Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич

– Зачем он поехал воровать? Вы думаете, казаки позволят вам безнаказанно грабить их? Нет, не позволят! С каждым поступят, как с ним, – Ази показал на арбу. – Царь не дня того поселил казаков на этой земле, чтобы вы грабили их.

– Мы никого не грабили, и зря вы нас обвиняете, ты и твой царь! – бросил Исмаал.

– Что он говорит? – пристав сердито взглянул снизу вверх на старшину.

Ази перевел. Выслушал его, пристав повернулся к Исмаалу:

– Кто весной угнал лошадей у казаков? Может, и этого не было? И это зря говорим?

– Вот то-то и оно! Кто угнал? – вопросом на вопрос ответил Исмаал.

– Кто угнал? – повторили за ним несколько голосов.

– Мы не угоняли! – забеспокоились люди. – Почему должны отвечать за других?

– Мы не обязаны охранять хозяйства казаков.

Ази перевел приставу.

– Казаки и сами хорошо себя охраняют, говорит пирстоп, – прохрипел Ази, – а кто не верит, пусть посмотрит на того, кто лежит в арбе.

Мужчины еле сдержали себя, слушая эту хвастливую болтовню пристава и его прихлебателя. Исмаал опять не стерпел:

– «Лежит в арбе, лежит в арбе»! Что вы гордитесь этим? Человека убить легко. Да и неизвестно еще, за что убили.

– Значит, по-твоему, его ни за что убили? – спросил Ази.

– Не могли без причины убить, – забормотал Шаип-мулла. – Клянусь Кораном, не без причины убили!

Мулла посмотрел на стоявшего рядом Торко-Хаджи, пытаясь догадаться, какое впечатление на старика произвели его слова.

Торко-Хаджи с явным недовольством взглянул на Шаип-муллу и промолчал. Он стоял в расстегнутой абе[47] с засунутыми за ремень пальцами обеих рук и глядел вниз, словно рассматривал свою седую бороду.

Находившийся неподалеку от Шаип-муллы Гойберд прищурил один глаз.

– Чует мое сердце, убитый – мирный человек. Клянусь Богом, мирный, – сказал он как бы самому себе.

– Пирстоп говорит, вы лжете, что убитый не ваш односельчанин, – снова закричал с фаэтона Ази.

– Ази! Ты же наперечет знаешь всех сагопшинцев?

– Я говорю вам то, что мне велено сказать.

– А где твоя голова?

– В могиле моего отца! – рявкнул старшина. Эти слова он обычно произносил, когда злился.

– Вот уж истинно там ее место! – процедил сквозь зубы Исмаал.

Ази услышал и погрозил ему с фаэтона:

– Для твоей головы тоже готово место. И язык твой скоро тебе…

Ази не договорил. Пристав потянул его за полу черкески и сказал:

– Что за базар ты открыл? Что они хотят?

И вдруг случилось непредвиденное: в толпе кто-то заговорил по-русски. Все посмотрели в ту сторону. Сахаров, отстранив склонившегося к нему Ази, тоже удивленно посмотрел туда.

– Он говорит правду, – сказал Малсаг, показывая на Исмаала, – говорит то, что думает народ. Вы привезли к нам неизвестного сагопшинцам человека и хотите обвинить нас в воровстве.

– Кто здесь переводчик, я или ты? – закричал Ази.

– Я не собираюсь заменять тебя, я правду говорю.

– Почему же ты не встанешь сюда, на мое место?

– Это место тебе больше подходит. А мне там нечего делать.

– Не пререкайся со старшим, – погрозил Малсагу посохом Шаип-мулла. И опять, как прежде, посмотрел на Торко-Хаджи.

Но старик и на этот раз не проронил ни слова.

– Старшина не говорит вам правды! – крикнул Малсаг приставу.

– Ну, может, ты расскажешь? – спросил Сахаров. – В чем она, правда?

– Вы знаете, что наши сельчане боятся ездить в Моздок на базар? Хорошо знаете. Хорошо знаете вы и то, что у наших людей отбирают лошадей, а их самих иногда даже убивают! Без всякой вины! Спросите сидящего рядом с вами казака.

Ази замахал на Малсага руками.

– Замолчи. Закройте ему рот, – сказал он по-ингушски, – не то его сейчас свяжут и увезут.

– Пусть говорит, – остановил старшину пристав.

