Говорит Москва - Марина Арсенова

Субботним утром в супермаркете Billa у метро Спортивная собрались одиннадцать омоновцев и я. Затем в магазине Продукты дальше по улице оказались еще четверо омоновцев и снова я. Обидно обнаружить футбольный запрет на продажу алкоголя, когда выходишь за пивом в 9:30 утра. Омоновцы, тем временем, издевательски покупали колбасу и булочки.

В метро на Сокольнической ехал парень в клетчатой рубашечке, шортах, с плеером и рюкзаком. И – без обуви. Босиком, то есть. От него все отошли подальше. Парень был с виду хипстер, но лысый, словно кришнаит. Когда он вышел, на засаленном полу отпечатались следы – как на пляже.

Затем на эскалаторе целовались две девушки. На сумке одной из них висела георгиевская лента.

После этого в кинотеатре замерзли около тридцати зрителей. Я оглянулась с первого ряда – все сидят, съежившись, дрожат. На улице +30, это кондиционер так включили.

Наконец, на Красной площади сувенирами торгуют смуглые таджички в широких русских сарафанах. Я раньше не замечала, очарованная ряжеными Сталиным и Брежневым, сидящими у ворот в тени. Ну, буду знать.

Поезд «Екатеринбург-Москва» идет 27 часов. В Екатеринбурге в купе заходят пассажиры: нижние полки по очереди занимают: сухой мужчина лет шестидесяти и женщина лет на десять его младше – чуть располневшая, но все еще симпатичная. Моя полка – одна из верхних, вторая пока пустует. Поезд трогается, и сразу же у мужчины с женщиной выходит спор. Ей жарко, а у него горло, но окно все-таки приходится закрыть – мужчина резко настаивает на своем. Я забираюсь на свою полку, включаю плеер и на несколько часов забываю о них. Меж тем, слово за слово, – и напряжение между ними, кажется, спадает. Ночью я сквозь музыку слышу, как он задушевно ей рассказывает что-то из своего прошлого. Женщина слушает, вставляет одобрительные реплики. Почти у самой Москвы я выключаю плеер. Мужчина и женщина заканчивают свой многочасовой диалог.

Он резюмирует: – Ну вот, развлекал я вас разговорами, интересными и не очень. Все тайны рассказал. В поезде так бывает – случайному попутчику все и расскажешь, что хотел, и что не хотел.

Симпатичная женщина смеется, говорит, какие тайны? Ничего, вроде бы, такого.

– Как – какие тайны? – удивляется мужчина. И с достоинством поясняет. – То, что я в молодости карате занимался, этого ведь никто на работе не знает. Про то, что я себя на летчика готовил – тоже не знают. А о том, что я сейчас тематикой космоса занимаюсь, никто вообще, не то, что на работе, – даже моя жена не знает. А вам, видите, рассказал.

Она опускает глаза. Поезд подходит к станции.

– Коля? Нет, его с нами не было. Я ему вчера позвонил, говорю: «Ты придешь? Праздник, все-таки». Но он сказал: «Знаешь, мне тут включили горячую воду. Я так долго ждал этого. Я так соскучился. Я сейчас набираю ванную, и буду лежать в ней не меньше трех часов! Это мой настоящий праздник».

– Так все сейчас делают – едешь на восьмом месяце в США, как будто бы на две недели. А сама остаешься и там рожаешь. Главное, на таможне нужно, чтобы не подумали, что ты уже на девятом. А у меня живот большой, поэтому я его планирую как-нибудь скрыть. Как думаешь, если я сверху шаль вот так, а снизу свободно – не заметят? Нет, пусть думают, что я беременна, но на шестом. В любом случае, там надо справку заполнить, что если роды случатся в США, то я беру на себя все расходы. Ну а я беру. Это по деньгам – как в Москве. Когда я рожу, подам сразу ребенку на два гражданства: на американское и на российское – в нашем посольстве. И будет у моего ребенка билет в нормальный мир. Заодно в Майями два месяца поживем – на пляж будем ходить.

По Большому Знаменскому переулку идет девушка в туфлях на высоких каблуках. Красивая. Говорит по телефону:

– Папе сказала, что буду из общежития переезжать. Он такой: «Хочешь жить со своей второй половинкой?». Я говорю, что с ним. «И большая у вас разница в возрасте?» – спрашивает. Нет, не очень, отвечаю, 23 года. Папа такой и прифигел. Ничего, привыкнет. Главное же, чтобы дочке было хорошо, правда?

В Московском доме книги на Новом Арбате немолодой мужчина в костюме кричит в телефон:

– Таня, апелляционный суд назначен только через неделю! Она написала, что у него психическое расстройство! Все это из-за смеха его чудовищного. Таня, да послушай ты меня! Алло! Это же твой папа, а не мой. Мы все грамотно подали. Мы сделаем так, что ты становишься опекуном. Будешь сама за него везде ходить. Менту этому мы 500 долларов уже дали.

На этой фразе мужчина сам себя перебивает:

– Таня, всё. Такие вопросы по телефону не обсуждают.

И, положив трубку, идет к полкам с классикой.

