Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

— Могу я видеть мисс Билберри? — робко вопросила Агнесс, пока вдова рассматривала ее сквозь узкую щелку в двери, привыкая к ней постепенно.

— Милли занята. Пишет приглашения гостям.

— Наверное, у вас их намечается очень много! — подольстилась гостья, и миссис Билберри, смягчившись, пустила ее на порог. Всем своим видом она напоминала рассерженную кошку, которую внезапно почесали за ушком, заставив, тем самым, разрываться между желанием расцарапать руку и довольно замурлыкать.

— Гостей будет изрядно, — согласилась она. — Мистер Холлоуэстэп пообещал разместить наших родственников, которые прибудут из Ланкашира…

— В амбаре.

По скрипучим ступенькам спускалась Милли, оттирая чернила с усердием, достойным леди Макбет.

— Он разместит их в амбаре, — сообщила она, пропуская мимо ушей приветствия.

— Потому что на постоялом дворе не будет места…

— … еще бы, ведь там он поселит свою родню…

— Ты должна признать, Милли, что его тетка была вхожа в дом герцогини Портлендской.

— Служила там помощницей судомойки, — отрезала Милли. — Проходи, Агнесс. Прости, что не могу пожать тебе руку, чернила въелись мне в кожу до костей.

— Н-ничего.

— Не «ничего», а довольно неприятно.

— Я хотела пригласить тебя на прогулку, — начала Агнесс, — но если ты занята…

Милли просветлела.

— Что ты, я с радостью! Разве можно пренебрегать утренним моционом?

— Милли, ну что за глупости! — встревожилась миссис Библберри, преграждая ей дорогу. — Через час приходит портниха.

— Завтра пускай воротится, — Милли уже завязывала под горлом ленты капора. — И вообще, что за мода такая, венчаться в белом платье? Белый меня полнит. Я предпочла бы розовый или, того лучше, зеленый, вот как у Агнесс. Что, Агнесс, одолжишь мне свое платье? Венчаться в одолженном — добрая примета.

— Не говори так, Милли! Даже в шутку, — одернула ее матушка и закатила глаза. — Зеленый на свадьбе! Я надеюсь, что если мисс Тревельян почтит церемонию своим присутствием, на ней будет более подобающий наряд.

Агнесс поглубже запахнулась в шаль и уже собралась спросить миссис Билберри, чем ей не угодил зеленый цвет, как по лестнице кубарем скатились дети. Внося посильную лепту в свадебные хлопоты, они швырялись друг в друга обувью и щедро разбрасывали по полу рис — столь важные обряды лучше отрепетировать загодя. Закатив рукава, вдова нагнулась над визжащим клубком, пытаясь ухватить косичку или вихор, а девушки тем временем выскочили на улицу.

При свете дня Агнесс заметила, что Милли выглядит неважно — ее лицо пожелтело и лоснилось, как оплывающая свеча, а губы распухли, потому что Милли беспрестанно их покусывала. От нее нехорошо пахло потом. Унылый вид Милли, равно как и до неприличия роскошное платье Агнесс, исключали возможность променада по главной улице, но девушек это нимало не огорчало. Словно тати в нощи, они пробирались по задним дворам и узеньким аллеям, пока последний ряд домов не скрылся за густой зеленой изгородью. С нее вялыми пурпурными языками свисали амаранты, и Милли, сорвав соцветие, начала увлеченно обдирать с него мелкие цветки. В народе амарант прозывался «любовь, что кровью истекает», а любые упоминание любви ей, видимо, были ненавистны. И хотя Агнесс не терпелось рассказать, что теперь у нее совершенно точно есть кавалер, и еще какой, ей пришлось спрятать свои чувства, как прикрывают огонек свечи в стылом, продуваемом насквозь коридоре. Вряд ли Милли разделит чужую радость.

— А что не так с зеленым на свадьбе? — затронула она тему, которая казалась ей наиболее нейтральной.

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? — вскинулась Милли.

— Ты ведь сама давеча…

— Ах, да, — девица замялась. — Просто глупое суеверие, и то, что ты его не знаешь, делает тебе честь. Значит, ректор не позволяет прислуге сплетничать в твоем присутствии, не то, что в иных домах. Признаться, даже говорить тебе не хочу. Ты посмеешься над нами, сельскими жителями, с вершин своей образованности.

— Ну, скажи, а?

Милли с отвращением растоптала голый хвостик амаранта.

— Селяне считают, что зеленый цвет носят они. Если надеть на свадьбу зеленое платье, они прогневаются и придут за тобой.

— Кто — они?

— Ну, они, — Милли раздраженно пожала плечами, словно «они» было именем собственным. — Добрые соседи.

— Чьи соседи?

— Наши. «Добрые соседи» или «дворяне». А Фэнси говорит, что в Уэльсе их называют «благословение для своей матери».

— Да кого же это — их? — взмолилась Агнесс, но Милли вдруг остановилась и замолчала. На лбу ее жирно заблестела капелька пота, и Милли стерла ее пальцем, оставив на коже грязно-пурпурный подтек, словно синяк.

— Знаешь что, Агнесс? Ты иди вперед, я тебя нагоню, — сглотнув, сказала она. — У меня, кажется, завязка на чулках развязалась. Я за куст зайду, а ты иди.

— Но потом ты мне расскажешь…

— Да, конечно, все расскажу, только ты иди сейчас, пожалуйста.

Деликатно кивнув, Агнесс прибавила шаг и, пока Милли шелестела в кустах боярышника, вполголоса затянула одну из баллад миссис Крэгмор, Все мысли вертелись вокруг загадочных «соседей». Что еще за «они»? Уже не в первый раз она слышит это местоимение, казалось бы, совершенно безобидное, но произносимое смущенно и с оглядкой. Что с ним не так? Знала она и другое слово, вызывавшее похожий эффект. Блудодейство. До сегодняшней ночи она не понимала, что оно значит, но сегодня, кажется, поняла. Когда поцеловала Ронана.

Чувство настолько прекрасное и пронзительное не может не быть грехом. Это как сумма всех земных удовольствий, помноженная на десять.

Быть может, «они» пробуждают в душе такие чувства, а потом уводят за собой…

— Милли! — встрепенулась Агнесс, поворачивая назад. — Ты слышала про третью дорогу?

Агнесс подошла поближе, стараясь погромче топать и шуршать юбками, дабы предупредить ее о свое приближении — подвязывание чулка дело интимное, не хотелось бы застигнуть ее врасплох. Милли все не отзывалась. Но как только Агнесс прислушалась, то почувствовала, как волосы становятся дыбом, больно натягивая пучок на затылке.

— Милли?

Звуки были такими, как будто кто-то пытается плакать, пока его душат.

Их источником были Милли.

Отодвинув колючие ветви, Агнесс увидела подругу — и отшатнулась. Милли стояла на коленях, согнув в локте левую руку и цепляясь за траву скрюченными пальцами, правой рукой зажимая рот в безуспешной попытке сдержать рвоту, но сквозь пальцы стекала белесая жижа. Капор ее сбился набок, рот был сизым от чернил и «любви, что кровью истечет».