Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич

Сахаров почти каждую ночь рассылает в разные концы казаков следить за Даудом, за тем, что он делает, где и с кем проводит сходки. Те, кто следит за домом Дауда в Кескеме, докладывают неизменно одно и то же: домой не является.

Соси доложил, что Дауд собирает людей в доме Беки. Вчера два казака всю ночь пробродили там поблизости. И зря.

А Дауд тем временем сидел у Исмаала и слушал рассказ о стычке на сельской площади между Малсагом и приставом.

– Побольше бы таких людей, – сказал Дауд, – скорее бы и другие поняли, что к чему.

– Вот тогда бы можно с ними поговорить, – потряс кулаком Исмаал куда-то в окно, имея, конечно, в виду старшину, пристава. Да и не только их одних…

– Разговаривать-то мы и сейчас с ними можем… Но этого мало.

– И нас, Дауд, мало. На три села всего несколько человек.

– Что верно, то верно. Немного. Но душой каждый второй с нами. Слишком долго люди под ярмом ходят – трудно спины рас прямить. Веру им надо дать, веру в свои силы! Понимаешь?

– Не знаю, что может заставить их поверить в свою силу, – по качал головой Исмаал. – И я, и Алайг, и Гойберд со многими говорим, рассказываем, что царь при последнем издыхании, что будет революция и всю землю отберут у помещиков и отдадут крестьянам. Они слушают и молчат. Не знаю, верят или нет, – он раз вел руками.

– Ничего, Исмаал, поверят. И мы с тобой не сразу поверили. А теперь ведь не только разговоры – дела вон какие вокруг делаются! Каждый день слышим, то в Ростове, то во Владикавказе, то в Грозном – везде рабочий народ поднимается. Не хотят больше люди терпеть унижение и нищету. Скоро и до наших мест дойдет. Вот тогда и поверят.

Засиживались иногда за полночь. И день ото дня Хасан все больше и больше понимал то, о чем говорил Дауд. И уж он-то верил – не мог не поверить, что жизнь непременно изменится, настанет наконец такое время, когда на земле не будет места Сааду и другим, ему подобным извергам.

Кайпа сердилась и волновалась, что Хасан все позже и позже возвращается домой.

Вот и сегодня, едва открыл дверь, недовольно сказала:

– Где ты так поздно ходишь? Мало у меня горя теперь, того и жди, еще и дети чего-нибудь натворят!

Хасан обнял мать и, радостно улыбаясь, приподнял ее над собой.

– Зря беспокоишься, нани. Ничего не натворю. Ты же знаешь, я был у Исмаала.

– Да ну тебя! – вырывалась Кайпа. – Ребра переломаешь.

Хасан бережно опустил ее.

– О чем вы там говорите? Все про власть? Лучше бы своим де лом занимались.

– Про какую власть? Ты о чем это, нани? – насторожился Ха сан.

– Знаю о чем! – всхлипнула Кайпа. – С тех пор как не стало отца, мои глаза не высыхают от слез. Хоть ты пожалей меня, не терзай душу.

– Да что с тобой, нани?

– Я не слепая и не глухая. Вижу, что вокруг делается, Вон Малсага арестовали. А за что? Только за то, что правду не побоялся сказать. Сила на их стороне, что хотят, то и делают. Не дай бог с тобой что случится. Я же с ума сойду! Все жду, когда помощником мне станешь, дашь вздохнуть. А ты…

– Не горюй, нани. Все будет хорошо! Скоро, очень скоро я ста ну тебе помощником. Ты обязательно вздохнешь легко! Выколи мне глаз, если не будет так.

– Смотри, коли набедокуришь и тебя арестуют, я не останусь в этом доме!..

– Никто меня не арестует, не бойся. Я не маленький и знаю, что делаю…

Кайпа все еще утирала слезы. От хорошего настроения Хасана не осталось и следа.

9

Утром Хасан заявил, что едет с Исмаалом в лес за дровами. Мать не возразила. «Пусть себе едет, – подумала она. – Дрова всегда нужны. Работа человека не портит. Лишь бы ничем опасным не занимался». Кайпа в последнее время очень тревожится о своем старшем сыне. Только из уважения к Исмаалу, который так много доброго сделал для их семьи, она не осмеливается положить конец ночным бдениям Хасана. И ей хочется верить, что такой мудрый и добрый человек, Как Исмаал, не допустит, чтобы Хасан огорчил свою мать, сделал что-то плохое.

