У смерти твои глаза - Дмитрий Самохин

Кубинец встал. С кряхтением распрямился и направился за мной в кабинет. Стеблин остался в столовой убирать со стола. Я подумал, что нужно прояснить положение Ираклия Стеблина в нашем доме и обсудить его с Кубинцем. Либо он становится членом нашей семьи на полных правах, либо мы вынуждены будем с ним расстаться. Мне нравился Стеблин, и он был моим другом, но Кубинец – более чем другом. Братом, соратником. Те, кто переступал порог моего особняка, чтобы жить, должны были стать родными людьми. Теми, на кого можно положиться в любой ситуации. Единственное «но», которое трудно выдержать мужчинам, но это «но» мы просто обязаны были учитывать. Это женский фактор. Я чуть было не сорвался и не предложил Ангелине стать моей женой. Как бы мы жили втроем в одном доме, я не знаю. Ангелина попыталась бы навести свои порядки, и не думаю, что это пошло бы на пользу нашим с Кубинцем отношениям. Идиллии, существующей ныне, уже не было бы.

Что касается Кубинца, то он завзятый холостяк. Его никакими баранками в брачный плен не завлечешь. Он как заслышит разговоры о браке, бледнеет и покрывается красными аллергическими пятнами. Это, конечно, не говорит о том, что Гонза живет как монах. Отнюдь. В его послужном списке уже нет места, куда вписывать новые подвиги, да и сейчас у него имеется пассия, к которой он вечно ездит. Только не в нашем обычае устраивать друг другу допрос, лезть в душу. Захочет, расскажет. Это я ему все об Ангелине поведал. Кубинец более скрытен. Что же касается Стеблина, то с женским вопросом было все туманно. Единственное, что я знал о нем точно, это то, что Ираклий однажды уже был женат. Но брак его закончился печально.

Вообще же выбрать нового сотрудника для нашего агентства «Квадро» (что, кстати, в переводе с греческого означает «Четыре») весьма проблематично. Ты всегда должен учитывать, что выбираешь не просто сотрудника, но члена семьи.

У нас постоянно спрашивали, почему агентство носит такое странное название. Мы всегда старались уклониться от ответа. Потому что «Четыре» – это память. Память о двух наших друзьях, не доживших до того момента, как организовалось агентство. Память о друзьях, которые всегда с нами.

Я шел в кабинет и размышлял о кандидатуре Стеблина. Вспоминал, как я познакомился с Кубинцем, и сравнивал с первой встречей с Ираклием. Что‑то было похожее. Когда я увидел Стеблина, мне Он сразу не понравился. Пришел в наш офис, чего‑то требовал на повышенных тонах. Вообще вел себя некультурно. Угрожал ликвидацией лицензии. С Кубинцем мы познакомились в тот момент, когда для знакомства времени совсем не было. Мы пытались убить друг друга. Но об этом как‑нибудь в другой раз. Тяжелые воспоминания.

Я потряс головой, чтобы избавиться от гнетущей атмосферы, накатившей на меня из глубины души. Отметил, что все‑таки должен поговорить с Гонзой о Стеблине, и опустился в свое кресло. Волна наслаждения прокатилась по мне. Я зажмурил глаза, причмокнул языком и решил не откладывать дело в долгий ящик.

– Вот диск. Смотри. Здесь все читается. Только ни хрена не понятно. – Кубинец протянул мне футляр с компактом.

– Скажи, Гонза, серьезно, – я медленно произносил слова, взвешивал каждое высказанное и неохотно выпускал его на волю, – почему ты принял Ираклия?

Кубинец пожал плечами и занял свое место.

– Он нахамил Крабову. Представь, назвал Петра Петровича бесчувственной вешалкой, бревном в погонах и еще кем‑то. У меня на глазах. Между прочим, когда Крабов нелестно отозвался в адрес покойного, то есть тебя.

– И ты из чувства благодарности принял его на работу? – удивленно поинтересовался я.

Кубинец никогда не отличался сентиментальностью.

