Капля воды - крупица золота - Берды Кербабаев

Когда перед ней вырос небольшой бархан, заросший кустиками селина, она остановилась, потянулась, словно стряхивая с себя сон. И замерла, очарованная картиной заката, — там, где солнце уже опустилось за горизонт, рдело нежно-буйное зарево.

Мимо с легким шорохом промелькнула прыткая ящерица, оставив на песке мелкий узорчатый след. «Вот бы расшить так воротник рубашки! — подумала Марина и тут же лукаво улыбнулась себе: — Эй, чью это рубашку ты хочешь покрыть узорами?»

Тут на глаза ей попался заяц, удиравший длинными прыжками, и это было так забавно, что она в восторге захлопала в ладоши. Заяц припустил ещё пуще…

Неожиданно она услышала за собой чьи-то шага и, обернувшись, увидела Аннама. Марина тут же забежала за бархан и спряталась за кустом селина, быстро выкопав себе в сыпучем песке неглубокую ямку. Она уже знала, что здешний песок не пачкает одежды, наоборот, очищает её.

Аннам растерянно оглядывался по сторонам: куда же могла деться Марина?

Он миновал бархан, так и не заметив ее. Еще раз осмотревшись, он громко крикнул:

— Мари-ина! Эй, Мари-ина-а!..

Марина не откликалась. И только шофер проезжавшего неподалеку грузовика ответил Аннаму истошным гудком: вот, мол, тебе твоя Марина Аннам и сам любил иногда поозорничать, но сейчас разозлился и погрозил машине кулаком.

Некоторое время он стоял с опущенной головой, внимательно разглядывая песок: нет ли на нем следов Марины. Потом медленно повернул назад. И тут заметил, что за кустом селина что-то шевелится. Торжествующе улыбнувшись про себя, он решил обойти бархан, чтобы застать Марину врасплох.

Девушке уже надоело лежать в своем укрытии. Она поднялась во весь рост и хотела было окликнуть Аннама, но в это время кто-то схватил ее за плечи.

Она попыталась высвободиться:

— Аннам! Убери руки. Как не стыдно!

— А ты будешь еще убегать от меня?

— Ни от кого я не убегала.

— А кто ж это прятался в селине?

— Я… я прилегла отдохнуть. Смотрю, ты все не идешь и не идешь. Смена-то давно кончилась…

— Прости, пришлось задержаться.

— Опять, верно, с Сашей заболтался?

— Нет, Марал-джан, я трос менял. Летят, черти…

— Ладно. Прощаю.

Сорвав ветку селина, Марина провела ею по шее Аннама. Он взял ее руку и прижал к своей груди. Марине слышно было, как гулко колотится его сердце. Она вырвала руку:

— Аннам! Ты слишком много себе позволяешь!

— Прости.

С угрюмым, обиженным видом Аннам опустился на песок. Марина присела чуть поодаль. Они долго сидели, не двигаясь, не глядя друг на друга.

Аннам в душе ругал себя за несдержанность: ишь обрадовался, облапил ее, как медведь!.. Разве она дала ему повод для этого? Не удивительно, что она рассердилась. Хорошо еще, если всего лишь обиделась, а не разгневалась. Обида — это уголек, который со временем подергивается пеплом и гаснет. А гнев — это кинжал, которым можно нанести удар в самое сердце. А может, это он медвежьим своим обращением поранил ей сердце? Пословица молвит: сердце — не миска, появится трещинка, так не склеишь…

А Марина не знала, как загладить свою резкость. Ей уже жалко было Аннама, — ишь, пригорюнился, как обиженный ребенок. Не заговоришь с ним, так промолчит до самого утра. А заговоришь, подвинешься к нему, так еще сочтет легкомысленной девчонкой…

Быстро сгущались сумерки. Тишина стояла такая, что обоим было слышно дыхание друг друга. Повеяло вечерней прохладой.

Марина поежилась и невольно придвинулась поближе к Аннаму. Почувствовав, как она зябко вздрагивает, парень осторожно обнял ее за плечи — девушка и не попыталась отстраниться, доверчиво прильнула к нему. У Аннама пересохло во рту, ему хотелось прижать к себе Марину крепко-крепко, но он боялся Даже пошевелиться…

Со стороны они были похожи на статуи.

Вдруг Марина вскочила с места, будто ее укололи иглой:

— Ой!

Аннам, тоже торопливо поднявшись, с тревогой спросил:

— Ты что?

Девушка проговорила, запинаясь от страха:

— Что-то холодное… ноги коснулось. Змея, наверно!..

Взяв Марину за руки, Аннам принялся ее успокаивать:

— Марал-джан, в пустыне не надо бояться ни змей, ни хищников, — они от человека сами стараются удрать. Если ты не нападешь на них, не раздразнишь, так и они тебя не тронут.

— Правда?

— А зачем мне врать? А ногу твою, наверно, ящерица задела, пробегая.