Дауд уже ждал Исмаала и Хасана в условленном месте, в чащобе, там, куда едва ли заходит человек. В этот уголок леса от наезженной колеи ведет узкая дорожка, вся засыпанная опавшими листьями и сухими ветками. Похоже, годами уже не ездила здесь ни одна арба.

Чуть углубившись, они увидели Дауда.

– Ассалам алейкум, – приветствовал Исмаал.

– Ваалейкум салам, да будет ваш приход мирным, дорогие гости, – улыбнулся Дауд. – Я очень рад. Тоскливо здесь одному. Можно одичать.

– Дауд, у нас радостная весть, – сказал Исмаал, – вчера ночью выпустили Малсага.

– Что ты говоришь! Это приятная новость. Теперь люди увидят, что пирстоп и его стражники не такая уж сила.

Исмаал спешился. Они пошли рядом с арбой. Хасан остался сидеть в ней и молча слушал разговор своих старших друзей.

В лесу тишина. Кроме них, никого. Изредка дунет ветерок, и тогда с деревьев лавиной осыпаются листья, будто желтый снег падает…

– А знаешь, Дауд, – пожал плечами Исмаал, – мне почему-то кажется, что, если бы Малсага не отпустили, в народе скопилось бы больше злобы против властей. И тогда…

– Э-э, Исмаал, злобы и ненависти и без того хватает, жаль только – согласия между людьми нет. А потому каждый за себя боится, боится, как бы и его не арестовали. Были бы все заодно – разве дали бы арестовать Малсага? Стеной встали бы.

– Да! Всех бы они, конечно, не арестовали!

– Стой, Хасан, – остановил Дауд. – Вот здесь и будет рубка.

Хасан выпряг лошадь, привязал ее вожжами – пусть пасется.

Дауд сошел с дороги вправо и разгреб листья.

– А ну, идите-ка, полюбуйтесь на эти «дрова».

– Ух ты! – удивился Исмаал, опустившись рядом с Даудом на корточки и беря короткую казачью винтовку. – Хороша!

– Принимай подарочек, Исмаал. Это тебе от Соси, божьей милостью.

Исмаал прицелился и довольно крякнул:

– Ай, спасибо Соси! Такую винтовку отдал!

– А это тебе, Хасан, на память о Касуме. – Дауд протянул ему точно такое же, как у Довта, ружье.

Хасан покраснел от радости. Но взгляд его не отрывался от дула пятизарядной винтовки, что виднелась в груде листьев.

– А это моя, – сказал Дауд, перехвативший взгляд Хасана. – Ну, посмотрели, теперь давайте понадежнее упрячем их.

Исмаал уложил две винтовки на днище арбы, прикрыл ветками и листьями.

Дауд взял топор и принялся рубить дрова. Делал он это с удовольствием. Видать, истосковался по работе, давно ведь по дому ничего ие делал.

Исмаал хотел сменить его, но Дауд отмахнулся:

– Нет, друг, оставь. Очень мне приятна эта работа.

– Ну а мне что же, так и стоять? Знал бы, второй топор прихватил.

– Вот и хорошо, что нет второго. Двумя топорами мы бы за час покончили с этой работой, и остался бы я опять со зверьем один на один. А так подольше побудете со мной.

Хоть день был короткий, а арбу все же нагрузили задолго до наступления темноты.

– Придется еще часок переждать, – сказал Исмаал. – Нельзя с такими дровами засветло из лесу выезжать. Элмарза увидит, придерется. С ним может и стражник оказаться. А у нас там под дровами…

Наступил вечер, и они тронулись в путь. Дауд перекинул свою винтовку через плечо, попрощался с друзьями и направился в противоположную сторону, сказав, что уходит на два-три дня во Владикавказ.

В село вернулись к ужину. Исмаал и Миновси усадили Хасана за стол и не отпустили, пока не поел с ними. Но вот покончено и с этим. Хасан уже изнемогал от нетерпения, когда наконец ружье окажется у него в руках. Исмаал попробовал было возразить: не стоит, мол, брать его с собой, пусть лучше у них полежит пока, упрятанное понадежнее. Но парень так упрашивал, что Исмаал уступил.

– Только, смотри, не хвастай им. Убери подальше. Достанешь, когда понадобится, не то греха не оберешься.

Хасан согласно кивнул, спрятал ружье под черкеску и вышел. На улице он не раз огляделся. И только убедившись, что никого вокруг нет, быстро пошел к дому.