О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки) - Анастасия Туманова

Данка схватила бутылку вина, ударила ею о край стола, красные брызги веером разлетелись по скатерти и паркету.

– Кро-о-овь! – истерически заверещала какая-то дама.

Несколько мужчин бросились к Данке, но та, оскалив зубы, грозно завопила:

– Прочь, проклятые, жилы порву! – Толкнула в грудь подоспевшего официанта и взмахнула осколком горлышка.

За столиками послышались крики, завизжали женщины, вдова Заворотникова, пронзительно голося, повалилась под стол, со съехавшей скатерти посыпались вилки, ножи и бокалы, кто-то затушил ботинком упавшую свечу, кто-то уже во все горло звал полицию... Но тут пришел в себя Навроцкий, схватил рычащую, бешено выдирающуюся и плюющуюся Данку за локти и поволок из зала. В дверях она лишилась сознания, и Навроцкому пришлось подхватить ее на руки. К счастью, в суматохе их никто не преследовал.

На темной улице, под дождем, причитающий и поминутно оглядывающийся на стеклянные двери швейцар Северьяныч помог погрузить Данку в экипаж. Навроцкий сел рядом. Голубой свет фонаря упал на его неподвижное лицо.

– На Воздвиженку! – отрывисто велел он, и пролетка, мокро чавкнув по грязи колесами, покатилась в темноту парка.

ГЛАВА 15

– Слыхали про Данку?!

Вопль Федьки Трофимова, с грохотом ворвавшегося в Большой дом, перекрыл все голоса. Собравшиеся в нижней зале цыгане тут же прекратили обсуждать насущные вопросы, петь, звенеть стаканами и орать – стало непривычно тихо. Любопытные взгляды, скользнув по запыхавшемуся Федьке, один за другим обращались на сидящего возле печи Кузьму. Тот, черный и злой с похмелья, поднял голову, коротко посмотрел на мальчишку воспаленными глазами и отвернулся. Озабоченно взглянувший на него Митро встал с подоконника.

– Ты что же это, сукин сын? – процедил он едва слышно, но Федька попятился. – Ты чего тут языком метешь, как пес хвостом?! Да я тебе...

Опешивший Федька уже открыл было дверь, чтобы, не дожидаясь неприятностей, выскочить на улицу, но Илья тронул Митро за плечо.

– Подожди, Арапо. Не пугай парня. Пусть уж скажет, что услышал. – И шепотом добавил: – Так лучше... Все равно узнает.

– Ладно. Говори, – помедлив, сердито согласился Митро.

– Дмитрий Трофимыч, я же ничего... мне какое дело... только на Конной сказали цыгане, Петька Дерунов с Рогожской сказал... – испуганно зачастил Федька, – сказал, что Данка... что Дарья Степановна уехала!

– Куда?! – одновременно вырвалось у Ильи и Митро.

– В Петербург, третьего дня! Оставила дом и вместе с детьми уехала!

– Откуда у ней дети? – тихо спросил Илья. Он хорошо помнил, что во время их встречи Данка о детях не упоминала.

– От Навроцкого, двое, – еще тише ответил Митро и снова сумрачно посмотрел на Федьку. – Дальше что, чяво?

– Все... – растерялся тот.

– А какого лешего тогда народ баламутишь? – зарычал Митро. – Уехала и уехала, туда ей и дорога, нам что за дело? Шляетесь по рынку, сплетни собираете, вместо того чтоб делом заниматься! По шеям бы вам навешать! Пошел вон отсюда!

Федьку как ветром сдуло. С минуту в комнате висела тишина: цыгане ждали, что скажет Митро. Но тот, словно не замечая обращенных на него взглядов, подошел к Якову Васильеву и вполголоса заговорил с ним. Второй предмет общего внимания – Кузьма – по-прежнему сидел на полу с опущенной головой, будто он и вовсе не слышал Федьку.

– Ну вот, всегда знала, что эта потаскуха доиграется, – удовлетворенно сказала Стешка, ставя на стол пустую кружку. – Потаскается и пробросается.

– Да ну что ты... – укоризненно произнесла Настя.

– А что я? Вру разве? Вот как за большими деньгами-то кидаться! Теперь саму и выкинули!

– Ну, эта не пропадет, – заметил, похабно ухмыльнувшись, Ванька Конаков. – В Петербурге тоже господ немерено, сыщет кого получше.

– Да кому она там нужна, в Питере-то? В хор поступит? Так своих полно...

– Зачем в хор-то, милая моя? Можно и еще как-нибудь...

– Стеша!

– А что «Стеша»? Так и будет, клянусь! Если баба подолом начала мести – это до конца дней при ней останется! Вот ей-богу, я еще как в первый раз ее увидала – сразу поняла...

В разговор один за другим вступали и остальные. Наперебой вспоминали Данку, Навроцкого, махали руками, прикидывали, сколько могло остаться у Данки денег и хватит ли этого на жизнь в Петербурге, пророчествовали ей неизбежную погибель и жалели несчастных сироток. Вскоре в зале стекла звенели от стука кулаков по столу, дребезжания стаканов и воплей цыганок.

