Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе? - Лев Айзерман

Вот почему трудно «измерить» сделанное на уроке, посвященном поэзии (прибавим – и вообще на уроке литературы). Ведь может случиться, что художественное знание о литературе аукнется для ученика «избыточной информацией». Он лишь получит сведения об их существовании. И знания эти останутся в памяти, не затрагивая «внутренних струн» души.

«Измерить, усвоены ли художественные знания, весьма трудно: поддается учету приблизительный круг усвояемых сведений. Косвенно можно судить о влиянии, какое эти знания оказывают на внутренний мир школьника, хотя нередко результат воздействия сказывается лишь через месяцы и годы. Однако именно эти знания и играют решающую роль в становлении личности. Они идут к ученику от произведения, от художника, “осваиваются” индивидуально, что зависит от многих причин: жизненного опыта ученика, его ценностных ориентаций, психологических особенностей и т. д. Учитель не может передать эти знания, а становится посредником, организуя процесс чтения, переживания, познания».

Это и есть самое трудное и вместе с тем основное при изучении лирики, вообще литературы.

«В пробуждении способности к сотворчеству и заключается искусство анализа лирики в школьных условиях. Поэтому он (анализ) имеет ценность тогда, когда строится не как сообщение автором итогов, а как процесс».

А теперь начертим три круга, вписанных друг в друга.

Первый из них – самый широкий – сведения о литературе, писателях, произведениях, которые должен знать ученик. Что такое гротеск, романтизм, эпитет, метафора, основные вехи биографии Пушкина. Трагическая судьба Достоевского. В чем смысл теории Раскольникова о двух разрядах людей. Обо всем этом шла речь на уроках, но, думаю, что все это не должно быть вынесено на экзамен, как это делается сегодня.

Пропустим пока второй круг. И перейдем к третьему, центральному и на нашей схеме, и по существу. «Чувства добрые я лирой пробуждал». Это и есть зона пробужденности или непробужденности души ученика-читателя словом писателя и усилиями учителя литературы. В этой связи не могу не вернуться к одному спору.

В первом номере газеты «Литература» за 2008 год тогдашний глава Рособрнадзора, а ныне вице-президент Российской академии образования Виктор Александрович Болотов опубликовал свое письмо в редакцию. «Я заинтересован как руководитель Рособрнадзора в технологичных проверяемых критериях, которые покажут, достиг ли ученик целей преподавания или нет. А если мы будем говорить о ценностях, то давайте поймем, что экзамен ценностей не меряет». Я очень резко ответил Болотову в «Учительской газете». Но, публикуя этот ответ, главный редактор газеты Петр Григорьевич Положевец мне сказал: «А прав все-таки Болотов».

Сейчас я имею возможность уточнить свою позицию. Технологичных проверяемых критериев, которые покажут, достиг ли ученик целей преподавания литературы, быть не может. Технологичными проверяемыми критериями можно проверить, знает ли ученик, что такое эпитет, аллитерация, к какому направлению принадлежит Фонвизин, что такое рифма. Но цели преподавания литературы все-таки в другом. В словах Болотова есть момент истины. Да, само воздействие литературы на духовный мир ученика не может быть измерено на экзаменах. А если бы даже такой способ и существовал, то его применять было бы нельзя: на экзаменах ставят оценки, отметки. А ставить отметки за уровень пробужденности или непробужденности добрых чувств ни в коем случае нельзя. Так что и зона третьего нашего круга в прямой ее направленности тоже не может стать предметом экзамена, хотя и проявляется в нем косвенно.

Но существует и некая ценностная зона, которую можно и нужно измерять и оценивать и на экзамене тоже. Это умение адекватно воспринять художественный текст, способность к сопереживанию и сотворчеству, осмыслению прочитанного. Это то, что мы обозначали вторым кругом нашей схемы, расположенным между первым и третьим. Тут важно хорошо понимать, что, опираясь на знания (наш первый круг), это сотворчество, способность воспринимать художественный текст и открывает путь к усвоению литературы не столько памятью, сколько сердцем и умом, в чем и состоит конечная цель преподавания литературы и что мы обозначили как третий круг нашей схемы.

Но тут есть и еще одно обстоятельство. Школа на уроках литературы очень часто стремилась, да и сейчас стремится к абсолютной однозначности, законченности, исчерпанности, завершенности своих оценок, толкований, мнений. Мы уже говорили о том, что именно на это ориентированы КИМы ЕГЭ по литературе, в которых, во всяком случае в разделе Б, у всех сдающих должны быть абсолютно одинаковые ответы. Тем более что здесь проверяет компьютер.

