Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Часам к восьми вечера, мы уже основательно устроились в своей каюте. Куда ей до купе мягкого вагона! Тесно, умывальник прямо в комнатушке, удобства (гальюн, по— морскому) — в конце коридора. Впрочем, надо признать — в самой каюте прибрано и на редкость удобно все устроено. Особенно позабавили меня кровати с перильцами — чтобы пассажиры не падали во сне, от качки.

Кстати, о качке. Вот чего я боялся больше всего! Часам к восьми вечера мы снова вышли на полубак, подышать свежим воздухом. Качка стала уже весьма ощутима. Меня мутило — но пока вполне терпимо. Наивный! Если бы я знал… но, впрочем, обо всем по порядку.

Палуба и без заполонивших ее паломников была изрядно загромождена — какие-то изогнутые трубы, шлюпки, световые люки с круглыми окошками, трапы. И огромное количество веревочных снастей тут и там; бухты троса, широченные сетки, ведущие, на манер лесенок, к площадкам посреди мачт. Как, я еще не сказал? Наш пароход, хоть и несет гордо две высоченные трубы, из которых валит клубами черный угольный дым (Гринписа на них нет!), еще и оснащен высоченными мачтами, на которых можно ставить самые настоящие паруса. И, как уверял отец, нам еще предстоит это увидеть.

С трудом выбирая дорогу среди всего этого морского хозяйства, (а так же среди лежащих прямо на досках палубного настила паломников), мы пробрались к прогулочной площадке. Темнело; огней на палубе зажечь не озаботились, свет выбивался только из круглых окошек кают да люков, ведущих вниз, в трюмы. Отец остановил пробегавшего мимо, то ли матроса, то ли стюарда, и спросил — отчего же не зажгут свет?

Оказывается — специально, чтобы не мешать вахтенным смотреть вперёд. Мне вспомнился впередсмотрящий «Титаника» — ну да, много он там разглядел! Хорошо хоть в Черном море отродясь не было айсбергов. А если какая полная кефали шаланда и подвернется нам под форштевень — так это ее проблемы.

Отец вежливо поблагодарил пароходного служителя за разъяснения, как вдруг из ближайшего люка вывалился всклокоченный мужичонка самой простецкой наружности. Стоило ему сделать пару шагов, как размахом судна его швырнуло на нашего собеседника. Мужичонка обеими руками вцепился в борт и, озираясь, проговорил:

— Страсти-то какие Господи! Буря все больше и больше! Видать, потопнем!

Моряк поспешил его успокоить:

— Ну что вы, совсем напротив. Погода довольно тихая.

— А что ж тогда валяет с боку на бок?

— Без этого нельзя. — терпеливо разъяснял мореплаватель. — Летом на море случается полная тишина — но нечасто.

— А зачем, — и он ткнул пальцем в мачты, — энтих столбов понатыкали? Они же только раскачивают пароход!

Пришлось морскому волку объяснять, зачем на пароходе мачты:

— На них, — втолковывал он паломнику — поднимают сигнальные флаги и фонари; Мне так и хотелось добавит: «… а еще вешают всяких идиотов, которые лезут к занятым людям с дурацкими расспросами».

— А ежели машина испортится — продолжал мореман — так на них растягивают паруса. Когда нужно поднять что-нибудь тяжелое, они служат, как краны. А если качка совсем усилится, то паруса, растянутые на этих «столбах», могут ее до некоторой степени ослабить.

— А мы с дороги посреди окияна не сбились? — продолжал допытываться мужичонка. — А то вон, земли-то не видать!

— Нет, — успокаивал паникера моряк. — Погода сейчас очень тихая, с курса сбиться никак немыслимо. Горизонт чист со всех сторон. И вот, что, господин хороший — ложились бы вы спать, с Богом. Завтра полегче будет, сами увидите.

Успокоил он таким образом боязливого пассажира или нет — но он сполз в трюм и растворился среди спящих паломников. Мы же прошли на бак и долго, в свое удовольствие, впитывали виды открытого моря…

Из путевых записок О.И. Семенова.

Утро второго дня. Качает все сильнее. Не стоит подходить без надобности к люкам трюмов — в их тесном пространстве запах, распространяемый немытыми человеческими телами и последствиями качки, стал совершенно невыносим. Он густыми волнами накрывает палубу; не спасал даже свежий морской бриз. Иван ходит синюшно-бледный, но виду старается не показывать.