– А ну, тихо у меня!!! – лопнуло терпение у Митро.

И в этот момент с пола встал Кузьма и, не поднимая глаз, пошел к выходу.

– Кузьма, стой! – Митро шагнул было за ним, но тяжелая дверь уже захлопнулась. Митро поколебался, но, взглянув на цыган, медленно вернулся обратно. Хмуро сказал Илье:

– Ну, все. Опять напьется. Дэвлалэ, ну надо же было этим сорокам разораться! Данка такая, Данка сякая – тьфу... И что за напасть на нашу голову! И Варьки еще нету, как на грех... Что я с ним без нее поделаю? Послушай, Смоляко... – Митро совсем понизил голос: – Ты знаешь, где Данка-то живет... жила?

– Ну?

– Прошу, сходи узнай, что там у нее случилось. Боюсь я, не выкинул бы Кузьма чего...

– Прямо сейчас и пойду, – кивнул Илья.

– Постой... – Какая-то мысль явно не давала Митро покоя. Помолчав, он сказал: – Я с тобой.

Вдвоем они вышли на серую, не просохшую после дождя Живодерку. Было прохладно, клены роняли на тротуар капли воды, по жидкой грязи у заборов, брезгливо поджимая желтые лапы, бродили куры. Рыжий петух мадам Данаи сидел на калитке дома и, вытянув ощипанную шею, истерически кукарекал. Проголосив положенное, он мешком свалился с перекладины прямо под ноги Митро. Тот в сердцах выругался, пнул его сапогом, и петух кубарем, теряя перья, полетел в шиповник.

Шагая рядом с Митро по Садовой, Илья прикидывал, стоит или не стоит рассказывать о своем визите к Данке месяц назад. Поразмыслив, решил, что лучше не нужно, иначе он, Илья, рискует всерьез поссориться с Митро. Вся Живодерка знала, что Арапо Данку терпеть не может и называет ее исключительно шлюхой подколесной. Цыгане были полностью согласны с этим, и ни один из хора Якова Васильева не стал бы даже здороваться с ней на улице. Цыганки – те и вовсе, завидев Данку, переходили на другую сторону. Дуры, конечно... но ругаться с Митро все равно ни к чему.

Ворота Данкиного дома в Крестовоздвиженском переулке были заперты, но Митро это не остановило. Подойдя к ним вплотную, он забухал кулаком в калитку. Стучать пришлось долго. Когда запыхавшийся Митро уже повернулся к Илье со словами: «Постучи ты, что ли...», калитка приоткрылась. В щели показался недоверчивый глаз, и стариковский голос сипло спросил:

– Кто такие? Чего надоть?

– Цыгане мы, отец. – Митро потянул калитку на себя. – Отвори, потолковать нужно.

– Не об чем толковать, – заявил старик, силясь захлопнуть калитку, но Митро вставил в щель сапог.

– Да подожди ты, старый пень! Выйди!

– Обойдешьси. Барыня Дарья Степановна третьего дня съехали, дом продан, а боле ничего не ведаем.

– Почему съехала?

– Сами, поди, знаете.

– Знали бы – не пришли! – рассвирепел Митро. – Да отвори ты уже, вцепился, как в божью пятку! В долгу не останусь, не бойся!

Но старик уже и сам понял, что отвязаться от цыган будет трудно, и, кряхтя, открыл калитку. Красноватые слезящиеся глаза из-под сивых бровей подозрительно осмотрели обоих.

– Нешто вправду ничего не слыхали? Эх-х, грехи наши тяжкие... И ктой-то брешет, что все цыгане промеж себя родня? Тож, как собаки, живут... Ты же, сатана немытая, – дед недовольно взглянул на Илью, – приходил к барыне, говорил с ими цельный час, барину расстройство личности соорудил – и ничего не знаешь?

Митро резко повернулся к Илье.

– Саво «расстройство личности»? Ту со, явдян адарик?!{Какое «расстройство личности»? Ты что, был здесь?!}

Захваченному врасплох Илье оставалось только кивнуть.

– Ирод! – с чувством сказал Митро и снова обратился к старику: – Так что же, отец, куда барыня уехала?

– В Санкт-Петербурх укатили. В большой печали уезжали и все плакали, как по мертвому. У меня, старого, и то сердце надрывалось, на них глядючи.

– Отец, – нерешительно вмешался Илья, – скажи, а где горничная, которая у Данки... у барыни в комнатах служила? Такая молоденькая, с косами. Машей звать. Здесь она или тоже...

– Здесь покамест. Внучка это моя. – Старик насупил брови, сунул руки в обширные карманы фартука и еще раз с большим подозрением осмотрел цыган. Илья явно не внушал ему доверия, и, помедлив, дед повернулся к Митро: – Так и быть, кликну ее. Только говорить при мне будете. И недолго.