Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Об этом Тимуру не рассказывали. Его внимание изо всех сил сосредотачивали на «было – стало», и кто в этом виноват – по лживой коммунистической версии.
Тимур любил и уважал родителей. Они в самом деле обеспечили ему счастливое, сытое и беззаботное детство. А ещё он им всегда доверял. Вдруг детство резко кончилось. Тимур никогда никому и под пытками не признался бы, но для него это стало очевидно лишь в тот момент, когда я перевелась на заочку и пошла работать. Я внезапно это осознала, вспоминая все его тогдашние реакции. Мой поступок в точности так же оказался лыком в строку, сильным аргументом в пользу тех убеждений, которыми пичкал Тимура отец.
– Видишь, сыночка! – торжественно и громогласно говорил отец Тимура, стремительно шагая из стороны в сторону по комнате, где в кресле тихонько сидел сын и почтительно слушал отца (так я себе это представляю). – Мы, наконец, пришли ко времени, когда молодёжь может свободно учиться, получать знания и не работать при этом, не отвлекаться на что-то другое! Знания, только знания. И вот приходят эти… забугорные и уничтожают прекрасное достижение. Юноши и девушки снова вынуждены идти вкалывать, дабы прокормиться, ведь мы, родители, не можем им помочь, как было при социализме, ведь из нас прицельно сделали бедняков! Потому-то твоя Белка и устроилась на службу. Причём, она глупа и не понимает, отчего так происходит, её всё устраивает, и она прётся в самое жерло вражеской пропаганды – той самой, из-за которой ей и пришлось оставить учёбу в дневном вузе. Осознаёшь степень промытости мозгов? Но ты-то не поддавайся! Не думаю, что вся эта свистопляска продлится долго. Народ не станет терпеть, слишком многое для него сделалось очевидным. Но Тимур! – отец становился прямо перед сыном и строго смотрел в его глаза. – Мы должны бороться, чтобы как можно скорее всё исправить. Иначе они распродадут всю страну, окончательно развалят экономику и покалечат сознание людей до такой степени, что уже не собрать! Ведь Ччччубайсссссс!
И вот уже в голове Тимура прижились две поганые мыслишки: работать я пошла из-за козней Госдепа, и экономику добивает тоже он.
Раз за разом, капелька за капелькой, и однажды отец и сын жмут друг другу руки, отец смахивает слезу умиления, к ним подбегает счастливая мама, обнимает своих «мальчиков» и осторожно говорит:
– Но нельзя из-за этого рушить молодую семью!
Отец чуть мрачнеет, нахмурившись, Тимур растерянно кусает губу. Наконец, отец произносит:
– Целиком и полностью от неё зависит, от жены его. Если она по-настоящему любит Тимура, то разделит его убеждения. А если нет, то… зачем нашему сыну та, которая его не любит?
Он вовсе не был дураком и прекрасно знал, что делает. И во мне он был уверен – я «не подведу», моя реакция будет «правильной». И они, наконец, избавятся от чужой и отвратительной еврейской родственницы. «Мы откроем сыну глаза на жидов», – думал почти счастливый мужчина. Всё шло по плану. Плановое хозяйство – лучшее, что может быть в мире! Отец Тимура всегда был в этом убеждён на сто процентов.
Мне кажется, что всё происходило примерно так. Причём, чем старше я становлюсь, тем убедительнее представляется именно такая картинка.
А забавно Поля сказала, что я хороший и добрый мизантроп. Всё в этом мире неоднозначно и противоречиво, особенно человек, но не до такой же степени! Да, я не доверяю людям, одинаково боюсь и злости их, и жалости. Врождённое ли это или своим страхом меня «заразил» когда-то папа, решивший выстроить своеобразную линию обороны на случай, если его не будет рядом, а мне сделают больно – иди знай.
Подруги и мама – хором! – правы: главное не достигнуто. Я могу обмануть выражением лица, мою реакцию на что-либо никто не может угадать, а толку чуть. Впрочем, без этого умения я давно взорвалась бы бомбой и улетела на Луну без всякого ядра. Контроль внешней реакции не раз помогал утишить гнев или обиду, попридержать адреналин и, возможно, избежать неприятностей.
Хотя в последнюю встречу с Мариной дров наломала именно я… Долго потом пыталась понять, что на меня нашло, но кроме шока из-за истории с Тимуром никаких объяснений не придумала.
Не шибко-то помогали папина наука и моё умение: было больно и саднило в душе.
– Ма-а-а, – ныла я вечерами по телефону, – отдай Фимку!
– Закроем эту тему! – возмущалась мама. – Ни за что. Заведи своего.
В январе случилось огромное событие, которого мы все ждали: Марина родила сына. В самой лучшей, самой дорогой клинике Москвы.
В первую очередь я аккуратно выстроенными фразами поздравляла по телефону Лёшеньку, потому что сама новоиспечённая мамочка не могла отвечать по мобильному. Маринин муж вежливо и холодно поблагодарил и коротко ответил на мои вопросы. Не более того, ни слова лишнего, никакой необязательной болтовни со мной, совершенно очевидно нежеланным человеком в его жизни.
Вскоре, к счастью, удалось дозвониться до самой Марины.
– Бе-е-елочка! – стонала она в трубку. – Какое это счастье! Видела бы ты моего пупсика, какие у него глазки, ой, это вообще! А бровочки – домиком, такие маленькие, шевелятся! Ой, а ушки, ушки-то! Белочка, они ж игрушечные! И пальчики – страшно прикасаться!
Нет, разговаривать с залитой по маковку окситоцином женщиной решительно невозможно. Кудахчет, сюсюкает, мозг отключен за ненадобностью, изо рта льётся сплошной «курлык-мурлык, сю-сю, мур-мур». В общем, всё было благополучно, теперь перед нами с Людкой стояла сложная задача – навестить Марину, увидеть её и малыша, чтобы не вляпаться в Лёшеньку. А то не дай бог что…
История с «навестить» затянулась аж на полтора месяца. Кормящей маме непросто выбрать время для гостей нон-грата, мы же не сидели ровно на пятой точке в ожидании, у нас с Людой свободного времени было немного. Долго не получалось совпадения возможностей.
И лишь в середине февраля Марина, наконец, сообщила, что весь вторник с утра до
