Небо для смелых - Михаил Сухачёв

— У стеклодува рот занят, а у тебя он не закрывается. Иди на «Телефонику» [ «Телефоника» — так называлась среди добровольцев Центральная телефонная станция — самое высокое здание Мадрида, где на верхнем этаже был оборудован наблюдательный пункт ВВС и артиллерии], там тебе цены не будет.

Но сегодня Сервандо задавать вопросы не будет. Он понял, наступило время, когда генерал Хосе и камарада Соня должны поговорить между собой, и чтобы никто им не мешал. Он не огорчен, что нужно воздержаться от интересных вопросов. Он даже гордится тем, что причастен к вспыхнувшей любви между двумя хорошими людьми. Слушая их тихую непонятную речь, Сервандо мечтает о том, как поженятся здесь генерал Хосе и камарада Соня, а он повезет их венчаться в церковь и от того будет не менее счастлив, чем они.

Первые успехи Народной армии под Брунете не были использованы высшим испанским командованием для развития наступления. Спустя 20 дней ожесточенных боев франкисты ликвидировали угрозу на Центральном фронте и вновь перешли в наступление на Северном фронте. Чтобы облегчить положение на севере, решено было провести отвлекающую операцию на Арагонском фронте. В этой операции получала боевое крещение бобруйская эскадрилья под командованием Александра Гусева, и Птухин особенно волновался, когда его «орёлики» уходили на сопровождение легких бомбардировщиков. Сделав несколько вылетов, эскадрилья уже успела открыть счет сбитым самолетам противника, и командование доверило ей более сложную задачу — прикрытие сухопутных войск…

Это был первый вылет эскадрильи Гусева на прикрытие сухопутных войск, первый тяжелый групповой воздушный бой. Теперь Птухин ехал к Гусеву на разбор этого боя, который проходил на глазах у него и Агальцова. В голове Евгения Саввича назойливо стояли десятки вопросов. Почему так начался воздушный бой? Почему Гусев первым ринулся в атаку? Почему мигом рассыпалась эскадрилья? Сколько этих «почему»! Еще в Валенсии, перед началом Сарагосской операции, он многократно повторял всем командирам эскадрилий: «Первыми в бой не ввязываться. Ваша задача — прикрывать войска от бомбардировок. Слишком у нас мало самолетов, чтобы вести бой ради боя. Для нас это непозволительная роскошь. Главное — осмотрительность! Держаться зубами за ведущего!» Все забыто! Как будто никогда об этом не слышали. Вот и исход боя — трое сбиты. Ильин и Базаров приземлились благополучно, а Микулович… Птухин вспомнил тихого, застенчивого Андрея Микуловича, светловолосого белорусского парня. Хороший был летчик. «Здесь и моя вина. Гусев молод, горяч. Сначала нужно было в воздух поднять «старых», например серовских. Они бы не клюнули на первую попавшуюся группу «фиатов», чтобы потом оказаться в западне. Как хорошо это было видно с земли! Если бы радио! Хотя бы на самолетах ведущих групп! Сколько из-за этого потерь! И будут еще». Соня говорила ему потом, что он временами кричал на своем наблюдательном пункте: «Гусев, смотри справа!» И еще кому-то: «Оглянись, марала!»

Разбор затянулся на три часа. Птухин поднимал каждого, подробно спрашивал, что видел, как маневрировал, как стрелял. Виновных тут же награждал обидными «титулами». Агальцов морщился, иногда вставляя: «Ну, ты уж перегнул!» Но ни у кого из «гусевцев» не появилось на лице выражение недовольства. Птухин для них и дома и здесь оставался не только командиром, но и самым близким другом.

Остаток ночи они провели в дороге до Мадрида. Утомленные дневной жарой, напряжением прошедшего боя и дорогой, все молча, безвольно мотались на сиденьях в такт раскачиванию автомобиля.

— Нет, так нельзя. Сервандо тоже не железный, заснет, честное слово, заснет, — взбодрился Птухин. — Мартин, давай петь.

И тихо, басовито затянул: «Степь да степь кругом…»

Соня прислушалась к голосу Птухина. Ей нравится его пение. Ей теперь нравится все, что связано с ним…

Всего несколько месяцев работают бок о бок Сиснерос и Птухин, а уже привыкли и понимают друг друга, словно служили вместе не один год. Быстро сами собой сложились взаимное уважение и даже какая-то сдержанная мужская привязанность, основой которой оба считали преданность авиации.

Питая глубокую симпатию и доверие к генералу Хосе, Сиснерос безоговорочно принимал все, что предлагал его русский советник и друг. По темпераменту и внешности совершенный антипод Птухину, Сиснерос восхищался твердостью его характера, глубиной и оперативностью мышления.

Давно хотелось Сиснеросу пригласить Птухина домой поговорить о жизни, выпить по чашечке кофе. Да все мешали боевые действия. Сегодня они оба по делам оказались в Валенсии, и Игнасио решил этот вечер провести вместе со своим другом.

— Сеньорита Соня, переведите Хосе, что моя жена и я приглашаем вас вечером к себе на чашку кофе.

На пороге квартиры их встретила молодая стройная красивая женщина. Видимо, предупрежденная заранее, она без тени удивления приветливо пригласила гостей, затем, протянув руку Соне, назвала свое имя. Констанция только что вернулась из министерства иностранных дел где работала в отделе печати. Извинившись, она просила подождать, пока приготовит кофе.

Когда Констанция принесла кофе, Сиснерос комментировал гостям фотографии роскошного семейного альбома. Из рассказа постепенно вырисовывалась интересная картина перевоплощения молодого легкомысленного аристократа в сознательного борца революции, вставшего в ряды компартии в самые трудные дни республики.

Мать мечтала увидеть Игнасио рыцарем ордена Калантравы [Религиозный и военный орден, основанный в XII веке для борьбы с мавританцами], а он стал летчиком. Дворянское происхождение, принадлежность к королевской авиации, связи с высшими правительственными кругами» казалось, должны были привести его в стан Франко, куда переметнулись две трети офицеров ВВС, а он, не колеблясь, встал под знамя Испанской республики. Незаурядные летные и организаторские способности по достоинству были оценены правительством, назначившим его командующим ВВС. В грозные дни защиты Мадрида он по-настоящему оценил роль различных партий в борьбе и решил, что должен стать коммунистом. И не было для Игнасио странным, что совершенно самостоятельно пришла в компартию и Констанция…

Далеко за полночь Птухин проводил Соню в гостиницу.

— Завидное у Констанции и Игнасио взаимопонимание. Для мужчины многое значит, когда женщина видит в нем того, кем он хочет быть. Я думаю, что мужчина где-то даже больше нуждается в духовной поддержке, чем женщина. Он менее откровенен в проявлении своих чувств, и это не эгоизм, не черствость. Это скорее всего мужская сдержанность. И если женщина уловит в его глазах момент, когда необходима ему поддержка, то мужчина свернет гору. Так, по-моему, у Сиснеросов.