Не нужно думать, что все это изобретение нашего времени. У меня есть изданные еще до революции 1917 года в помощь гимназистам сборники текстов готовых сочинений и сборники планов сочинений. Можно не сомневаться, что гимназист Николай Гумилев в гимназии, которой руководил Иннокентий Анненский, ими не пользовался. Не пользовались ими и гимназисты Александр и Владимир Ульяновы. Но насколько были распространены в гимназии содранные сочинения, сказать не могу.

Что касается советской школы, то до перехода к рынку такие книги, ныне наводнившие книжный рынок, не издавались. Но канон поддерживался иными способами. Вот у меня есть книга (может быть только у меня в Москве, а тем более в стране, она сохранилась), изданная Московским городским отделом народного образования в 1958 году по итогам 1956/57 учебного года: «Экзамены на аттестат зрелости и награждение медалями». Под одним переплетом две книги. В первой – замечания медальной комиссии по каждой школе в отдельности. Во второй – тексты экзаменационных медальных сочинений с рецензиями и с общими замечаниями по каждой теме.

Вот, скажем, тема сочинения по теме «Идея гуманизма в пьесе М. Горького “На дне”». В «замечаниях по теме» ясно и однозначно сказано, что «мы вправе требовать от выпускника освещения необходимого минимума вопросов». А в этот минимум входит всего-навсего 9 пунктов. Вот лишь четыре из них:

«4. Но потребность человека, придавленного эксплуатацией, в мечте может быть использована для его увода от действительности в мир иллюзий. 5. Ложь – религия рабов и хозяев, оружие пассивного, мнимого гуманизма, основанного на снисходительной жалости к страдающему. 6. Утешительная ложь губительна даже для тех людей, которые не способны к социальному действию и для которых правда беспросветна (босяки). Следовательно, ложь в принципе антигуманистична. 7. В судьбах людей, воспринимавших утешительную ложь, – предостережение тому, “кто независим и не жрет чужого”».

И про эти вопросы сказано:

«Важно лишь, чтобы ни один из них не выпал из поля зрения выпускника, ибо это неизбежно повлечет ущербность раскрытия темы».

Я помню скандал, который разразился тогда. Была на экзамене в тот год и такая тема: «Незабываемые образы в романе А. А. Фадеева “Молодая гвардия”». Что ждали от выпускников, ясно: «Было бы очень хорошо, если бы каждый экзаменующийся сумел показать связь с народом того героя или тех героев, образы которых его пленили». Не получилось. И авторы комментариев честно признаются:

«К сожалению, большинство сочинений о незабываемых образах “Молодой гвардии” не отличались самобытным изложением, индивидуальным пониманием незабываемого, памятного образа. Многие сочинения весьма похожи друг на друга и нередко сводятся к сочинению типа групповой характеристики».

Но в том году как раз в нашем районе был ученик, который написал, что с образами молодых героев он уже знаком по другим книгам, а вот что такое фашист, враг, в полной мере узнал только из романа Фадеева. И он написал о незабываемых образах фашистов в романе «Молодая гвардия». В принципе он прав, конечно. Ведь говорим же мы о незабываемых образах Коробочки, Собакевича, Плюшкина, Иудушки Головлева, Присыпкина. Но вам трудно себе представить, что тут началось. Медали этот ученик, конечно же, не получил, но хотели оставить его и без аттестата.

Несколько позже, когда я уже был городским методистом, мне пришлось потратить много сил и нервов, чтобы защитить ученицу и ее учительницу, на которых набросились потому, что ученица в сочинении о любимом литературном герое написала о герое романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи»: и автор не наш, и герой не тот.

Среди составителей и авторов текста изданной Мосгороно книги – лучшие учителя Москвы, в том числе и те, кто скоро станет известным по своим методическим и литературоведческим книгам. Один из них работал в одной из лучших школ страны. Там преподавали блистательные словесники, и ученики писали прекрасные сочинения, которые часто приходилось прятать от проверяющих. Но наступал день, когда они поступали в вуз, и все они писали то, что при этом требовалось. Такова была власть канона и официоза. А «ведь восприятие художественного произведения всегда глубоко личностно, каждый из нас открывает в нем свое, соприкасаясь с его миром всем своим Я, и степень этой сопричастности у разных читателей разная, а порой и полярная.