Поднимаясь ко мне - Мишель Лейтон

– Я хочу, чтобы ты кончила, пока я буду забираться в тебя.

Он сгибает мои ноги в коленях, ступни ровно стоят на стойке, и потом я снова чувствую его язык; он зондирует меня, рисует горячие круги вокруг самых чувствительных мест, ударяет по другим. Кэш запускает в меня сперва один, потом два пальца, сгибает их крючками и трет меня изнутри, то вводит внутрь, то вытаскивает наружу.

Через несколько секунд я снова там, где уже не раз бывала, – взбираюсь на гребень неминуемого оргазма.

А Кэш снова останавливается. Ровно в тот момент, когда я готова сорваться с вершины. Я дышу прерывисто, он тоже. Двигается вперед, подсовывает колени под мои бедра и хватает меня за руки, поднимает и сажает на себя.

Мы как два кусочка заковыристого пазла. Я подхожу ему совершенным образом, его длинный твердый член касается моего лона, дразнит меня. Кэш придвигает к себе мои бедра, просовывает вниз руку и гладит меня мокрыми пальцами.

– Что бы ты сказала, если бы я тебе сообщил, что они могут нас видеть? – говорит Кэш, кивая головой в сторону стекол слева от меня. Сердце стучит в груди. – Что, если бы я сказал тебе, что зеркала только тогда непроницаемы для взглядов, когда здесь включен свет? Что, если я сказал бы, что они могут нас увидеть, стоит им только задрать головы и посмотреть вверх? Тебя бы это охладило? – Он засовывает в меня пальцы, и я чувствую, как мое тело сжимает их, давит на них, жаждет проникновения. – О-о, тебе это нравится, правда? Тебе приятно думать, что нас могут застать или увидеть, не так ли?

Положив руки мне на бедра, Кэш придерживает меня, чтобы я не двигалась, головка члена направлена прямо в меня.

– Скажи, что тебе это нравится, – инструктирует он.

Тяжело дыша, уже готовая умолять его, я признаю, что меня это возбуждает, хотя он и сам это знает.

– Мне это нравится.

Он резко опускает меня, чуть сдвигает бедра и входит. Не могу сдержать вопля чистого восторга, который срывается с моих губ.

– Что бы ты чувствовала, если бы они все смотрели на твое прекрасное тело? Смотрели, как я лижу и глажу тебя?

Как будто для того, чтобы придать веса словам, Кэш захватывает губами мой сосок и втягивает его глубоко в рот.

Я провожу рукой по его волосам, хватаю их и притягиваю голову ближе к себе, а он тем временем задает ритм.

– Тебе нравится думать, что кто-то смотрит, как ты едешь на мне? Смотрит, как ты подскакиваешь вверх и опускаешься? Смотрит на твое лицо, когда ты кончаешь? Смотрит, как двигаются твои губы, когда ты произносишь мое имя снова и снова?

Его слова! Черт бы побрал его вместе с этими словами! Из-за них я забываю обо всяком беспокойстве. Я не могу думать. Могу только чувствовать – чувствовать, как его пальцы впиваются в мои бедра, чувствовать его рот на своем подбородке, губы – на горле, зубы – на сосках, чувствовать его дыхание, его тело, входящее в меня.

– Тебе это нравится, правда, малышка? Тебе нравится, как я с тобой разговариваю, как заставляю тебя произносить разные вещи?

– Да, – отвечаю я, задыхаясь.

Он прижимает мои руки к своей груди и отклоняется назад, подкладывает под меня свои бедра, а я все скачу на нем; теперь мое тело может опускаться ниже, скользя по его члену.

– О, будь я проклят! Так глубоко! – стонет Кэш. Я подскакиваю вверх и падаю вниз, чувствуя, что каждое проникновение отзывается во всем теле. Кэш опирается на локоть, а другую руку просовывает между нами, чтобы меня потрогать. Он чешет меня большим пальцем. В комнате будто нет воздуха, нечем дышать. Я дышу тяжело, высунув язык, как собака, говорю всякие вещи. Сама не знаю что, но это точно что-то грязное, и Кэшу нравится.

– Я знаю, что это приятно. Чувствую, как ты меня сжимаешь все сильнее. Так крепко, – с трудом выговаривает он. – Скажи, что тебе это нравится.

– О боже. Мне это нравится.

– Скажи мне, чего ты хочешь. Я хочу услышать, как ты это скажешь.

– Хочу… – начинаю я, но сил закончить фразу нет.

– Скажи это, детка. Скажи мне.

– Хочу, чтобы ты не останавливался. Хочу, чтобы ты довел меня до оргазма.

Кэш рычит и начинает двигать пальцами быстрее, описывая маленькие круги; от каждого витка мое тело взмывает выше и выше.

– Ты хочешь, чтобы я довел тебя до оргазма? Ты так мощно кончишь, что не сможешь сказать ни слова, кроме моего имени, – выдавливает из себя Кэш сквозь сжатые зубы.

Вдруг он садится прямо, переворачивает меня на спину, а сам взгромождается сверху. Он берет одну мою ногу под коленкой и прижимает к своей груди. С силой входит в меня. Один раз, второй, и потом я взрываюсь.

Спазмы изламывают все тело, принося с собой каскады ощущений – волна за волной – такие, каких я еще не испытывала. Не могу открыть глаза. Не могу поймать дыхание. Не могу двигаться. Только слышу, как произношу имя Кэша. Снова, и снова, и снова.

30

Кэш

Оливия распласталась на мне. Мы перевернулись, чтобы я ее не раздавил, вскоре после того, как отдышались. Уверен, по ее ощущениям, я вешу тонну. Она для меня – совсем другое дело. Если бы не исходящее от нее тепло, я бы вообще не замечал, что она здесь. Она легкая как перышко.

Оливия завела себе привычку – обводить пальчиком мою татуировку. Что делает и сейчас. Она вздыхает:

– Ты мне когда-нибудь расскажешь, что все это значит?

Голос довольный и удовлетворенный. Я это слышу. Она могла бы сейчас замурлыкать.

– Если ты хорошенько присмотришься, то увидишь все части истории по отдельности. – Обвожу пальцем каждую деталь по очереди, объясняя значение рисунка. – Это языки пламени, в котором сгорела лодка. И моя жизнь. Это крылья, они унесли от меня семью, которая у меня была. А вот это что-то вроде моей собственной версии символа инь-ян, который означает меня и моего брата-близнеца. А эти розы – для мамы. Да упокоится она с миром.

– А это что? – спрашивает Оливия, пробегая пальцем по надписи, которая вьется вокруг бицепса, ниже того места, откуда начинаются языки пламени. Теперь ее трудно разобрать, потому что пуля сорвала кожу.

– Раньше тут было написано: «Никогда не забывай».

– Из-за раны теперь ничего не разберешь.

Я закидываю руку за голову и смотрю на Оливию. Она поднимает на меня свои влажные глаза.

– Это ничего. Оно того стоило.

Оливия смыкает веки, как будто хочет отгородиться от болезненного воспоминания.

– Тебя могли убить, – тихо произносит она.

– Эй, – говорю я, дожидаясь, когда Оливия откроет глаза и посмотрит на меня. – Теперь ты знаешь, что я не просто молол языком, когда сказал, что готов ради тебя принять пулю. Оливия, я тебя люблю. Я бы с радостью получил пулю, или напоролся на нож, или ввязался в драку, или… да все что угодно, лишь бы ты была в безопасности. – (В зеленых глазах Оливии стоят слезы.) – Но тебе не нужно из-за этого плакать или расстраиваться.