Канун - Игнатий Потапенко

— Не на родину?

— Это было бы для него удовольствіе, а въ такихъ случаяхъ не стараются доставить удовольствіе! — сказалъ Корещенскій.

Володя вернулся домой и сообщилъ Натальѣ Валентиновнѣ добытыя имъ свѣдѣнія.

XXIV

Все то, что происходило въ эти дни, какъ-то страннымъ образомъ вліяло на душу Натальи Валентиновны.

Она походила на человѣка, спокойно прожившаго много лѣтъ въ домѣ и вдругъ узнавшаго, что подъ поломъ этого дома давнымъ давно уже живетъ гнѣздо ядовитыхъ змѣй и ужасъ сковываетъ его при мысли объ опасности, какая грозила ему каждую минуту въ прошломъ.

Наталья Валентиновна принадлежала къ людямъ, не способнымъ вникать въ сущность того или много направленія и активно примыкать къ той или другой партіи. Она умѣла только чувствовать правду и симпатизировать.

Левъ Александровичъ въ ея глазахъ не принадлежалъ ни къ какой партіи. Для нея это былъ человѣкъ сильный умомъ и волей, самъ создавшій все для себя, вонъ изъ ряда выходящій по сравненію съ людьми, которые попадались ей въ жизни.

Люди, которыхъ онъ считалъ своими друзьями, были симпатичны. Въ отношеніи къ нимъ онъ проявлялъ себя мягкимъ, добрымъ, благожелательнымъ.

Зигзаговъ же причислялъ себя къ борющейся партіи и онъ несомнѣнно принадлежалъ къ ней, потому что вмѣстѣ съ другими терпѣлъ гоненія и лишенія. То его, хотя и не надолго, сажали въ тюрьму, то высылали въ дальнія мѣста, то запрещали ему писать, то грозили ему участіемъ въ серьезномъ процессѣ съ серьезной карой.

Но она не вникала глубоко въ сущность его направленія, а только чувствовала, что въ этой сторонѣ его жизни есть правда, что онъ это дѣлаетъ безкорыстно, не для себя, а для чего то высшаго. И это вызывало въ ней симпатію.

Теперь она вдругъ почувствовала себя въ глубокомъ затрудненіи. Съ одной стороны — человѣкъ, котораго она любитъ и потому отдаетъ себя и свою жизнь, съ другой же, въ лицѣ Максима Павловича, правда, къ которой всегда лежало ея сердце.

И эти люди вдругъ стали врагами, и, какъ можно судитъ, уже непримиримыми.

Разобраться во всемъ случившемся ей было очень трудно. Она внимательно читала статью Максима Павловича и понимала въ ней все и, какъ читательница, она увлекалась блескомъ его таланта, заражалась его ядовитостью и готова была рукоплескать ему.

Но вдругъ въ головѣ ея являлась мысль:- это политика, это борьба, они люди различныхъ партій. Я въ этомъ слишкомъ мало понимаю, чтобы судить безошибочно.

Но, помимо этого, въ лицѣ Зигзагова она теряла человѣка, къ которому питала какую-то трогательную, почти нѣжную дружбу. Это была уже серьезная потеря, которую она явственно ощущала.

Всегда судьба этого человѣка ее заботила, всегда она готова была отдать многое, чтобы помочь ему и выручить его. И вотъ теперь никто не знаетъ, что грозитъ ему.

На слѣдующій день она почувствовала мучительную тревогу. Нельзя сидѣть спокойно, не зная, что дѣлается съ человѣкомъ, которому нѣсколько дней тому назадъ дружески пожималъ руку.

Но вѣдь она знаетъ, что и онъ питаетъ къ ней самыя искреннія чувства, и была увѣрена, что и теперь не смотря на то, что онъ такъ рѣшительно объявилъ войну Льву Александровичу, по отношенію къ ней онъ остался тѣмъ же.

И она представляла его себѣ въ тюрьмѣ, одинокимъ, заброшеннымъ, лишеннымъ свѣта и воздуха, что онъ такъ всегда любилъ, покинутаго друзьями… И ей стало стыдно за то, что она сидитъ дома и ничего ради него не предпринимаетъ.

Льва Александровича она увидѣла только за обѣдомъ. И онъ поразилъ ее своимъ настроеніемъ. Даже въ обычное время, когда все шло исправно, онъ рѣдко бывалъ такимъ.

Какая-то бьющая ключемъ живость, проявлявшаяся въ говорливости, веселости, остроуміи. Казалось, онъ не могъ удержать въ себѣ слова — и это онъ, всегда такой сдержанный и уравновѣшенный.

Она только слушала его и, думала о томъ, чтобы въ глазахъ ея не выразилось удивленіе.

Послѣ обѣда онъ по обыкновенію съ полчаса сидѣлъ въ ея будуарѣ. Тутъ она спросила его.

— Отчего это ты сегодня такъ возбужденъ? Ты чѣмъ-то очень доволенъ. Это рѣдко бываетъ съ тобой.

— Все идетъ хорошо, прямо къ цѣли, Наташа… Человѣкъ бываетъ доволенъ, когда видитъ результаты своей работы, когда онъ можетъ ихъ осязать… А мои пальцы начинаютъ ихъ чувствовать…

— Я вѣдь ничего этого не знаю, Левъ Александровичъ.

— Да, ты не знаешь, это правда. Я странный человѣкъ. Я до такой степени люблю дѣйствовать на свой единоличный рискъ и страхъ, что даже самому близкому человѣку какъ будто боюсь отдать хотъ каплю изъ нихъ. Я люблю сообщать только результаты.

