Дама в черном - Гастон Леру

— В тот вечер вы встретили мадемуазель Станжерсон.

— Это правда, — ответил он дрогнувшим голосом.

Если бы в этот момент мне было известно, что у дочери профессора Станжерсона был ребенок от первого мужа, если бы я знал, что ее сын был бы ровесником Рультабиля, окажись он в живых, то осознал бы, конечно, причину его волнений, страданий и того странного смущения, с которым он произносил имя Матильды Станжерсон здесь, в этом колледже, куда когда-то приходила Дама в черном. Сам-то Рультабиль после поездки в Америку был уже достаточно осведомлен.

Наступило молчание, которое я осмелился нарушить:

— И вы никогда не узнали, почему Дама в черном больше не возвращалась?

— О, я уверен, что она-то вернулась, но меня уже не было.

— Кто же за вами приехал?

— Никто. Я убежал.

— Почему? Чтобы ее отыскать?

— Нет, нет — чтобы скрыться от нее, Сэнклер! Но она возвращалась, я уверен, что она возвращалась.

— И должно быть, была в отчаянии, не найдя вас?

Рультабиль поднял руки к небу и покачал головой:

— Почем я знаю? Ах, я так несчастен. Но тише, мой друг, тише, отец Симон наконец-то уходит. В приемную, быстро!

В три прыжка мы оказались в приемной. Это была обычная комната, довольно большая и темная, с белыми занавесками на окнах, шестью стульями вдоль стен и зеркалом над камином.

Войдя, Рультабиль снял шляпу с таким почтительным и сосредоточенным видом, как будто мы оказались в священном месте.

— Ну вот и приемная, Сэнклер, — сказал он едва слышным голосом, — потрогайте мои руки. Я весь горю и покраснел. Не правда ли? Я всегда краснел, когда входил сюда ей навстречу. Конечно, я бежал и задыхался, не в силах дождаться. О, мое сердце бьется, как и тогда, как у того маленького мальчика. Я вбегал сюда и останавливался, смущенный. Но вот я замечал в углу темную тень, бросался в ее объятия, и мы плакали от счастья, целуя друг друга. Это была моя мать, Сэнклер! Конечно, она уверяла меня, что моя настоящая мать умерла и она была лишь ее подругой. Но ведь она просила называть ее мамой и плакала, когда мы целовались. Конечно, это была моя мать! Она всегда садилась там, в темном углу, и уходила в конце дня, когда в приемной еще не зажигали света. Входя, она клала на подоконник этого окна большой белый пакет, перевязанный розовой ленточкой. Это были бриоши. Я обожаю бриоши, Сэнклер!

И Рультабиль, не в силах больше сдерживаться, облокотился на окно и заплакал. Немного успокоившись, Жозеф поднял голову и печально посмотрел на меня. Я молчал, так как чувствовал, что он говорил не со мной, а со своими воспоминаниями.

Затем дрожащими руками мой друг распечатал письмо, которое я ему передал, и углубился в чтение. Вдруг руки его опустились, и он застонал. Еще недавно такой красный, Рультабиль сильно побледнел. Я двинулся к нему, но он жестом остановил меня и закрыл глаза. Можно было подумать, что он спит. Я тихо отошел, как это делают в комнате больного, и подумал о странной и таинственной судьбе моего друга, об этой женщине, которая была его матерью, а может быть и не была ею.

В те годы мальчик был еще так молод и так нуждался в материнской ласке, что его богатое воображение в конце концов подарило ему мать. Рультабиль! А как его звали на самом деле? Жозеф Жозефен? Без сомнения, он жил здесь под этим именем. Жозеф Жозефен. «Это не имя», — как сказал редактор «Эпок». Зачем Рультабиль сюда приехал? Чтобы найти следы аромата? Разбудить воспоминания?

Я повернулся на шум шагов. Рультабиль, с видом человека, одержавшего над собой большую победу, спокойно стоял передо мной.

— Пойдемте, Сэнклер, — сказал он, — теперь нам нужно уйти.

На улице, куда мы выбрались с теми же предосторожностями, я поинтересовался:

— Итак, мой друг, вы нашли аромат Дамы в черном?

Он понял, конечно, как страстно я желаю, чтобы этот визит в мир детства вернул бы ему душевный покой.

— Да, — серьезно ответил он, — я нашел то, что искал, — и он показал мне письмо дочери профессора Станжерсона.

Я посмотрел на него растерянно, ничего не понимая. Тогда он взял меня за руки и сказал, глядя мне прямо в глаза:

— Я доверяю вам большую тайну, Сэнклер, тайну моей жизни, а может быть, и смерти. Что бы ни случилось, об этом никто не должен знать. У Матильды Станжерсон был ребенок, сын, и этот сын умер, умер для всех, кроме меня и вас!

Я отшатнулся, пораженный его откровенностью. Рультабиль — сын Матильды Станжерсон? Но тогда… он сын Фредерика Ларсана!

