Ультиматум губернатору Петербурга - Андрей Константинов

Прав, прав был Очкарик: Дуче совсем шизанулся. Всегда в нем было что-то такое… Черт знает что, но очень стремное! Не он ли сам Очкарика слил? А чего? Запросто… запросто мог. Вон и Птицу на мину положил. А что теперь с Наташкой будет?

Финт снова заорал. Короткое и злое матерное слово заполнило салон «жигулей», заглушило звук магнитолы, затопило сознание.

Финт подъехал к своему дому.

Среди лиц, которые могли представлять интерес в связи с делом Терминатора, следователи ФСБ выявили некоего Геннадия Андреевича Финикова. Как и Птица, Фиников отбывал срок в одной с Фридманом зоне.

Секретарша Семена Ефимовича подтвердила, что Финт частенько бывал в офисе. По РУБОповской информации. Фиников мог быть причастен к похищению одного средней руки бизнесмена. Агентура докладывала, что бизнесмена около недели держали в подвале на какой-то даче. Выбили немалые деньги. Но сам терпила от всего категорически отказывался.

— Надо с этим господином Финиковым поплотнее поработать, — сказал Рощин своим следакам. — А чтобы было чем его прижать, попробуйте барыгу разговорить. Думаю, РУБОП здесь недоработал.

Через сорок минут в офис пострадавшего бизнесмена вошли два сотрудника ФСБ. Бизнесмен был ну очень сильно занят, как сказала секретарша, и хотел бы перенести беседу с господами на другое, заранее условленное время.

Господа улыбнулись и вежливо объяснили шикарной брюнетке, что беседа на самом деле называется допрос и переносить ее на другое время они не будут.

Спустя еще две минуты бизнесмен кричал про тридцать седьмой год, чекистский произвол, собирался вызвать своего адвоката, грозил обращением в Прессу и к лучшему другу — депутату Государственной Думы. Он энергично жестикулировал загипсованной рукой, а следователи слушали так внимательно будто слышали подобные тирады впервые. Когда пыл бизнесмена поутих, старший лейтенант Смирнов положил на стол фотографии великолепной четверки: Фридмана, Финикова, Козлова и Воробьева.

— А к ним за помощью не хотите обратиться? — сказал он.

Обличитель чекистского произвола побледнел. В кабинете стало очень тихо.

— Кто из них сломал вам руку? — буднично спросил второй следователь.

— Вот этот, — мотнул головой бизнесмен на фото Генки. Через две секунды он вскинул голову, нервно дернул узел галстука и сказал:

— Это провокация. Этих… я не знаю. И никогда не видел. Я категорически настаиваю на присутствии моего…

— Адвокат вам понадобится, когда вашей фирмой займется УБЭП[13], — оборвал его Смирнов. — Это мы организуем. Материалы на вас уже есть. И крепкие материалы. Достаточно крепкие, чтоб вас прикрыть.

Это была неправда, никаких материалов у ФСБ, разумеется, не было. Но практика показывала, что деятельность любой конторы, если хорошенько копнуть, имеет массу нарушений. Иногда на грани с криминалом, а иногда и за гранью. Сейчас комитетских следователей совершенно не интересовала эта сторона деятельности бизнесмена.

Смирнов просто создавал для него дискомфортные психологические условия.

Потек бизнесменчик уже через десять минут. Потек круто. Он рассказал во всех подробностях, как его прессовали люди Дуче, вымогая весьма круглую сумму. Как он легкомысленно понадеялся на свою крышу. И как потом оказался в подвале со вскрытым полом и выкопанной ямой. Ему сказали, что он уже не первый. Что под полом уже лежат в ямах такие же несговорчивые дураки… Яма служила ему туалетом, а впоследствии должна была стать могилой. Он рассказал, как его били Генка Финт и какой-то другой человечек по кличке Ливер.

Бизнесмен захлебывался от эмоций, пил вперемежку минералку и коньяк, пьянел на глазах. Когда бутылка опустела наполовину, Смирнов ее отобрал: следакам требовался не поток пьяных излияний, а детальные показания с именами, датами, адресами. Вот с адресами как раз было туго, место своего заточения он мог указать весьма приблизительно. Район, где располагалась пресловутая дача, мог занимать площадь триста-четыреста квадратных километров. Может — больше.

Спустя сорок три минуты с того момента, как бизнесмен начал свой рассказ, старший лейтенант Смирнов выключил магнитофон.

— Вот видите, — сказал он. — Можно, оказывается, обойтись и без помощи адвоката. Спасибо. А вам я советую обратиться в РУБОП…

Следователи покинули кабинет бизнесмена. Теперь совершенно определенно вырисовывалась потребность встретиться с Финтом.

— Ладно, — сказал Птица, взглянув в который раз на «командирские». Они ждали уже почти четыре часа, а Генка все не появлялся. И не было никакой уверенности, что он вообще появится. — Ладно, пожалуй, ты прав — надо идти в РУБОП. Заводи, Сохатый, поехали.