– Весной старика убили! За что? В чем он был виновен? Человек ехал из Моздока, с базара…

– Его у Киевской убили, не у нас! – крикнул казак.

– Какая разница, у Киевской или Магомет-юрта? Казаки убили! Почему же вы его не положили здесь на площади, посреди села? И этот, наверно, такой же вор!

– Как говорит! Словно ласточка[48] – удивленно покачал головой Гойберд, – клянусь Богом, как ласточка! Вот ведь счастливец, по-русски, как сам пирстоп.

Гойберд тяжело вздохнул, вспомнив, что не может отдать Рашида учиться.

– Ты все сказал? – спросил пристав.

– Все.

– Арестовать!

– Я же предупреждал, – забормотал Ази, протянув руки к народу, пытаясь показать, что он вовсе и ни при чем в истории с Малсагом.

– Пусть арестовывают, – говорил Малсаг окружающим, когда, расталкивая людей, к нему приблизились два казака. – За правду я готов идти хоть в Сибирь.

– Молодец! Ты – мужчина! – сказал наконец дотоле упорно молчавший Торко-Хаджи.

Шаип-мулла, как громом пораженный этими словами, забормотал молитву.

Многие вокруг не знали русского языка и не поняли, о чем говорил Малсаг.

– За что его арестовали? – с удивлением спрашивали они.

– Что он сказал?

– Куда его ведут?

Расспросы прекратились только после того, как Ази поднял руку и крикнул, призывая к тишине. Все умолкли. Насторожились.

– Люди, послушайте последнее слово пирстопа…

– Да будет оно у него и впрямь последним! – раздалось из толпы.

– …Если у этого убитого не найдется родственников, – продолжал Ази, – пирстоп велит закопать его в яме, как собаку. Можете ли, спрашивает он, допустить такое, вы же мусульмане?…

– Это он говорит, Ази, а что ты говоришь? – спросил Исмаал.

– Что я должен тебе сказать?

– Не мне, ему скажи. Скажи, что этот человек не из нашего села.

– Я еще не дожил до того, чтобы слушать твои советы! – огрызнулся Ази. – Сам знаю, что и когда мне говорить.

– Когда же ты заговоришь? Когда мертвые из могил поднимутся, так, что ли? – выкрикнул Алайг. – Среди нас есть люди, которые не хуже тебя знают русский язык.

– И у многих из них хватит смелости сказать правду, – добавили из толпы.

– Не перебивайте старшину, пусть говорит, – урезонивали иные.

– Сейчас они все открещиваются от убитого. Посмотрим, как завтра заговорят, когда придут труп выпрашивать! – Пристав угрожающе помахал в толпу тростью, потом ткнул ею в спину кучера: – Поехали!

Фаэтон тронулся. Арба с телом убитого потянулась за ним.

Уже на выезде из села им встретились Саад и Соси. Оба соскочили с бидарок и по-военному отдали честь. Сахаров не ответил им, только кивнул в сторону арбы.

– Посмотри, не узнаешь ли, кто это? – Обратился он к Сааду, даже не взглянув на Соси. Будто того и вовсе тут нет.

Но Соси раньше, чем Саад, кинулся к арбе и сразу понял, что не придется ему резать барана и звать муталимов. Саад по шапке узнал Касума.

– Где его убили?

– Ты знал этого человека?! – вырвалось у пристава. – Хоть один нашелся, признал его!

– Да как же мне не узнать своего работника. Это же тот самый, о ком я говорил вам. Он поджег мое сено и сбежал.

– Благодари их, – кивнул пристав на сидящего рядом казака.

– А конь? Где конь, на котором он ускакал?

– Вернули хозяину.

– Мне никто не возвращал его! – удивился Саад.

– Ты что, спятил? Или спросонок? С чего это тебе его возвращать станут?

– Потому что он с моего двора угнал коня, – ответил Саад, зло покосившись при этом на Соси.

Уж очень ему не хотелось, чтобы в селе узнали подробности происшедшего. Но делать нечего. Пришлось рассказать все как было. Только про деньги Саад сказал, что отдал их Касуму по доброй воле.

Сахаров вопросительно посмотрел на станичника. Тот покачал головой в знак несогласия с Саадом. Пристав помедлил: не очень-то хотелось возиться с этим делом, других забот по горло.

– Ну вот что, – сказал он решительно Сааду. – О коне больше не говори. Если ты так беден, я тебе своего отдам.