В августе 41-го. Когда горела броня - Кошкин Иван Всеволодович

– Троих завалили, надо же, – прошептал старший лейтенант.

За все время боев на Украине он ни разу не видел, чтобы наши истребители вышли из воздушного боя победителями.

– Танк горит! – донесся истошный вопль от хвоста эшелона.

В десяти метрах от четвертого спуска стоял, накренившись влево, Т-26. Над моторным отделением поднимался густой дым. К танку уже бежали люди. Из раскрытого люка вытаскивали водителя. Что-то с ним было не так…

– Ноги… У него ж ног нет, – сдавленно просипел наводчик. – Это что же…

– Симаков, отставить, – рявкнул старший лейтенант.

– Носилки! Санитаров!

Из башни доставали тела командира и наводчика, принесли огнетушители. Пожар удалось погасить, убитых накрыли брезентом, к подбитому танку уже цепляли буксирные тросы. Несмотря на близкие попадания, ни одна бомба не поразила эшелон, и разгрузка продолжалась – с первого и второго пандуса сползли «тридцатьчетверки». КВ, каким-то чудом спущенный на землю до бомбежки, стоял рядом с эшелоном. Шелепин дважды отмахнул с башни флажком, и состав передвинулся еще на одну платформу. Танк Петрова подъехал к машине комбата.

– Ну что, Ваня, как настроение? – невозмутимо осведомился майор.

– Нормально.

– Молодец. Видели, как наши их эрэсами разделали? Я такое на Халхин-Голе наблюдал, но чтобы так, в упор подойти… Соколы, одно слово, жаль, что поздновато их подняли. Значит, настроены по-боевому?

– Как всегда.

– Это хорошо. А то есть тут у нас такие командиры, которых вид смерти приводит в священный ужас и вызывает намокание штанов. Не повезло ребятам, – перескочил он внезапно, – бомба буквально в полутора метрах легла – осколки все в них… Много ли этой жестянке надо? Так, у вас еще три машины для разгрузки остались?

– Так точно.

– Тогда слушайте боевой приказ. Что-то соседний эшелон мне не нравится. Неорганизованно он как-то горит. Люди какие-то заполошно бегают. То ли у них командиров поубивало, то ли сбежали. Сходите, посмотрите, если надо – примите командование и возглавьте борьбу с пожаром. А то у них там, кажется, снаряды – рванут, не дай бог, будем летать по небу, как летчик Чкалов. Задача ясна?

– Да.

– Ну, выполняйте. Комиссар свою бандуру разгрузит – придет на помощь, у него подход к людям правильный. Возьмите с собой кого-нибудь из экипажа.

– Есть! Безуглый – со мной! Осокин, Симаков, ждать меня у машины!

Петров ловко соскочил с башни, рядом тяжело приземлился Безуглый. В руках радист по-прежнему сжимал ДТ.

– А это зачем? – спросил старший лейтенант.

– На всякий случай, – пожал плечами радист. – Вы бы, товарищ старший лейтенант, кстати, тоже наган прихватили. А то он у вас все время в танке болтается.

– Забыл после этих перетаскиваний нацепить обратно. Ладно, хрен с ним.

Они перелезли через пустые платформы, затем обогнули штабели бревен и выбежали к горящему эшелону. Передние четыре вагона дымились, кое-где сквозь доски прорывалось пламя. Возле них бестолково суетились несколько бойцов – одни пытались сбивать огонь шинелями, другие лопатами швыряли песок на тлеющие стенки. За паровозом что-то полыхало, маслянистый, черный дым затягивал пути перед эшелоном.

– А где остальные? – Петров лихорадочно огляделся. – Безуглый, давай в хвост – собирай всех, кто под руку попадется. Я посмотрю, что там горит.

– Товарищ старший лейтенант, – сержант взял пулемет наперевес, – давайте лучше вместе – надежней как-то!

Но комроты уже бежал вдоль состава. Он был в двух вагонах от пожара, когда из дыма перед паровозом появилась группа красноармейцев. Кашляя, растирая слезящиеся глаза, они жадно хватали воздух. Впереди бежал высокий широкоплечий старшина с совершенно черным от копоти лицом. Бойцы, пытавшиеся тушить пожар, бросили работу.

– Тикайте, хлопцы! – хрипло крикнул закопченный здоровяк. – Там не продерешься – битум горит! Надо к хвосту и со станции, пока не поздно.

