Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня было место в том же вагоне, что и ее купе. Вагон был старомодным, свет немного тускловат, ковры и обивка хранили прах предшествующих поколений пассажиров. В вагоне ехало еще с полдюжины пассажиров, но никто не произвел на меня никакого особенного впечатления, не считая их общей нереальности, которую я теперь чувствовал уже повсюду. Мы вошли в купе Элен, заперли дверь и уселись рядом.
Я вдруг обнял ее и как можно нежнее притянул к себе — так, будто она была маленькой девочкой, которой она и была. Она почти не сопротивлялась, через мгновение сдалась совсем и осталась лежать, напряженная и неподвижная, в моих объятьях.
— Элен, — беспомощно произнес я, — ты просишь, чтобы я тебе доверял. Гораздо лучше, если ты сама станешь доверять мне. Может, ты мне немного расскажешь обо всем и тебе станет легче?
— Я не могу, — очень тихо ответила она, — то есть, мне не о чем рассказывать.
— Ты познакомилась с этим человеком в поезде по пути домой и влюбилась, не правда ли?
— Не знаю.
— Расскажи мне, Элен. Ты влюбилась в него?
— Я не знаю. Пожалуйста, отстань от меня.
— Что бы ты ни говорила, — продолжал я, — он каким-то образом завладел тобой. Он пытается тебя использовать; он пытается что-то от тебя получить. Он не любит тебя.
— Какая разница? — слабым голосом возразила она.
— Большая. Вместо того, чтобы бороться с этим — что бы это ни было, — ты пытаешься бороться со мной. А я люблю тебя, Элен. Слышишь меня? Я говорю это тебе только сейчас, но все началось не вчера. Я люблю тебя.
Она посмотрела на меня; на ее нежном лице появилась глумливая усмешка; такое выражение я видел только у пьяных, не желавших, чтобы их увозили домой. Но это было человеческое. Я все-таки достучался до нее — пусть слабо, пусть издалека, но она меня услышала!
— Элен, ответь мне на один вопрос. Он должен ехать этим поездом?
Она молчала; затем, на мгновение позже, чем нужно, она отрицательно помотала головой.
— Будь осторожнее, Элен. Я задам тебе еще один вопрос, и я хочу, чтобы ты очень хорошо подумала, прежде чем ответишь. Мы движемся на Запад — когда этот человек должен сесть в поезд?
— Я не знаю, — сделав над собой усилие, произнесла она.
В этот момент я уже безошибочно знал — будто сам это видел, — что он находится прямо за дверью. Она тоже это знала; кровь отхлынула у нее от лица, потихоньку на нем стала проявляться самая низшая форма животного инстинкта. Я спрятал лицо в ладони и попытался привести свои мысли в порядок.
Должно быть, мы просидели так около часа, не проронив ни слова. Мой мозг машинально фиксировал, как мимо проносились огни Чикаго, затем Инглвуда, затем бесконечных пригородов, а затем огни кончились, и мы двигались сквозь тьму по равнинам Иллинойса. Казалось, поезд сам собой втягивается во мрак; казалось, что мы были одни в пространстве. В дверь постучал проводник и предложил постелить постель, но я сказал, что нам ничего не надо, и он ушел.
Через некоторое время я убедил себя в том, что приближающаяся схватка, которой было не избежать, будет мне вполне по силам, ведь я не окончательно потерял разум и веру в неизбежное торжество справедливости, являющейся неотъемлемым свойством мира людей и вещей. То, что намерения этого типа были «криминальными», я считал само собой разумеющимся, однако не было никакой нужды приписывать ему какие-то выдающиеся умственные способности, необходимо присущие области человеческой, или нечеловеческой, деятельности высшего порядка. Я все еще думал, что это человек, и я пытался понять саму сущность его стремлений, что им двигало — что именно билось в нем вместо простого и понятного человеческого сердца? — но думаю, что уже тогда я почти догадался, с чем столкнусь, едва открою дверь.
Элен, кажется, даже не заметила, что я встал. Она сгорбилась в углу, глядя прямо перед собой, словно сквозь прозрачную пленку, сковывавшую движения ее тела и мысли. Я приподнял ее, подложил ей под голову пару подушек и накрыл ее ноги своей шубой. Затем встал на колени, поцеловал ее руки, открыл дверь и вышел в коридор вагона.
Я закрыл за собой дверь и около минуты простоял, опираясь на нее спиной. В вагоне было темно, если не считать ночников, горевших в тамбурах с обоих концов. Не было слышно ни звука — только скрип вагонных сцепок, ровный стук колес и чей-то громкий храп в другом конце вагонного коридора. Через некоторое время я увидел фигуру, стоявшую у бачка с питьевой водой, как раз у курительной комнаты — на голове котелок, воротник пальто поднят, как будто ему было очень холодно, руки в карманах. Как только я его заметил, он повернулся и вошел в курительную, а я пошел за ним. Он уселся на дальнем конце длинной обитой кожей скамейки; я занял единственное кресло у двери.
Войдя, я кивнул ему, а он издал в ответ один из этих своих ужасных беззвучных смешков. На этот раз смешок продолжался дольше — казалось, он никогда не закончится, и, чтобы хоть как-то его оборвать, я спросил его: «Откуда вы?», стараясь говорить как можно непринужденнее.
Он прекратил смеяться и пристально на меня посмотрел, пытаясь понять, что у меня на уме. Наконец он решил ответить, и его голос зазвучал, будто он говорил сквозь шелковое кашне, а сам он находился очень далеко от меня.
— Из Сент-Пола, друг.
— Ездили домой?
Он кивнул. Затем он глубоко вдохнул и произнес резким, угрожающим тоном:
— Сошел бы ты лучше в Форт-Уэйне, друг.
Он был мертв! Он был мертв, как черт в аду — и он все время был мертв, а та сила, которая текла сквозь него, как кровь по венам, благодаря которой он смог добраться до Сент-Пола и обратно, теперь покидала его. Новые