В солнечный выходной день по Тверскому бульвару гуляет парочка. Обнимая девушку, парень зазывным голосом спрашивает:

– Хочешь, в столовую в пенсионном фонде зайдем?

Летним вечером по улице Ключевой идут два подростка. Речь заходит о топонимике:

– Смотри, какое смешное название – улица Ключевая. Прямо как у тебя – Стандартная. Хотя она у тебя вообще нестандартная – пустырь кругом, гаражи, а дома по бокам стоят, черт знает, как разобраться. Я однажды по навигатору к тебе шел, мне говорят: «Вы у цели». Я смотрю на него, думаю – полезный очень прибор, конечно, – у какой я цели, если я у гаража стою? А потом оказалось, что этот гараж с другой стороны и примыкает к твоему дому, так что я действительно у цели был. Но как разобраться?

17 августа участницы группы Pussy Riot были признаны виновными в хулиганстве по мотивам религиозной ненависти и приговорены к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии. Дело Pussy Riot обсуждал весь город.

В «Атриуме» на Курской:

– Я не понимаю, как может поведение девушек из Pussy Riot оскорблять чьи-либо чувства, ведь чувства – они по определению не могут быть оскорблены. Вот если бы они кого-то лично тронули – тогда да. Я, например, была недавно крайне оскорблена, когда ко мне в 8 утра пришли две женщины, разбудили звонком в дверь и начали «толкать» какие-то христианские книги. Мне хотелось их с лестницы спустить – но, что вы, меня же посадят за такое лет на пятнадцать, – по мотивам религиозной ненависти.

И на Берсеневской набережной: – Только вернулась из Испании. Я там включала новости – показывали Pussy Riot! Это в Севилье-то! Круто. Жаль, что ничего это не помогло – ни обсуждения, ни Мадонна, ни письма Путину. Он обиделся – и все, сажайте девок на два года, хоть сам Иисус бы за них заступился.

– Вчера прочитала, что Крымску все еще требуется помощь. Сколько людей съездили, сколько уже времени прошло… Как все-таки сильно пострадала область. Моя подруга ездила туда волонтером, в первые выходные после наводнения. Интересно очень рассказывала. Они туда поехали вчетвером на ее машине – и все по разным поводам: одна хотела помочь, вторая – разобраться, что там на самом деле произошло, третья – потому что собиралась репортаж писать, четвертая – я уже забыла зачем. Но когда они приехали, встали перед выбором – или они смогут все посмотреть, разобраться, наделать фотографий, или – реально помогать. Они выбрали второе. Им показали склад – какое-то пыльное помещение, которое до самого потолка было завалено вещами, консервами. Они разбирали эту гуманитарную помощь все двое суток. Надышались пылью, выпачкались. Подруга говорила, что когда она вышла и на свету увидела, чем они дышали, ей дурно стало. Потом сели в машину – поехали обратно, но зато – с хорошим чувством выполненного долга. Она так сказала: «Приятнее, конечно, взять пачку макарон и пойти утешать какую-нибудь старушку. Но мы отработали – и реально помогли».

Работница метрополитена на станции «Парк Культуры» объясняет пассажирам, что стоять им в час пик на эскалаторе нужно плотнее. Сначала говорит о том, чтобы «занимать обе стороны эскалатора». Потом переходит на геометрическую фантастику:

– На эскалаторе на подъем занимаем каждую сторону ступени!

За столик в «Макдональдсе» у метро «Третьяковская» присаживается очень интеллигентного вида парочка. У него длинные пальцы. Она худенькая, в черном, не накрашена. «Тебе купить что-нибудь?» – спрашивает он. «Да, пожалуй. Маленькую картошку и соус. И кофе». «Картошку, соус, кофе? – переспрашивает. – Хорошо, я пошел». «Подожди! – останавливает она. – Деньги!». Достает тряпичный кошелечек и кладет ему в ладонь 500 рублей.

Он приносит еду: «Себе я решил ничего не брать». Она ест картошку. Говорят о выставке. Он целует ей руку – она в шутку отдергивает: «Ты сказал, что у меня плохой цвет лица, а теперь мешаешь питаться». Картошку она, впрочем, не доедает, отдает ему. Он с аппетитом ест.

– Нам этим летом трубы меняли. Как объяснили сантехники, это нужно для того, чтобы горячая вода шла не из резервуара, где она остывает, пока никто не пользуется, а циркулировала, постоянно подогретая. Чтобы, включаешь, и все – сразу кипяток, – не нужно ждать, пока стечет и нагреется. Мы сначала вообще не поняли, зачем это. Открываешь кран – от воды аж пар идет. Кому это надо? Руки такой водой можно только обжечь, а не помыть, короче – хоть чай заваривай, если б ее пить можно было. А потом до нас с сестрой дошло: если вода настолько горячая, то мы будем ее тратить меньше, а холодной – больше. А холодная же дешевле, и будет экономия. Но это даже не главное. Пока нам делали эти трубы, мы перезнакомились со всеми соседями, – сантехники же постоянно ходили из одной квартиры в другую, нужно было еще по времени со всеми договариваться – к кому когда придут. Сестра даже себе какую-то подружку нашла из первого подъезда – тоже студентку. Мы же в этом доме недавно снимаем, никого не знали.