– Во‑первых, нам нужен был сотрудник. И мы с тобой обсуждали этот вопрос до появления Балаганова несколько раз. Во‑вторых, лучшей кандидатуры нам не найти. А я доверяю Стеблину. – Гонза замялся и добавил: – Как себе. Как тебе.

– Тогда вопрос снят, – объявил я. – Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы такие вопросы мы решали вместе.

– Ты же был мертв.

– А как у него с брачными вопросами?

– Как у меня, – мрачно заявил Кубинец.

– Тогда без вопросов. Где его комната? Похоже, без вопросов обойтись не удавалось.

– Рядом с моей.

– Давай тогда посмотрим, что удалось открыть.

Я включил компьютер. Пока он загружался, раскрыл компакт‑диск, инстинктивно осмотрел зеркальную поверхность и отправил его в дисковод.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Открывшиеся файлы привели меня в состояние недоумения. Какие‑то схемы, чертежи, расчеты. Чтоб мне вовек портер не пить, если я понял хоть каплю из того моря информации, что выплеснулось на меня со взломанного диска. Информация оказалась бессмысленной. Впрочем, меня об этом предупреждали. Кубинец ехидно ухмылялся, наблюдая за моей кислой физиономией. Что ж, свои люди – сочтемся. Я тебе еще припомню все это.

Я листал страницы файлов. Проглядывал схемы. Пытался понять хоть один кадр. Смысл ускользал от меня. Но я чувствовал, что не так страшен черт, как его разрекламировали. Ответ лежал на поверхности. Надо только ухватить его и выдернуть на поверхность, чтобы увидеть в истинном свете. Схемы хоть и выглядели абсолютно незнакомыми, но меня не покидало ощущение, что где‑то я все это уже имел удовольствие лицезреть.

Я закрыл графические файлы. Активировал текстовые документы и стал по очереди просматривать их. Каждый документ содержал множество цифр. Изредка промелькивали слова, точно рыбешка на мелководье. Слова повторялись одни и те же. Чаще всего встречались: «длина», «ширина», «высота», «Моисей».

Опять Моисей.

Что же это за Моисей?

Прямо‑таки дело о загадочном Моисее.

И тут меня коротнуло. Озарило. Я увидел ответ как на ладони. Точно его мне кто‑то вложил в голову. Только что его не было, и вдруг он возник.

– Гонза, мы можем достать чертежи дамбы «Моисей»?

Кубинец встрепенулся. Он, похоже, успел заснуть.

– Нет ничего невозможного, – ответил он, зевая.

А ведь правильный ответ возник чуть ли не в самом начале следствия. Только если бы мы приняли этот ответ на том уровне знаний, что был тогда, то к конечному результату мы вряд ли бы пришли. Не дотянули бы, не докумекали, не хватило бы данных.

– Надо съездить в архив… – продолжил Кубинец, но я его перебил:

– Пошли завтра Стеблина. Пусть все добудет и привезет. А сегодня спать.

Я потянулся и поднялся из кресла. Я мечтал очутиться в собственной постели, раствориться в ней.

– Так этот загадочный Моисей все же дамба? – поинтересовался Кубинец.

– Неужели ты не догадался, когда увидел эти чертежи? – ответил я вопросом на вопрос.

– Я ожидал увидеть другое. Но мысль о дамбе проскальзывала.

– А что ты ожидал увидеть?

– Какие‑нибудь указатели. Может, протоколы чего‑нибудь. Или компромат какой. А тут чертежи. Я их когда увидел, готов был монитором в стену запустить.

– Что тебя удержало?

– Стоимость нового монитора.

Кубинец всегда был прижимист. Ему несвойственны широкие, а тем более необдуманные жесты. Он даже в ресторане подшофе не способен тарелкой в стену запульнуть, если ему непрожаренное мясо подали. Он сначала уточнит стоимость тарелки у официанта, потом произведет подсчеты на салфетке, а уж затем решит – стоит оно того или нет.

– Это явно дамба, – обнадежил я.

– Значит, утро вечером мудренее. Чем намерен с утра заняться?