Мишка внимательно посмотрел на него. Обращение в официальные органы означало, что розыском Натальи займется мощная, профессиональная организация. С опытом, с агентурой, со спецтехникой. Вероятность благоприятного исхода в таком случае возрастет на несколько порядков. Одновременно это означало, что Птица снова сядет на нары. Гарантированно и надолго. Очень надолго.

— Хочешь, — сказал Мишка. — В РУБОП или в Комитет поеду я? А тебя я сумею спрятать. Пересидишь шухер, а потом устроим новые документы, и рванешь из Питера. Реальный вариант.

— Брось, Миха, ботва все это.

— Не скажи… Говорун давеча весточку прислал. Он, оказывается, в Иностранном легионе. Пишет, что наших там не мало.

— Его дело. Я присягу этой стране давал. Бегать, как заяц, не буду. За все на свете надо платить. Заводи, Сохатый.

Гурецкий понял — все! Решение принято, и заставить Птицу переменить его невозможно. Мишка вышвырнул окурок в окно и пустил движок.

— Тебе клапана нужно регулировать, — сказал вдруг Птица.

— Что?

— Клапана, говорю, стучат… регулировать надо. Гурецкий снова внимательно посмотрел на Леху, но ничего не сказал. Слова были ни к чему. Осенняя темень за окном пахла сыростью, выхлопным газом и расставанием. У Мишки перехватило горло. Такое было в детстве, когда он часто болел ангиной. Он медлил. Он тянул время, как будто это могло что-то изменить.

— Поехали, Миха, на улицу Чайковского, — сказал Птица сзади.

Гурецкий неохотно выжал сцепление и тронул «москвич» с места. Клапана, говоришь, стучат… ах, Леха, Леха! Клапана…

— Вот он! — выдохнул Птица в затылок. В десяти метрах впереди вылезал из салона светлой «семерки» высокий крепкий мужик в кожаной куртке.

— Берем, — коротко бросил Мишка. Он аккуратно остановил автомобиль прямо напротив подъезда. Не спеша вышел. Финт мельком посмотрел на него и двинулся к подъезду. Когда он был уже в двери, из «москвича» вылез Птица. Тусклый свет лампы под козырьком подъезда падал ему на лицо. Гурецкий видел его сбоку, в профиль. Точно такое же лицо было у Птицы тысячу лет назад на берегу Малах-Гош, когда пуля узкоглазого снайпера пробила каску и голову Валерки Ткача.

Птица смотрел в спину своего бывшего лагерного кореша. В желтом прямоугольнике дверного проема силуэт Генки был обрисован четко. Это напоминало кинокадр из черно-белого кинематографа.

— Эй, Финт! — негромко сказал Птица. Черный силуэт в проеме замер и резко обернулся. Секунду бывшие кореша смотрели друг на друга. После лагеря они виделись всего несколько раз. Сегодняшняя встреча была особенной.

— Ты? — сказал Финт. Чего больше было в его голосе — удивления или страха?

— Я, — ответил Птица. Он сделал стремительный шаг вперед и выбросил правую ногу. Финт отпрянул в сторону. У него всегда была хорошая реакция и отличная подготовка. Он уже ушел от удара ноги, но тут получил мощнейший удар левой рукой в голову.

Птица ловко подхватил враз обмякшее тело и потащил к распахнутой дверце «москвича». В сорока метрах от них Штирлиц господина Короткова, Игорь Шалимов, только покачал головой. Все в этой истории ему страшно не нравилось.

Пять миллионов долларов США в сотенных купюрах весят тридцать пять килограммов. В трюме Черной Галеры найдется место для пяти полиэтиленовых мешков весом чуть больше двух пудов. Через каких-то пять часов, обосравшись, чекистские псы положат мешки с деньгами к ногам Терминатора. Жалко, что не допер сразу выставить обязательное условие: выкуп передает лично губернатор. Ладно, сказал Семен себе, не будь таким тщеславным… хватит того, что они там все и так в дерьме. Бабки привезет какой-нибудь полковник. Интересно, кстати, как там пани Микульска поупражнялась в стрельбе из обреза? Сука драная! Минетчица, вафлерша… Жалко, не успел лично отпилить ей ногу. Ну да ладно. С пятью зелеными лимонами я еще смогу устроить такое шоу! Кровь будет кипеть в шпигатах[14] Черной Галеры! А комендор устанет заряжать свою кулеврину. Эй, подносите картузы с порохом, черти! Пли! И чугунное ядро вдребезги разносит мраморную богиню в Летнем саду. Только нога останется стоять на постаменте. Пли! И летят кровавые ошметки случайного прохожего на набережной. Орет, надрывается черный петух с красным гребнем. Пли! Пли! Пли! Серый Санкт-Петербург цепенеет от его хриплого крика. Рому, суки, для моей нежной птички! Несите рому!