— Я не хочу нарушать твою привычку, я только говорю, что не знаю, чтобы ты не удивлялся, если видишь съ моей стороны мало сочувствія.

— Скоро первое января, Наташа, тогда все узнаешь… Я только говорю тебѣ, что все идетъ, какъ я хочу.

— Ты уже уѣзжаешь?

— Да, мнѣ пора. Теперь, въ концѣ года, у насъ идетъ бѣшенная работа.

— Погоди минуту… Ты знаешь, гдѣ содержится Зигзаговъ? Въ предварительномъ…

— А тебѣ развѣ сообщили?..

— Къ сожалѣнію, ты и въ этомъ примѣняешь свой «страхъ и рискъ» и я принуждена узнавать это отъ другихъ. Володя спросилъ Корещенскаго, а онъ у кого-то узналъ по телефону. Но ты знаешь, что его ожидаетъ?

— Я объ этомъ не думалъ.

— Я хотѣла бы, чтобы ты объ этомъ подумалъ, Левъ Александровичъ.

— А ты меня удивляешь, Наташа… Я, конечно, не злопамятенъ… Но Зигзаговъ явно сталъ моимъ врагомъ. А ты болѣешь о немъ, какъ о другѣ.

— Да, потому что я не чувствую его своимъ врагомъ. Онъ врагъ твоей политики. Если бы вы когда нибудь встрѣтились, какъ частные люди, вы пожали бы другъ другу руки… Ты вѣроятно будешь сердиться, но я все таки прошу тебя, если его ожидаетъ что нибудь тяжелое, отведи отъ него.

— Я могу сказать тебѣ прямо, Наташа. сейчасъ я для Зигзагова пальцемъ не двину. Что съ нимъ сдѣлаютъ, я не знаю и не могу знать, или скорѣе не долженъ. По всей вѣроятности, его вышлютъ куда нибудь не въ особенно пріятныя мѣста. Вообще, я не думаю, чтобы его ожидало что нибудь утѣшительное. Но послѣ перваго января, разумѣется, если я нe ошибусь въ своихъ расчетахъ, я сдѣлаю для него гораздо больше, чѣмъ ты думаешь. Тогда я никого не буду долженъ просить объ этомъ. Тогда будетъ достаточно мнѣ мигнуть глазомъ… Довольно съ тебя?.

— О, да… Этого совершенно достаточно. Но я хотѣла бы еще одно: повидаться съ нимъ.

— Зачѣмъ?

— Чтобъ сказать ему это.

— Гм… Да, пожалуй… Это не будетъ лишнее. При томъ же теперь, пока ты еще не носишь мою фамилію, ты можешь это сдѣлать. Это ничему не помѣшаетъ, если онъ будетъ знать, что мы съ тобой великодушнѣе, чѣмъ онъ; но этого нельзя сдѣлать черезъ меня.

— Черезъ кого же?

— Да самое лучшее — ты позови къ себѣ Корещенскаго. Онъ это устроитъ тебѣ.

— Ты его увидишь сегодня?

— По всей вѣроятности. Но все-таки ты позови его помимо меня. Я не долженъ даже косвеннымъ образомъ вмѣшиваться въ это. И вообще обо мнѣ по этому поводу съ Корещенскимъ ни слова… И кромѣ того, Наташа, ты какъ нибудь обойдись безъ записки. Самое лучшее — пусть сдѣлаетъ это Володя. Они вѣдь пріятели, — прибавилъ онъ съ иронической усмѣшкой. — Корещенскій принимаетъ Володю даже въ Министерствѣ. — Когда приходится переходить черезъ пропасть по тоненькой жердочкѣ, перекинутой черезъ нее, надо быть очень осторожнымъ.

Володя пошелъ къ Корещенскому на другой день утромъ, когда тотъ еще былъ дома. Алексѣй Алексѣевичъ обѣщалъ оторвать полчаса отъ своего служебнаго времени и быть у Натальи Валентиновны около полудня. И онъ это исполнилъ.

— Я вамъ нуженъ, — говорилъ онъ, цѣлуя ея руку, — это такой рѣдкій подарокъ для меня. Ну, давайте же мнѣ самое трудное, самое головоломное, почти неисполнимое порученіе. Я хочу по крайней мѣрѣ передъ вами отличиться.

— Можетъ быть, это такъ и будетъ, Алексѣй Алексѣевичъ, сказала Наталья Валентиновна, — устройте мнѣ свиданіе съ Максимомъ Павловичемъ.

— Что-о? Вамъ? Послѣ всего, что было? — съ удивленіемъ спросилъ Алексѣй Алексѣевичъ.

— То, что было, принадлежитъ къ области, о которой я слишкомъ мало смыслю. А съ Максимомъ Павловичемъ мы старые хорошіе друзья. Я надѣюсь, что это не повредитъ Льву Александровичу. Это можно?

— Нѣтъ ничего невозможнаго на свѣтѣ! конечно, можно… Вѣдь онъ не на лунѣ, а всего только на Шпалерной… Но сперва надо узнать, здѣсь-ли онъ еще. Можетъ быть, его куда нибудь уже угнали.

— Такъ узнайте-же какъ можно скорѣе и устройте. Для вашего спокойствія могу вамъ по секрету сообщить, что Левъ Александровичъ противъ этого ничего не будетъ имѣть.

— А-а… Ну, прекрасно, я вамъ это устрою по телефону.

— Такъ пройдите въ кабинетъ. Тамъ есть телефонъ.

— О, что вы, голубушка, развѣ можетъ вынести подобную вещь частный телефонъ? Нѣтъ, я это сдѣлаю изъ Министерства. Черезъ часъ пришлите ко мнѣ Володю и онъ принесетъ вамъ все, что нужно.