Теперь я понял все колебания Рультабиля. Я понял наконец, почему мой друг, предчувствуя истину, говорил мне сегодня утром: «Почему он не умер? Если он жив, то я бы желал быть мертвым».

Рультабиль, конечно, прочел эти мысли в моих глазах и кивнул головой, что должно было означать: «Это так, Сэнклер. Теперь вы все знаете».

Затем он окончил свою мысль словами:

— Молчание, мой друг.

По прибытии в Париж мы расстались, чтобы вновь встретиться на вокзале. Там Рультабиль показал мне другую телеграмму, прибывшую из Валанса и подписанную профессором Станжерсоном. Вот ее текст:

«Господин Дарзак сообщил, что вы получили кратковременный отпуск. Будем рады, если вы проведете его с нами. Ждем вас в Красных скалах у Артура Ранса, который с удовольствием представит вас своей жене. Моя дочь также будет рада увидеть вас и присоединяет свою просьбу к моей. Привет».

Когда мы уже садились в поезд, на перрон выбежал запыхавшийся консьерж дома, где жил Рультабиль, и передал нам третью телеграмму. Подписанная Матильдой, она была отправлена из Ментоны и заключала только два слова:

«На помощь».

IV. В пути

Теперь я знаю все. Рультабиль рассказал мне о своем необычайном и полном приключений детстве. Я знаю, почему он опасается, как бы госпожа Дарзак не проникла в разделяющую их тайну, и ничего не смею ему советовать. Несчастный! Прочитав последнюю телеграмму, он поднес ее к губам, а затем, сжав мою руку, сказал: «Если будет слишком поздно, я отомщу за нас».

Рультабиль казался спокойным, но время от времени какое-нибудь резкое движение выдавало его волнение. Что он решил, сидя с закрытыми глазами там, в углу приемной, где обычно встречал Даму в черном?

Пока мы едем по направлению к Лиону и Рультабиль грезит, растянувшись одетый на своем месте, я расскажу, как и почему он бежал из колледжа в Э. и что произошло дальше.

Рультабиль бежал из колледжа как вор! Другого слова просто не подберешь, ибо его обвинили в краже! Вот как было дело. В возрасте девяти лет он уже обладал исключительными способностями, позволявшими решать весьма странные и запутанные проблемы. Удивительной логикой он поражал своего учителя математики, хотя и считал на пальцах, не в силах овладеть таблицей умножения. Товарищи решали для него задачи, но ход решения указывал им он. Не зная принципов классической алгебры, он изобрел при помощи странных значков, похожих на клинообразную письменность, собственную практическую алгебру и с ее помощью записывал формулы, которые только один и был в состоянии понять. Преподаватель с гордостью сравнивал его с Паскалем, самостоятельно додумавшимся в геометрии до первых теорем Эвклида.

Свои исключительные способности он применял и в обыденной жизни. Рультабиль без труда находил потерянные, спрятанные или украденные предметы. Можно подумать, что природа, создав в отце гения воровства, решилась воплотить в сыне доброго гения обворованных. Эта удивительная способность, снискавшая ему в ряде забавных случаев уважение персонала колледжа, в конце концов погубила ребенка.

У одного преподавателя украли деньги, и Рультабиль отыскал их таким странным способом, что никто не поверил, будто своему открытию он обязан исключительно проницательности и логике. Его сочли вором и вознамерились заставить его в этом признаться. Мальчик с негодованием защищался, за что был подвергнут наказанию, а директор школы провел специальное расследование. Соученики, со свойственным детям малодушием, дружно обвинили Рультабиля, свалив на него пропажу некоторых учебников и других школьных принадлежностей, поскольку над ними уже нависло обвинение в краже.

Припомнив, что никто не знает его родителей, откуда он прибыл и как зовется на самом деле, школьники стали называть его «вор», а директор школы — очень хороший человек, к сожалению, был убежден, что имеет дело с порочной натурой, на которую следует произвести сильное впечатление, разъяснив ему всю омерзительность его поступка. Мальчик тщетно протестовал, был в отчаянии и хотел умереть. Директор объявил, что если Рультабиль не сознается в краже, то будет исключен из школы и он, директор, лично напишет госпоже Дарбаль — имя, под которым в колледже знали Даму в черном, — чтобы она за ним приехала. Ребенок ничего не ответил, а на следующее утро его тщетно искали, но не нашли. Он сбежал, уверенный, что директор, знавший его с самого детства и всегда относившийся к нему ласково и внимательно, поверил в его виновность. Почему же Дама в черном не поверит, что он вор? Оказаться вором в глазах Дамы в черном! Нет, лучше умереть. И он уехал, перебравшись ночью через садовую стену. Он добрался до канала и, рыдая, бросился в воду с последней мыслью о Даме в черном. К счастью, бедный ребенок позабыл, что умеет плавать.