Птица малая - Мэри Расселл

– Ну и что хуже, – ровным голосом спросила она, потянувшись мимо Эмилио, чтобы взять вымытую им посуду, – когда тебя оскорбляют или когда защищают?

Не привыкший к тому, что его видят насквозь, Эмилио перестал скрести кастрюлю и уперся руками в раковину. Но через минуту решительно возобновил работу.

– Забудьте об этом, – снова сказал он, не глядя на нее.

– Говорят, сефарды учили испанцев гордости, – заметила София. – Извините меня. Это было неуместно. Больше такое не повторится.

Когда Эмилио обернулся, она уже ушла. Он шепотом выругался и спросил себя, причем уже не в первый раз: с какой стати он решил, будто наделен самообладанием священника? Наконец Эмилио расправил плечи, пригладил мокрыми ладонями волосы и вернулся в общую комнату.

– Я не полный болван, – официально заявил он сидящим за столом и, завладев их вниманием, заверил: – Но могу им стать, если как следует постараюсь.

Игнорируя удивленный смех, Эмилио попросил у отца Пейса прощения за то, что обиделся на него, а Алан еще раз выразил свои сожаления.

Эмилио занял свое место за столом и, дождавшись, пока другие увлекутся послеобеденной беседой, наклонился к Софии, сидевшей слева от него.

– Derech agav, – тихо произнес он, – yeish arba-esrei achshav.

– Вношу коррективы, – откликнулась София, вторя Алану Пейсу. Ее глаза искрились, хотя она не смотрела прямо на него. – Вы чуть грассируете, но в остальном произношение неплохое.

Сообщив ей на сефардском иврите, что однажды его чуть не приняли за уроженца Израиля, Эмилио дал понять Софии, что владеет четырнадцатью языками.

И хотя Джимми Квинн, Энн Эдвардc и Д. У. Ярбро не пропустили выражения на ее лице, поскольку все они, по разным причинам, были внимательны к таким вещам, они лишь позже осознают, что это был первый раз, когда Эмилио Сандос сидел рядом с молодой женщиной за почти целый год.

16

«Стелла Марис»: 2031, земное время

Минуло пять месяцев полета, когда однажды вечером, после ужина, в дверь Эмилио постучали.

– Да? – тихо откликнулся он.

В комнату просунулась голова Джимми Квинна.

– Есть минутка?

– Загляну в расписание. – Эмилио сел на кровати, скрестив ноги, и сверился с дневником деловых встреч, сотворенным из воздуха. – Как насчет вторника? В одиннадцать пятнадцать?

Ухмыляясь, Джимми протиснулся внутрь целиком, прикрыв за собой дверь, и оглядел маленькую комнату, поскольку раньше не был в ней ни разу.

– Такая же, как у меня, – прокомментировал он.

Узкая койка, письменный стол и кресло, терминал, подключенный к резервной компьютерной системе корабля. Единственное отличие: распятие на стене.

– Господи, ну у тебя и светло! И жарко вдобавок. Чувствую себя, будто на пляже.

Лукаво прищурив глаза, священник пожал плечами.

– Что я могу сказать? Латиноамериканцы любят, когда солнечно и тепло.

Но он убавил свет, чтобы Джимми стало комфортней, и выключил дисплей на ПЗУ-блокноте, отложив его в сторону.

– Присаживайся.

Отодвинув кресло от стола, Джимми уселся, еще какое-то время продолжая озираться.

– Эмилио, – произнес он, – могу я спросить кое о чем? О личном?

– Конечно, можешь, – сказал Сандос, слегка насторожившись. – Но не обещаю, что отвечу.

– Как ты выдерживаешь это? – вдруг выпал ил Джимми сдавленным шепотом. – В смысле, я с ума схожу!.. Надеюсь, мои слова тебя не смутят, хотя, черт подери, мне самому неловко, но даже Д. У. начинает казаться мне милашкой! София вполне ясно дала понять, что она не заинтересована и…

Эмилио вскинул ладонь, не желая слушать дальнейших подробностей.

– Джим, когда ты вызвался лететь, то знал, кто входит в команду. И я уверен, ты не думал, будто госпожу Мендес включили в состав ради твоего удобства…

– Конечно, нет! – сказал Джимми, негодуя на то, что его заподозрили в низменных расчетах. – Просто я не знал, что будет так тяжко.

– Мягко говоря, – пробормотал Сандос, отводя глаза в сторону.

На его губах мелькнула улыбка.

– Мягко говоря. Господи, как это ужасно! Засмеявшись, Джимми обхватил длинными руками голову и сжался в угловатый комок, всем своим видом выражая отчаяние. Затем он развернул конечности, посмотрел на священника и прямо спросил:

– Нет, серьезно – что ты делаешь? То есть я имею в виду: что, по-твоему, делать мне?

Джимми ожидал услышать что-нибудь насчет владения собой, проповедуемого религией «дзен», или про чтение молитв по четкам, и поэтому не сразу понял, когда Эмилио посмотрел ему в глаза и сказал:

– Позаботься о себе сам, Джим.

Сперва – по тому, как это было сказано: с интонацией, которая обычно предваряет прощание, – Джимми подумал, что его выставляют. И лишь через минуту до него дошло.

– О, ну, да. Я так и делаю, но…

– Тогда заботься о себе чаще. До тех пор, пока не поможет.

– А тебе помогает? Я имею в виду, может, спустя какое-то время больше не хочется, а?

Лицо Эмилио стало непроницаемым.

– Джим, даже у священника есть частная жизнь. Впервые за время их знакомства Джимми почувствовал, что переступил некую черту, и со всей возможной быстротой сдал назад:

– Извини. Правда. Конечно, мне не следовало об этом спрашивать. Господи…

Явно ощущая себя неловко, Сандос вздохнул:

– Полагаю, учитывая обстоятельства… Ладно, отвечая на твой первый вопрос, могу сообщить, что при опросе пятисот человек, давших обет безбрачия, четыреста девяносто восемь из них признались, что мастурбируют.

– А как насчет оставшихся двух?

– Элементарно, Ватсон. Из их ответа можно сделать вывод, что у них не было рук.

Прежде чем Джимми перестал смеяться, Эмилио сухо продолжил:

– Что до твоего второго вопроса, могу лишь сказать, что после двадцати пяти лет воздержания потребность сохраняется.

– Боже! Двадцать пять лет…

– Первая часть твоего восклицания объясняет вторую часть. Эмилио расчесал пальцами волосы – нервная привычка, от которой никак не мог избавиться. Уронив руки, он положил ладони на колени.

– На самом деле ты в более трудном положении, чем священник или монахиня. Целибат – не то же самое, что воздержание. Это активный выбор, а не просто отсутствие подходящего случая.

Джимми не сказал ничего, поэтому Эмилио продолжал тихим голосом, с серьезностью во взгляде:

– Послушай, я буду с тобой честен. Священники отличаются от всех других своей способностью хранить обет. Это общеизвестно, да? Если священник один раз в месяц тайно посещает женщину, он может растянуть свой самоконтроль до этих пределов, занимаясь сексом даже чаще, чем иные женатые мужчины. И однако для него все еще существует идеал целибата. И с течением времени священник может подходить все ближе и ближе к тому, чтобы слиться со своим целибатом. Это не значит, что мы не чувствуем желания. Это означает, что мы надеемся достичь точки – в духовном смысле, – которая придаст смысл нашим усилиям.