Моя чужая женщина - Ольга Дашкова

– Ты оглохла? Мне блять еще раз повторить?

– Нет, отвали от меня и не трогай больше! Совсем охренел?

Отталкиваю от себя его руки, убирая волосы с лица, начинаю одеваться, натягиваю прямо поверх пижамы то, что мне принесли. Мужчины смотрят и молчат, а когда, зашнуровав ботинки и надев куртку, смотрю на них, лишь указывают на дверь.

И где вообще моя охрана, тот молчаливый мужик, что приглядывал за мной эти дни? Где Гектор, который обещал помочь?

Да, все правильно, нам нужно с Костей поговорить, иначе это не закончится никогда. Я буду убегать, меня будет ловить. Его болезненная, даже одержимая привязанность ко мне никак не может быть любовью. Любовь – она другая, я теперь знаю точно.

Вышли из клиники, не встретив ни одного человека, первый раз за эти дни вдохнула свежего морозного воздуха и зажмурилась. Черный внедорожник стоит, распахнув двери, мои сопровождающие лишь подтолкнули меня внутрь.

– И давай без глупостей, нам велено довезти тебя, а уж в каком виде – неважно. Но твое счастье, мы хотим только похмелиться, а не трахаться.

Самый разговорчивый сплюнул под ноги, достал бутылку минералки и стал жадно пить.

Можно было бежать, но как далеко я убегу от двух здоровых мужиков зимой, ночью, да еще и беременная? Я шаг боюсь сделать неверный, чтобы что-то не случилось, могу упасть, навредить ребенку, Тихон мне не простит. Думаю о нем постоянно, он как та ниточка, что связывает меня с нормальным миром, в котором могут быть простые человеческие отношения, в которые я все еще верю. Хотя где тот нормальный мир – и где я?

Мы были вместе всего несколько недель, но этого хватило для того, чтоб понять, как я его люблю, чтоб привязаться хотя, совсем для этого было не время.

Забившись в угол на заднем сиденье, смотрела в окно, проехали город с его новогодними огнями и разноцветными гирляндами, дороги пустые, люди все еще празднуют.

Ехали долго, мои сопровождающие молчали, запах перегара и сигаретного дыма вызывал тошноту, а неизвестность пугала еще больше. Последнее время во мне лишь одно смятение и боль, она так прижилась, что уже стала неотъемлемой частью меня. Я вглядывалась в дорогу и дома, пытаясь запомнить, где мы едем, и увидеть знакомые места, но за городом это стало труднее.

– Приехали, выходи.

За массивными воротами был участок, убранный снег, ровные сугробы, в кирпичном доме горели лишь два окна.

– Толян, уведи ее в подвал, шеф сказал, приедет утром.

– Подвал? Вы совсем охренели? Я вам что, террористка какая? Я могла и в городе сбежать от вас, но приехала сама, поговорить.

– Да нам плевать, шевелись, а то ребята скоро проснутся и захотят трахаться. А трех голодных до бабы мужиков с похмелья я угомонить не смогу.

– А где Гектор?

– Кто? Гектор? Этот вопрос не ко мне. Давай пошли, башка болит.

Да, лучше уж в подвал, чем встреча с обитателями местного дома, все повторяется снова, не жизнь, а какой-то замкнутый круг. Прошли по коридорам, повсюду бардак, лестница вниз, а потом за мной закрывается дверь, я остаюсь одна.

Не так все и печально, нет мокрого бетонного пола, вони, бегающих под ногами крыс. Сухо, немного прохладно, единственная лампочка над дверью, панцирная койка с тонким матрасом, на полу бутылка минералки. Знать бы, сколько сейчас времени, и что вообще будет дальше.

Сажусь, а потом ложусь на койку, поджав под себя ноги, кладу руку на живот, его еще совсем нет, а я знаю, что не одна. Я так хочу, чтоб с малышом ничего не случилось, больше всего этого боюсь, а для этого нужно мне самой быть сильной.

Проснулась резко, как от удара. Тяжелый взгляд мужчины, что сидел напротив меня, оседлав стул, уничтожал и давил. Костя так умеет – одним взглядом показывать на твое место и сколько еще осталось жить.

– Выспалась, моя непослушная лисичка?

Сажусь, убираю волосы с лица, двигаюсь дальше от него, инстинктивно прикрывая живот.

– А ты все не можешь мной наиграться? Может, уже кого помоложе найдешь, и чтоб смотрела на тебя, как на бога?

– А для тебя я, значит, уже никто? Или ты себе другого бога нашла, на член которого так легко запрыгнула и залетела?

Морщусь от неприятных слов, но смотрю с вызовом. Этот человек манипулировал мной, шантажировал на протяжении многих лет, он уничтожил мою семью. У меня нет доказательств, но я чувствую, я уверена.

– Я больше не твоя лисичка, Костя, это придется принять, как и то, что тебе придется меня отпустить.

– Всегда любил в тебе вот эту уверенность и дерзость, как бы хуево ни было, ты прешь и настаиваешь на своем. Я даже слегка возбужден уже от твоих слов.

Как я могла спутать любовь с детской благодарностью и привязанностью? Как я могла быть настолько слепой и доверять этому человеку, он ведь монстр?

– Костя, ты болен.

Мужчина быстро оказывается рядом, с силой отталкивая в сторону стул, грохот рвет тишину, хватает за волосы, до боли сжимая их в кулаке.

– Конечно, болен – тобой, лисичка. Как увидел, думал, трахну прямо там, на лестнице этого гребаного детского дома, меня бы ничто и никто не остановил, ты ведь знаешь это. Знаешь?

Да, я знаю, потом узнала о его безграничной власти там и вообще в городе.

– Ты и родителей моих убил, так? Ты тварь гребенная убийца! На тебе их кровь и наша с братом сломанная жизнь, которую ты подмял под себя!

Слезы обжигают щеки, кусаю губы, смотря в лицо этого привлекательного мужчины, а он для меня урод, самый настоящий больной моральный урод.

– Не трогай! Не трогай меня! Ты сука, урод! Больной, мать твою, урод! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Все годы ты пользовался мной, не давая жить. Отойди! Не трогай!

– Прекрати, сука! – легкая пощечина, но я вцепилась в его лицо, впиваясь ногтями в кожу.

Во мне сейчас столько агрессии и ненависти, что кажется, рухнет потолок. Я пытаюсь вырваться, пинаюсь, машу кулаками.

– Не прикасайся ко мне! Никогда не прикасайся!

– Вот же тварь!

Отталкивает меня назад, ударяюсь головой о стену, не могу взять себя в руки, дрожу, сердце выламывает ребра.

– Сука, твой отец сам виноват, нужно было всего лишь пойти на уступки, а он уперся, гордый и деловой!

Слушаю задержав дыхание, пальцы немеют, смотрю на Никифорова во все глаза: пальто нараспашку, лицо злое, на висках седина, под глазами темные круги.

– Но никто не хотел, чтоб так вышло,