассказывать, о чем ни будь интересном, мы раскрывали рты, а вареники тем временем исчезали. На наши возмущенные возгласы он отвечал невинно:

– А я думал, что вам они не нравятся!

Мы, дети, пытались ему «отомстить», брали тесто у взрослых и лепили вареники, начиняя их перцем, смесью творога и горчицы, или просто солью, подкладывая их в его тарелку. Он невозмутимо съедал, словно не замечал подвоха. У Якова Ильича были золотые руки, он мог из любой брошенной вещи сделать игрушку, что и стало его подспорьем в работе. Он покупал на рынке развалившийся шкаф, металлическое изделие и превращал всё в добротное.

Единственным ребенком в семье была дочь, Таисия,1926 года рождения. Не было никого среди детей всех родственных семей, которых так бы баловали как Тасю (так по-домашнему ее называли). Привычка вседозволенности у Таси сохранялась и тогда, когда они приходили к кому ни будь в гости. Тогда было принято развешивать по стенам фотокарточки близких людей в рамках. Тася требовала их снять со стены, чтобы она ими поиграла. Такая же бесцеремонность была и в отношении икон. В случае отказа Полина Максимовна начинала торопливо собираться домой: «Пойдем доченька!» и уходила, уводя с собою упирающееся чадо.

Набожностью сестра не отличалась,И крайне непочтительна к иконе.Исследовала пальцами сначала,Потом на пол ее «нечаянно» уронит.

Нет не случайно, а намеренно, —Реакция ей взрослых интересна,Что не накажут, в том она уверенна,Даже тогда, когда икона треснет.

Впервые они прибыли к нам в Керчь в 1933 году, спасаясь от голода. Яков Ильич устроился на Брянский (Керченский металлургический завод). Возвращался с работы, черный от копоти и долго отмывался водой с хозяйственным мылом. Семья была огромная, потребность в воде тоже, а вот воду не всегда можно было обнаружить в ведрах. Воду брали на фонтане (крытый крошечный павильон с окошком) Через лоток подавали деньги, копейку за ведро воды, потом вращали огромное колесо и из трубки в ведро лилась прозрачная чуть солоноватая, жесткая жидкость, так называемая «керченская вода». Вращение колеса стопорилось изнутри, что исключало возможность хищения воды. Вечером павильон закрывался на замок, поэтому достать воду в позднее время было проблематично. Снабжение водой входило в обязанность моих молодых тетушек, но им ведь, естественно, хотелось погулять, и они о воде часто забывали. Яков Ильич решил их проучить. Он принес пакет с отличной керченской сельдью. Девушки накинулись на нее, не оставив и хвостика. Как всегда, они отправились гулять на приморский бульвар, а Яков Ильич вылил из ведер воду, оставив моей матери графин воды для нее и меня, тогда маленького ребенка. Поздно вечером вернулись девушки с гуляний. Ночью то одна, то другая тарахтели кружками по пустым ведрам. Рано утром они с ведрами помчались к фонтану. Перебоев с водой у нас не стало. Через некоторое время семья Моршневых переселилась в каморку у самых ворот этого же дома, а потом, уступив ее Ирине Максимовне Мальцевой, младшей сестре моей матери и тети Полины, перебралась во двор, принадлежащий Дементеевым по ул. Правой Мелек-Чесме. (Мелек-Чесме называлась речка, делящая улицу на правую и левую половину) Там они проживали долго, до 1939 года, и уступив квартиру Мелиховым, уехали на Донбасс, в гор. Харцизск. Их дочь, Тася, осталась у нас, к тому времени вернувшимся в Керчь, о чем я расскажу ниже, когда перейду конкретно к истории своей семьи. Весь период Второй Отечественной войны мы ничего о них не знали. Появилась тетя Полина с дочерью Тасей у нас весной 1946 года, приехали они на месяц, который мне запомнился тем, что в нашей семье на столе стали ежедневно появляться в большом количестве тонкие блины с различной начинкой.

Оказалось, тетя Полина привезла около пуда (16 кг.) картофельного крахмала, да и карман ее был не пуст. Со свойственной ей беспечностью она провела месяц, полностью растранжирив все привезенное. Период оккупации Моршневы находились в гор. Харцизске Сталинской области (ныне Донецкая) Моршнев Яков Ильич преуспевал, занимаясь торговлей, но не совершал преступлений, за которые его могла наказать советская власть, возвратившаяся в город. Торговля была мелкой, продуктами питания и главное, солью. Деньги, которые он заработал, пропали. (При советской власти никому не нужны были оккупационные марки).

Торговля, как кому,Лицо Меркурия лукаво,Он помогает лишь тому,Кто нарушает чести право.

Но, если кто-то добр, к тому ж правдив,То нечего за дело браться…Хоть пропадай, тянись из жил —Нажить хоромы не удастся.

Ты бога лжи не проведешь,Дом, показав ему фасадом,Единые всегда, торговля – ложь,Меркурий повернется к тебе задом.

И не всегда нужна ума палата,Пусть будет не одна, а три,И может дорогою стать оплата,Хоть колом ту торговлю подопри.

Второй приезд состоялся ранней осенью этого же года, когда семья Моршневых поселилась у нас, спасаясь от голода Вскоре Я В следующем году я с Яковом Ильичом совершил три поездки в Ростов на Дону, когда он меня обидел (об этом будет сказано ниже) Яков Ильич среди своих слыл скупым, прижимистым человеком, хотя я бы не сказал этого. Вот на водку он бывал скуп, стараясь выпить за чужие. Но если он хорошо выпил, то он тут же лез к себе в карман доставал пачку денег, восклицая: