В августе 41-го. Когда горела броня - Кошкин Иван Всеволодович

– Турсунходжиев, – определил комиссар. – Интересно…

Узбек что-то горячо говорил подчиненному, наставив на того указательный палец, затем решительно отодвинул его в сторону и, опершись животом на лобовой лист, начал объяснять водителю, делая странные движения руками.

– Да он ему показывает, как рычагами отрабатывать, – изумился комбат. – Ай, молодец узбек! Не дергай, говорит.

– Повезло Петрову со взводным, – кивнул комиссар.

Турсунходжиев отошел на край платформы и махнул водителю рукой. Танк снова завелся, чуть развернулся, затем, наконец, завел левую гусеницу на пандус. Командир взвода закивал и перебежал с платформы на наклонный съезд. Танк тем временем взобрался на шпалы обеими гусеницами и тут снова заглох. Взводный успокаивающе кивнул водителю и несколько раз повел руками к себе. Механик в который раз завел машину и теперь уже без приключений съехал вниз, развернулся и встал, поджидая остальных. Маленький узбек тем временем что-то еще раз сказал командиру экипажа. Тот кивнул и вместе с заряжающим забрался в башню.

– Что там произошло, Магомед? – спросил Петров, наблюдавший за развитием ситуации со стороны.

– Водитель – молодой совсем. Заволновался немного, – возмущенно ответил Турсунходжиев. – Плохо, конечно, но нехорошими словами ругаться зачем? Тебе с ним воевать, ты его учи, а кричать не надо! Я ему все объяснил, как делать нужно.

– А что не приказал командиру танк сводить?

– Э-э-э, я же вам говорю, товарищ старший лейтенант. Водитель неплохой, просто нервничает. Если за него делать – он так и будет всего пугаться.

Командир роты восхищенно покачал головой. Магомед не побоялся взять на себя ответственность за возможную аварию ради того, чтобы вдохнуть уверенности в одного из своих бойцов. Петров знал многих, кто в такой ситуации предпочел бы не рисковать и сделал все сам.

– Что-то не так, товарищ старший лейтенант? – встревоженно спросил комвзвода.

– Нет, Магомед, все правильно. Объявляю тебе благодарность за отличную работу с личным составом.

– Служу трудовому народу! – Турсунходжиев вытянулся по стойке «смирно» и вскинул ладонь к танкошлему.

Петров, который сказал о благодарности скорее в шутку, поневоле тоже вытянулся и отдал честь.

– Вольно!

Состав снова дернулся вперед, подавая к разгрузке следующие четыре танка. В этот раз с четвертого пандуса должна была сгружаться вторая «тридцатьчетверка» взвода Нечитайло, и ротный побежал в хвост состава. Двадцатишеститонная машина располагалась на четырехосной тяжелой платформе. Нечитайло уже стоял рядом. Командир и водитель спрыгнули с танка и принялись что-то втолковывать взводному.

– Петро, в чем дело?

– Василь… Лейтенант Пахомов говорит, шо при погрузке заизжалы с торца. Може и зараз тоже так?

– С какого торца? У нас на торце – стрелка, там эшелоны пропускают. А за твоей «тридцатьчетверкой» еще пять танков! Комбат своего «слона» через борт сводить будет, а ты не можешь?

Нечитайло повернулся к Пахомову, тот стоял, опустив голову:

– Пахомов, в чем дело?

– Я не уверен, товарищ старший лейтенант, – тихо сказал танкист.

– Не слышу! – рев «тридцатьчетверки» Иванова, съезжавшей по второму пандусу, заглушал все звуки.

– Я сказал, что я не уверен! – крикнул покрасневший Пахомов, видно было, что слова даются ему нелегко. – Мой водитель даже передачи втыкать нормально не умеет!

– Тогда садись сам, – крикнул в ответ командир роты.

– Я… Нас готовили на БТ-7 и Т-26! – Пахомов, похоже, решил, что терять ему нечего. – Эту машину я не знаю! Я не хочу отвечать!

Танк Иванова ушел за поворот к автопарку.

– А как ты воевать будешь? – в сердцах спросил Петров. – Немцам тоже скажешь, что тебя не готовили?

– Как надо воевать буду, – угрюмо ответил лейтенант. – Средние и тяжелые танки положено сгружать с торцевой платформы. Я под сознательное выведение из строя идти не хочу.