– Отставить! – заорал Петров. – Прекратить панику!

Он подбежал к людям.

– Где командиры?

– Бомбой убило! – крикнул кто-то из красноармейцев.

– Что, всех сразу?

– Они под платформу полезли, а туда бомба угодила… – рыдающим голосом ответил другой. – Всех троих на куски! Товарищ командир, у нас тут снаряды – сейчас рваться начнут! Тикать надо!

– К-куда тикать? – от бешенства Петров начал заикаться.

В первые недели он видел немало подобных сцен и люто возненавидел эту привычку людей: перед лицом опасности превращаться в стадо. Больше всего злило то, что пока одни, несмотря ни на что, пытались делать дело, другие бросали все и, обезумев от страха, любой ценой старались спасти свою жизнь, с его, старшего лейтенанта Петрова, точки зрения совершенно никчемную. Слишком много хороших ребят сгорело на глазах у комроты-1, и он не находил оправдания трусости. В конце концов, он-то никуда не бегает и не орет! Хотя очень хочется.

– Слушай мою команду! Пожар необходимо потушить! За штабелями – цистерна с водой. Вы двое – бегом к соседнему эшелону! Найдите майора Шелепина, скажите – Петров просит танк, отбуксировать цистерну. Остальные – продолжаем сбивать огонь! Где паровозная команда?

– Сбежали! – злобно ответил старшина. – Чего ждать-то? Там порох, заряды к стапятидесятидвухмиллиметровым! Если пыхнет – все изжаримся, а потом и снаряды рванут. Уходить надо!

– Сейчас собьем замки и начнем выносить заряды и тушить пламя внутри, – не обращая внимания на паникера, обратился к бойцам Петров. – Вы двое – берите ломы…

– Чего его слушать? – заорал здоровяк. – Бегите, пока не поздно.

– Ах ты, сука, – задыхаясь от ярости, старший лейтенант попытался нащупать отсутствующую кобуру.

– А где твой наган-то? – ядовито спросил старшина. – Еще сукой лается!

Он шагнул вперед и вдруг резко, не замахиваясь, ударил танкиста в челюсть. Это было так неожиданно, что тот даже не попытался уклониться. Перед глазами старшего лейтенанта заплясали зеленые огоньки, ноги подкосились, и он упал на колени. Рот наполнился кровью, голова отяжелела. Петров как-то отрешенно подумал, что, пожалуй, до сих пор он таких ударов не получал.

– Бежим! – голоса доносились, как сквозь вату.

Его сбили с ног, перед лицом замелькали сапоги, кто-то наступил на руку, выругался. Петров захрипел и, перевернувшись на живот, попытался подняться. Чьи-то руки поддержали за плечи.

– Товарищ старший лейтенант, – перед глазами расплывалось встревоженное чумазое лицо в сбитой набок пилотке.

Ему помогли сесть. Сбежали не все, у вагонов осталось семеро бойцов. Они окружили танкиста, переминаясь с ноги на ногу, в их глазах ясно читался страх.

– Надо… Надо тушить… – сипло пробормотал Петров. – Надо вернуть… Остальных.

Он посмотрел вслед дезертирам, те уже почти добежали до конца штабеля и вдруг, как по команде, остановились, задние налетели на передних.

– Назад!

Петров, шатаясь, встал на ноги. Из-за спин он не мог видеть, что происходит, но этот властный голос комроты-1 знал хорошо.

Беляков с утра не надел комбинезон, и на серой гимнастерке были прекрасно видны и шпалы в петлицах, и комиссарская звезда на рукаве.

– А-а-а! Чего его слушать! Бей! – заорал знакомый голос.

Эти люди, минуту назад бывшие бойцами Красной Армии, уже совершили преступление. Сознавая, что назад пути нет, они из стада превратились в стаю. Старший лейтенант с ужасом смотрел, как спины качнулись вперед. Дезертиры заревели, распаляя себя, и тут грохнул выстрел, затем другой.

– Убил! – завопил кто-то в толпе.

– Трусов и паникеров буду расстреливать на месте! – надсаживаясь, прокричал комиссар.

Убитый им старшина дернулся последний раз и затих, из-под головы натекало красным. Глядя в белые от животного ужаса глаза остальных, комиссар увидел, что опоздал. Эти люди перешли грань, за которой их было уже не дозваться. Беляков понял, что сейчас его разорвут и, сдерживая подступающую панику, приготовился применить оставшиеся пять патронов с пользой.