– Ждать новостей от Дубай. Возвращения Стеблина и, наверное, варить пиво.

При этом мои глаза явно сверкнули. Кубинец облизнулся, видимо, в предчувствии грядущего урожая, и покинул кабинет.

Я поднялся в спальню. Скинул с себя всю одежду прямо на пороге и прошлепал в ванную. Легкий расслабляющий душ и постель. Лишь моя голова коснулась подушки, я растворился в сказочной стране – Дреме.

Снилось ли мне что‑нибудь?

Да, снилось.

И, надо сказать, сны меня не радовали.

Я вновь преследовал катер заговорщиков. Подле меня плечом к плечу на волнах качались Стеблин и Кубинец. Я вновь штурмовал дом, где укрылись заговорщики с нужным нам грузом. Меня вновь пытались убить, но я отстреливался. Только почему‑то вместо пистолета в моих руках оказался пулемет. А на меня пер не один бандит, а прямо тьма‑тьмущая. Я с пулеметом залег на крыльце, а из дома на волю рвались один за другим тысячи заговорщиков. И все с разными лицами. Очередь скашивала очередного врага. Он с удивленным выражением лица падал на пороге. И появлялся следующий. Краем глаза я видел, как исчез Стеблин. Он убежал куда‑то к ограде. Возникла мысль: «За каким чертом его туда понесло?» Но выяснять это времени не было. Заговорщики напирали и падали, напирали и падали. Все с тем же неизменным удивленным выражением глаз. Так их! Так! Я с ужасом думал, что будет, когда закончится лента. Но лента почему‑то не кончалась, хотя груда тел росла, а от пулевых отверстий стена стала походить на решето. Скоро единственное препятствие, что сдерживает заговорщиков, рухнет, и тогда они ринутся напролом. И по телам сумеют добраться до меня. Хреновая перспектива. Позади меня раздался какой‑то шум. Я скосил глаза и увидел, что по лужайке с дикими криками носится Стеблин, а на его спине висит несколько страшных на вид собак. Я успел насчитать три штуки. Они пытались добраться до его горла. Но, к сожалению, я никак не мог ему помочь. Тут и меня мечтали порвать. Я вернулся к своему пулемету. А он, между прочим, раскалился, что держаться больно. Руки горели, но я не мог выпустить его. Иначе меня уничтожат. Заговорщики доберутся до меня и поступят явно не по‑джентльменски. Позади меня прозвучал истошный визг и затих. Я обернулся. Собаки глодали затихшего Стеблина. Раздавался только треск раздираемого мяса и хруст костей. Я вернулся к пулемету. Заговорщики все напирали. Мертвые тела мешали выскакивающим из дома. Груда уже доходила мне до живота. Заговорщики перелетали через трупы и оказывались далеко впереди. Они пытались проползти по полу к свободе, но я пресекал все попытки. И тут у меня отказал пулемет. Хуже ничего придумать нельзя. Его заклинило. Я утер пот со лба обожженными руками и стал наблюдателем. Я видел, как лезли заговорщики. Как они заполонили весь дверной проем. Они отпихивали друг друга. Визжали как полоумные. Самые находчивые из них стали крушить дырявые стены. Изрешеченные доски легко поддались. Одна за другой они падали. И в дыры начали, как крысы, лезть заговорщики. Они столпились на крыльце, хищно осматриваясь. А мне нечем было их остановить. Я попытался оживить пулемет, но он был безнадежно мертв. Заговорщики увидели меня, захлопали в ладоши и медленно пошли в мою сторону. Так медленно, как только могли, точно двигались в воде. За это время жертва уже начинает молить не о спасении, а о том, чтобы все побыстрее закончилось. Вот они достигли меня. Протянули ко мне руки, которые почему‑то были увенчаны длинными и острыми, как кинжалы, когтями. Они готовились меня разорвать. Я стал отбиваться, понимая, что ничего из этого не выйдет. Все равно рано или поздно они до меня доберутся. Я прекратил сопротивление, закрыл глаза и… Проснулся.