– Понятно, – комроты с трудом сдерживался. – Лейтенант Пахомов, вы отказываетесь выполнить приказ?

– Я не отказываюсь, – Пахомов, похоже, уже понял, в каком положении он оказался.

– Лезьте в танк, оба!

Командир машины и механик переглянулись.

– Что рты раззявили? – чувствуя подступающее бешенство, процедил комроты. – Пахомов – на боеукладку, а ты – на место радиста. Быстро!

– Есть! – Пахомов полез на башню, водитель нырнул в передний люк.

Петров забрался в танк и уселся на место водителя. Ноги привычно легли на педали, и, взявшись за рычаги, старший лейтенант почувствовал, что успокаивается.

Механизированный корпус, в котором он начал службу, получил «тридцатьчетверки» еще весной, так что у танкистов было время познакомиться с новыми танками. Машина шла в войска тяжело. Выходили из строя коробки передач, непривычные дизели требовали ремонта уже через сто часов работы. Но, несмотря ни на что, Петров сразу влюбился в «тридцатьчетверку». Невиданное до сих пор сочетание брони, запаса хода, огневой мощи кружило голову. После стареньких БТ «тридцатьчетверка» казалась чудом. Это было его оружие, его меч. Это была его гордость. Поэтому, выводя 22 июня свой взвод из ангаров под бомбами немецких пикировщиков, он не ощущал страха – только веселую злость, предвкушение боя. Когда махина мехкорпуса разворачивалась для контрудара во фланг танковым дивизиям группы армий «Юг», у молодых командиров не было сомнений в исходе сражения. Главное – доехать до противника, а уж там все решится в лобовой схватке, броня на броню. Что враг может противопоставить такой силе, такому боевому духу? И пока корпус таял в бесплодных попытках догнать немецкие танковые клинья, пока батальоны сгорали в ежедневных слепых атаках, пока неисправные танки замирали по обочинам дорог, Петров, тогда еще лейтенант, скрипя зубами, твердил себе: «Машины ни в чем не виноваты. Мы просто не умеем воевать».

Горькое отрезвление первых недель войны сломало многих. Десятки тысяч бойцов и командиров, потеряв веру в себя, в свою страну, в свою армию, бежали при первом появлении врага, бросали оружие, сдавались в плен. Но другие продолжали драться, снова и снова бросаясь в бой. Уже не надеясь на то, что врага удастся выбить со своей территории, танкисты мехкорпуса продолжали атаковать. Без отставшей пехоты, без артиллерии, теряя танки один за другим, они шли вперед. Рота за ротой, батальон за батальоном, до последней машины били, останавливая немцев, заставляя переходить к обороне. Когда немецкий пехотинец бесстрашно забросил тяжелую плоскую мину на радиатор его «тридцатьчетверки», Петров вылез из медленно разгорающегося танка и застрелил смельчака из нагана. Тогда, уходя в полный рост от горящей машины, лейтенант решил для себя, что, сколько бы ни было отпущено ему военного времени, он научится драться так же спокойно и умело, как эти люди в серых мундирах.

Пахомов вывел его из себя не столько незнанием своей техники, сколько этими словами: «Я не хочу отвечать». Командир обязан принимать решения и нести за них полную ответственность. Если бы лейтенант сказал: «Мы не можем безопасно спустить машину. Прошу вашей помощи», ротный понял бы его и назначил на этот спуск кого-нибудь из опытных водителей. По крайней мере, Пахомов показал бы, что заботится о танке, а не о собственной шкуре. Хуже всего было то, что с этим командиром ему, старшему лейтенанту Петрову, придется скоро идти в бой.

– Смотри внимательно, – бросил комроты водителю. – Ты на чем раньше был?

– На БТ, – водитель нервно сглотнул. – Товарищ старший лейтенант, я ж не отказываюсь. Просто не уверен я.

– Ладно, хватит. Запоминай, как я это делаю.

Оглушительно заревел дизель; лязгая траками, «тридцатьчетверка» осторожно вползла левой гусеницей на один из пандусов. Аккуратно подавая машину вперед, одновременно разворачивая ее, Петров подумал, что, вполне возможно, водителю этот навык просто не успеет пригодиться. Выругавшись, он отогнал эти мысли. Корма повисла в воздухе по четвертый каток, но танк уже стоял обеими гусеницами на пандусах. Еще немного, и он сполз на землю.