Пристроившись на мостике, чистая публика озирает горизонт да, от нечего делать, наблюдает за паломниками внизу; других развлечений на пароходе не имеется. Богомольцы снуют туда-сюда, моются, сливая друг другу из чайников и котелков, молятся тут же, на палубе, словно бы и не замечая тесноты и качки. На бак и мостик публику третьего класса не пускают — если верить стюарду, на пароходе находится около четырёхсот паломников, путешествующих третьим классом.

Теснота становится особенно невыносима, когда из трюма высыпают люди за кипятком для чая. Для этого устроены два больших медных котла — прямо на верхней палубе.

Другая проза жизни — отхожие места на противоположном борту парохода, общим числом три. Их берут штурмом — без разбору, мужчины и женщины. Грязь. Ветер. Качка. Паломники испуганно жмутся к своим мешкам; многие не в силах подняться с палубного настила.

Когда к полудню качка поутихла, паломники тоже оживились. Один из них, стоя посреди столпившегося народа с книжкой в руках, читал Акафист Божьей Матери. Сосед его, густо заросший волосом и одетый в какую-то невообразимую хламиду, подхватывал наизусть; последнюю фразу «радуйся, невесто неневестная» или «аллилуия», — подпевала уже вся толпа, растянутым напевом, называемым, как мы узнали, «афонским».

Здесь следует сделать небольшое отступление. Во время странствий с паломниками, не раз становилось заметно одно обстоятельство. И здесь, на пароходе, и среди тех, кто путешествовал по Святой Земле, было немало монахов и священников. Однако паломники, предоставленные сами себе в выражении своего религиозного рвения, куда охотнее обращались к таким вот «каликам перехожим», нежели к официальным служителям церкви. И дело, как представляется, вовсе не в неуважении к сану. Просто, как говорят — «кто первый палку взял, тот и капрал». Кто свободно, раньше остальных, проявит свои религиозные чувства, не связанные к тому же церковными уставами, кто окажется способен на вдохновенное обращение к Творцу — тот и во главе толпы, тот и предстоятель…

Однако, рассуждая о паломниках — тип, совершенно незнакомый нам, выходцам из 21-го века, — пришлось отвлечься от остальных впечатлений морского путешествия. Взять, например, хлеб насущный. Конечно, в описании последствий качки для желудка трудно состязаться с убедительностью Джерома[6], но все же, некоторые собственные наблюдения мне сделать удалось.

Когда приключился приступ морской болезни, главное — не допустить, чтобы желудок был пуст; иначе вас будет рвать желчью. Лучшая пища в данном случае, — чёрные сухари с солью. Некоторые, обращаясь к опыту «просвещенных мореплавателей», ищут спасения в лимонах, апельсинах и иных кислотах. Но они, если и помогают, то весьма слабо. Променад, черный хлеб и свежий воздух — вот то, что наверняка избавит вас от мучительных симптомов морской болезни. Однако ж, многие паломники, особенно женщины, не понимали этого — и без движения лежали на палубе. По счастью, качка все более стихала — плавание начиналось при весьма благоприятной погоде.

Глава четвертая

— Ну что, убедились, пан Никол? — Яша опасливо озирался, но не сбавил шага.

Да что вы все «пан» да «пан», — поморщился Николка. — Сколько можно? Какой я вам пан?

— Ну как же… — растерялся молодой человек, — а как еще прикажете вас называть?

— Слушайте, Яков, давайте будем на «ты»? Вы же, наверное, старше меня. Сколько вам лет?

— Шестнадцать в феврале стукнуло. — ответил Яша. — Только, как же так, пан Никол? Ваш батюшка — офицер, моряк, дворянин. Значит и вы а я кто? Еврейский гимназист из черты оседлости, да еще и экстерн!

— Глупости. — решительно заявил Николка. — С этой минут будем на «ты». А, поскольку я сын офицера и дворянин — то и не спорь!

Яков неуверенно кивнул.

— Ну ладно пан… Прости, Никол. На «ты» так на «ты». Так что дальше-то делать будем? Вон, идет за нами, холера ясна…

Яша был кругом прав — деваться было некуда. Покинув двор, они с Николкой не успели пройти десятка шагов — и Яша заметил давешнего соглядатая. Невзрачный тип с наружностью то ли то ли мелкого приказчика их хорошей лавки, то ли сынка небогатого купчика: светлый полотняный сюртук, тоненькая тросточка и новомодная круглая шляпа «канотье» из соломы. Тип окинул Якова с Николкой скучающим взором и проследовал дальше, глазея по сторонам и франтовато вертя тросточкой. Дойдя до угла, господин перешел на другую сторону и пошел уже навстречу им.

Николка толкнул спутника в бок и прошипел:

— Точно, я видел! Шпик! Слушай, Яш, давай дойдем до переулка, а потом как припустим!