— Может, и ящерица. Только я теперь, выходя из дома, сапоги буду надевать.

Аннам добродушно рассмеялся, а Марина надула губы:

— Бессовестный, я вся дрожу от страха, а он еще смеется?

— Я вспомнил пословицу: кто обжегся на молоке — дует на воду. Давай посидим еще?

Марину даже передернуло:

— Нет, тут я больше не сяду!.. Лучше пройдемся.

Аннаму хотелось взять Марину под руку, но он боялся, что она опять рассердится, и шел рядом с ней как-то скованно, то отдаляясь, то приближаясь, касаясь плечом ее плеча. Марина улыбнулась про себя: ишь как его шатает, медведя этакого! Она сама подставила ему локоть, и Аннам, пугаясь собственной решимости, подсунул под него свою руку.

Но он никак не мог приноровиться к ее короткому шагу, все время сбивался с ноги, и Марина, сердясь, думала: ну до чего ж неуклюжий! Выбрала же она себе спутника!.. Почему ее так тянет к нему, этому неотесанному, диковатому восточному парню? Узнала бы мать, с кем она разгуливает по пустыне, так ахнула бы: ты что ж это делаешь, дурочка, совсем разум потеряла?

Наверно, потеряла — если ей не хочется, чтобы Аннам отпустил ее локоть, если так нравится идти с ним по пустыне, чувствуя тепло его сердца, переливающееся и в нее… И чего это она к походке его придралась? Совсем она не неуклюжая, а свободная, уверенная, не то что у какого-нибудь городского хлюпика, который угодливо подпрыгивал бы возле, приспосабливаясь к ее походке.

Думая так, Марина сама уже старалась идти с Аннамом в ногу.

Луна еще не взошла, и потому звезды на небе светили крупно, ярко. Казалось, они так близко от Марины, что стоит протянуть руку — и коснешься одной из них.

В Белоруссии ночное небо не было таким красивым. А может, она просто не замечала его красоты…

Они шли по направлению к бригадному стану, и все явственней слышался лязг и скрежет экскаватора. Аннаму эти звуки только ласкали слух, он думал, мысленно обращаясь к своему экскаватору: «Спасибо тебе за все, это ведь благодаря тебе я человеком сделался, это ты приближаешь счастливое время для моего народа, день, когда по каналу пойдет вода, и если бы я не решился взяться за свои рычаги, то и Марины не встретил бы! Рычи, дорогой, реви на всю пустыню — как лев!»

На стане никого не было: экскаваторщики работали, а Бостан-эдже сидела в вагончике и при свете керосиновой лампы занималась пряжей.

Аннам и Марина присели на топчан, некоторое время молчали, потом Аннам сказал:

— Взгляни на небо, Марал-джан. Видишь Млечный Путь?

Марина кивнула:

— Вижу. Красота какая…

— А на что он, по-твоему, похож?

— Ну… на светлую дорогу, проложенную в темном небе.

— Дорогой-то его уже назвали. Млечный Путь. У нас еще говорят: дорога белой верблюдицы. А я бы уподобил его каналу, который скоро перережет Каракумы!

— Ты стихи, случаем, не пишешь, Аннам?

— Нет. А что?

— Хороший образ придумал…

Марина зябко повела плечами, и Аннам забеспокоился:

— Замерзла? К ночи-то и правда теперь холодает.

На Марине было легкое платье, совсем не защищавшее ее от ночной прохлады, она плотней прижалась к Аннаму, но в ответ на его вопрос отрицательно покачала головой:

— Мне не холодна

Он потрогал ее руки:

— Ты уж в сосульку превратилась!

— Говорю: не холодно!

Аннам поднялся, направился к вагончику.

— Ты куда, Аннам?

— Хочу воды тебе принести. У тебя, наверно, от жары во рту пересохло.

Марина весело откликнулась на его шутку:

— Только набери ледяной, теплой мне не надо!

Аннам вернулся с шерстяной красной кофтой Марины, заботливо закутал в нее девушку. От кофты веяло тонким ароматом духов. Вдыхая его, Аннам даже глаза прикрыл…

Марина благодарно сказала:

— Спасибо, Аннам.

Он сел рядом, повернувшись к ней всем корпусом:

— У вас в Белоруссии, наверно, куда холодней?

— Там земля полгода белая, полгода зеленая.

Аннам вопросительно посмотрел на нее, и она пояснила:

— Зима у нас длится чуть ли не полгода. И вся земля под снежным одеялом. А сойдет снег, и начинают зеленеть поля, лес… Лес за нашим селом густой-густой.

— Я леса-то и в глаза не видел. Наверно, и воды у вас много?

— Наше село раскинулось по обеим сторонам речки, небольшой, но быстрой.

— И пыли у вас нет?

— Только снежная. Как зимой заметет поземка…

— А весной и осенью у вас, наверно, красиво?!