Птица малая - Мэри Расселл

– Чем быстрее мы движемся, тем ближе подходим к скорости света, – объяснил Джордж, – и тем быстрей будет бежать время на земных часах. На пике нашей скорости, когда пролетим половину пути, нам будет казаться, что за каждые три дня, проведенные на корабле, на Земле проходит один год. А тем, кто на Земле, будет казаться, что время на корабле замедлилось и каждый здешний день длится четыре земных месяца. Вот такой релятивизм. Все зависит от точки зрения.

– О'кей, это я понял. Но почему? Почему так получается? – настаивал Эмилио.

– Deus vult, mes amis[30], – весело прокричал с кухни Марк Робичокс. – Богу нравится, что именно так получается.

– По-моему, ответ не хуже других, – сказал Джордж.

– Восхвалений! Мы требуем щедрых похвал! – объявила Энн, вместе с Марком внося блюда, которые они впервые смогли нормально приготовить в космосе: спагетти с красным соусом, салат из овощей, выращенных в трубе Уолвертона, и кьянти, восстановленное из концентрата. – О, я так рада, что мы избавились от невесомости!

– В самом деле? А я, пожалуй, получала удовольствие от нулевой тяжести, – сказала София, усаживаясь за стол.

Наклонившись к Энн, Джордж тихонько прошептал что-то. Когда она ударила его, все заулыбались.

– Это потому, что вас от нее не тошнит, – парировал Эмилио, не обращая внимания на Эдвардсов, хотя Энн услышала и поддержала его заявление.

– Может, и так, – признала София, – но мне очень понравилось быть выше, чем обычно.

В этот момент с командного мостика вернулся Джимми Квинн и с комической внезапностью упал в кресло. Даже сидя, он возвышался над девушкой.

– У нас с Софией договор, – произнес Джимми. – Она ничего не говорит о баскетболе, а я никогда не упоминаю мини-гольф.

– Что ж, мисс Мендес, если вам это нравится, то спешу обрадовать: нам предстоит довольно долго болтаться при нулевом G, – сказал Д. У. – Вы получите еще один шанс побыть высокой, когда мы доберемся до места назначения и должны будем зависнуть и осмотреться.

– И когда на середине пути переключим двигатели на торможение, – прибавил Джордж. – Во время разворота мы будем пребывать в состоянии свободного падения.

– А вы с Энн собираетесь опять попробовать? – спросил Джимми. Проходя позади него, чтобы принести перец с кухни» Энн шлепнула его по затылку. – Знаете, Джордж, если вы не намерены делиться, это нечестно по отношению к нам.

Алан сделал страдальческое лицо, но остальные хором заулюлюкали, рассаживаясь вокруг стола. Из приличия немного помедлив, они принялись за еду, передавая блюда, смеясь и поддразнивая друг друга. Легко было понять, что все они на стороне Джорджа и Энн. В целом довольный тем, как сплачивается группа, Д. У. слушал, позволяя разговору некоторое время дрейфовать, прежде чем поднял руку:

– О'кей, а теперь послушайте, бродяги и бродяжки. С завтрашнего дня мы будем жить по распорядку.

Дни были четко распланированы. Четырем штатским, как Д. У. их назвал, предоставлялось свободное время, пока четыре иезуита будут собираться к мессе, хотя примкнуть к ним мог любой желающий. Три часа в день, исключая номинальные выходные, выделялись для занятий, призванных улучшить их подготовку и поддержать интеллектуальную дисциплину, а заодно снабдить каждого члена команды хотя бы поверхностным знанием специальностей остальных. Вдобавок, всем им был предписан час ежедневной физической нагрузки. «Нужно быть готовым ко всему, – сказал бывший командир эскадрильи. – Никто не сачкует».

В распорядке предусматривались рутинное обслуживание техники и посменные дежурства. Даже в космосе необходимо чистить одежду и мыть посуду. Даже когда летишь Бог знает куда на скорости, близкой к скорости света, нужно менять фильтры, заботиться о растениях и рыбе, собирать пылесосом волосы, крошки и всякий мусор. Но им оставляли время и на то, чтобы заниматься частными проектами. Бортовые компьютеры хранили в памяти едва ли не все знания Запада, а также немало прочих данных, так что работать тут было с чем. И Д. У. предложил, чтобы каждый день, после ленча, они трудились над общим делом.

– На сей счет я проконсультировался с мисс Мендес, – сообщил он, нацеливая глаз в ее сторону. – Отец Пейс собирается выучить нас петь всего «Мессию» Генделя.

– Это неплохая музыка, – сказала София, пожимая плечами в ответ на удивленное бормотание, поднявшееся вокруг стола. – И я не против того, чтобы учить ее в ожидании Мессии. Просто я считаю, что Гендель несколько преждевременен.

Раздался новый взрыв улюлюканья и свиста, перемежаемый выкриком Джорджа: «Задай им, София!» – и счастливым воплем Энн: «За нашим столом есть еще один дуэлянт!» А Д. У. Ярбро ухмылялся, взирая на Софию с таким удовольствием, будто она была его личным достижением. В какой-то мере так и есть, подумала Энн.

– Тем не менее, если говорить всерьез, сюда нас привела музыка. Наверняка мы знаем о Певцах только одно – то, что они поют, – указал Алан Пейс, аккуратно, хотя и с некоторым педантизмом пытаясь направить разговор в русло серьезной дискуссии. – Весьма возможно, что музыка окажется нашим единственным средством общения.

В наступившей тишине стало слышно звяканье вилок о тарелки, и Энн уже собиралась сказать что-нибудь язвительное, когда заговорила София Мендес.

– О, я так не думаю. Доктор Сандос одолел тринадцать языков, причем на шесть из них ему потребовалось менее трех лет, – спокойно сказала она, передавая салат Джимми, тоже открывшему рот при замечании Пейса. – Хотите пари? Если контакт пройдет успешно, я готова поставить на то, что Сандос освоит их базовую грамматику менее чем за два месяца.

София мило улыбнулась Пейсу и, выжидательно подняв брови, уставилась на него, снова принявшись за спагетти.

– Давай поспорим, Алан, – небрежно произнес Д. У., глядя вроде бы в направлении Алана Пейса, но, вполне возможно, на Софию или Эмилио. – Если продуешь, мы в течение месяца будем звать тебя искусственным интеллектом.

– Ох! Ставки слишком высоки для меня, – сказал Пейс, уступая. – Сандос, я внесу коррективы.

– Забудьте об этом, – сухо ответил Эмилио и, встав из-за стола, понес на кухню тарелку с недоеденной пищей, по всей видимости, закончив ужин.

С облегчением услышав, что после его ухода Энн подхватила разговор, он принялся мыть кастрюли. Сосредоточившись на том, чтобы совладать со своими эмоциями, он вздрогнул, когда вошла София Мендес, и это разозлило его еще больше.

– Ну и что хуже, – ровным голосом спросила она, потянувшись мимо Эмилио, чтобы взять вымытую им посуду, – когда тебя оскорбляют или когда защищают?

Не привыкший к тому, что его видят насквозь, Эмилио перестал скрести кастрюлю и уперся руками в раковину. Но через минуту решительно возобновил работу.