Ключ - Наталья Болдырева

— Что здесь происходит?

Старуха отпустила волосы девушки, и Рената обессиленно упала под ноги гарцующего коня.

— Эта женщина — ведьма, милорд! — Глаза старухи светились яростью. — Она убила моего мальчика, моего сына. Люди слышали, вчера она желала ему смерти, а сегодня-а-а… — слова старухи перешли в вой, — он задохнулся во сне, она задушила его своими рыжими космами!

Аббат, оставивший упрямое животное по ту сторону забора, смог наконец присоединиться к своему господину.

— Это очень серьёзное обвинение, женщина. Подумай хорошенько. Есть ли следы совершённого преступления, отпечатки на шее?

— Никак нет. Не было. — Местный лекарь, настойчиво подталкиваемый горожанами, нехотя вышел вперёд. — Спокойно так лежал, и одеяло не сбито, и лицо вроде как даже умиротворённое… Может, сам помер?

Аббат, раскрывший было рот для следующего вопроса, был прерван криком:

— Кошка!

Владелец мясной лавки выскочил на крыльцо, высоко над головой держа маленький чёрный комок. Зверёк яростно шипел и извивался в руках мучителя. Смерив взглядом поникшую девушку, аббат произнёс:

— Да, ведьма могла послать вместо себя кошку или сама обернуться кошкой. Это вполне в их обычае.

— Побить её камнями, — едва слышно прошептала черноволосая Аза.

Чуткое ухо священника уловило сказанное.

— Нет. Мы не позволим вам вершить самосуд. — Он поднял глаза на лорда. — Ведьму будут судить публично и сожгут на площади.

— А если она ни при чём? — Лекарь сам испугался своей дерзости.

— Господь не допустит неправого суда. — Аббат внимательно обвёл взглядом селян, заставив лекаря отступить на полшага. — Если девушка невиновна, отец небесный сам спасёт её.

При этих словах зверёк, особенно сильно крутнувшись, расцарапал физиономию мясника и, внезапно очутившись на свободе, под ногами толпы, под копытами коней миновал двор и припустил к городу.

— Десять золотых тому, кто отыщет проклятую тварь! Их сожгут вместе. — Лорд не был намерен упускать хоть одну деталь в предстоящем развлечении. — Ведьму — в темницу, пока не будут окончены приготовления к казни.

Рената не чувствовала рук, грубо поднимавших и толкавших её. Она повторяла имя того, кто был уже мёртв…

Топь присутствовала на казни. Она имела сотни глаз: толпы, пришедшей с корзинами, полными еды, бутылями вина и козьего молока и расположившейся прямо на мостовой; владельцев домов, выходивших на площадь, и их гостей, выложивших большие деньги за места на балконах, окнах и даже крышах; лорда и его вассалов, томно зевавших на специальных, наспех сооружённых трибунах и, конечно же, Ренаты.

Темница, переполненная площадь, бессвязное бормотание аббата, вопросы и ответы невпопад, руки, туго скрученные верёвками, танцующие языки пламени, имя, падающее с губ…

Топь научилась у людей любопытству. Она была с Ренатой почти до конца и почти узнала, что такое смерть.

А чёрный пушистый зверёк, ярко сверкнув зелёными глазами, скрылся в чаще леса, всё дальше и дальше удаляясь от несущего смерть города.

Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.

Сидя за пустым прилавком, хлеботорговец горестно подсчитывал убытки. Владелец мясной лавки, войдя в широко распахнутые двери, грохнул на прилавок корзину.

— Как живём-можем?!

— Убирайся отсюда! — Маленький человечек в долгополом фартуке яростно набросился на румяного великана.

— Да ты что?! Белены объелся?

— С тех пор, как ты и твои ребята перебили всех кошек в городе, я каждый день теряю всё больше и больше! У меня нет места в амбаре, где не было бы крысиной норы! А кто мне за это заплатит?

Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.

Мать, прижимая к груди рыдающего ребёнка, ворвалась в комнату. Отец и сыновья поднялись ей навстречу.

— Немедленно заделайте все норы в подвале! Малыша укусила крыса!

Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.

В город, оставленный без защиты, ринулись крысы. С ними пришла и «Чёрная Смерть».

Одни ушли сразу. Другие ещё цеплялись за свою землю. Собирались добровольные дружины, сжигались зачумлённые дома. Однажды ветреным утром пламенем занялся весь город. И если до этого люди сохраняли ещё крупицы надежды, то теперь каждый знал: пришла пора или уходить, или умирать.

И вот теперь, спустя много лет, покой был нарушен вновь. Топь осторожничала. Она хотела знать, кто эти чужаки и не придут ли за ними другие.

И когда наступила ночь, Топь протянула свои щупальца в поисках их спящего сознания. Она легко коснулась разума старика, мощного, острого, заключённого в таком дряхлом теле. Она потянулась дальше в поисках мальчика, но вокруг было пусто…

Вырванный внезапно из глубокого сна, старик резко поднялся и широко распахнул глаза. Опустив ноги на каменный пол, он огляделся. Это была зала, в которой накануне вечером они нашли потрёпанную тахту и кресла и остались на ночь. Мальчик мирно спал. Движением, доведённым до автоматизма, старик положил поверх одеяла упавшую руку мальчика, поправил мешок под головой, дотронулся до покрытого испариной лба. Мальчик был тут. От его лёгкого дыхания дрожали ворсинки на одеяле. Вот он по-детски прерывисто вздохнул и чуть повернул голову. Старик закрыл глаза — мальчика не было… Открыл — мальчик был тут…

Утром, наблюдая за хлопотами внука и вдыхая аромат гречневой каши, старик спросил:

— Где ты был, милый?

— Как где? Спал.

Мальчик замер с солью в руках, недоверчиво улыбаясь. Старик на минуту склонил голову, будто прислушиваясь.

— А что тебе снилось?

Помешивая ложкой в котелке, мальчик задумался. Каша начала закипать, но мальчик уже ничего не видел и не слышал. Медленно, слегка растягивая слова, он начал…

Образы приходили расплывчато, хаотично. Некоторые детали терялись в дымке, другие представлялись ясно и чётко, во всех мелочах. Озеро. Нежно-голубой свет, пронзающий хрусталь. Конское ржание, вьющаяся кольцами грива. Длинные крылья, пух, загорающийся под пальцами. Огромная кошачья голова, ласково трущаяся о ноги, шелест перьев. И вдруг — ярко, резко, контрастным пятном на сетчатке — образ: голубые глаза, тёмные, слегка вьющиеся волосы, открытая улыбка. Дымка. Неясные призраки людей, домовых, гномов — бесконечная череда, теряющаяся во мраке. Сам мальчик и его дед. На ладони старца, сверкая, перекатываются перстни. Ощущение сухого ветра и песка, сыплющего в глаза. Жарко. Режущее глаз сияние хрустального яйца, и, тёмными пятнами, следы ладоней на его округлых боках.