Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

— Не нужно ничего закладывать, — процедил пастор. — Лицензию я выпишу бесплатно. Вам больше двадцати одного года, хотя по вашему поведению и не скажешь, мисс Билберри тоже совершеннолетняя. Посему согласие опекунов вам не требуется. Повенчаю вас прямо сейчас, благо до полудня еще не скоро. Где она?

— Осталась в церкви. Ей войти?

— Вы что же, не понимаете, что ее уже никуда не пригласят войти? — сказал пастор, устало качая головой.

Мисс Билберри притаилась за каменной купелью и, наверное, нырнула бы туда, если бы мистер Линден начал ее распекать. Но ему было не до увещеваний, их время уже прошло.

— У вас есть кольца?

Девушка молча протянула ему ключ.

— Тоже сгодится.

После того, как Эдвин пообещал заботиться о жене, а та подчиняться мужу, и молодожены расписались в церковно-приходской книге (пастор предусмотрительно выделил им отдельную страницу), они покинули церковь. Мужчины не обменялись поклонами, миссис Лэдлоу не стала приседать на прощание.

— Держитесь подальше от окон, — сказал мистер Линден в качестве напутствия, и Эдвин кивнул:

— Мы знаем.

— Постарайтесь не задерживаться у нас надолго.

— Как будто нам позволят.

Вернувшись в ризницу, мистер Линден постоял у окна, провожая их взглядом и беззвучно, но от того не менее яростно ругая себя за былую снисходительность. У него было время выкорчевать их пороки, но он позволил им заколоситься, и теперь ему остается собирать урожай. Его вина. Как и все остальное.

Он втиснул церковно-приходскую книгу на полку огромного шкафа, среди других таких же томов, переплетенных в черную кожу, и провел рукой по их шершавых корешкам, отматывая время назад, пока не остановился на году 1814 от Рождества Христова. 1 августа. Ламмас, он же Лугнасад, праздник жатвы. Его крестины. Единственная запись в тот день: «Джеймс, сын Томаса, графа Линдена, и Абигайль, его жены». Ниже пометка «Во время погружения в купель ребенок не кричал». Ни у кого больше такой нет. Ни у кого ее и быть не может. Лучше бы священник не вытаскивал из воды младенца, но прижал ко дну купели и держал так, пока тот не захлебнется, по-прежнему не издав ни звука…

— Где Милли?

Едва он успел захлопнуть книгу, как Агнесс ворвалась в ризницу, прижимая к груди охапку кружев, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся фатой.

— Ты имеешь в виду миссис Лэдлоу?

— Как, уже? Обвенчались? Но как же так! — топнула племянница. — Я не успела вручить ей фату… как она обвенчалась без фаты? И торт еще в духовке!

— Торт? — переспросил мистер Линден, завороженно разглядывая сухую пену кружев.

— Его нужно печь три часа, а после часов шесть пропитывать кремом и бренди!

— Торт?

— Для свадебного завтрака, — терпеливо пояснила Агнесс. — Или на севере его устраивают на следующий день после свадьбы?

Пастор подошел к пюпитру, на котором покоилась Библия, тяжелая, с коваными застежками, и подозвал Агнесс:

— Изволь подойти поближе. Вот так. Положи руку на Библию.

Зажав фату под мышкой, она кончиками пальцев прикоснулась к позолоченным узорам на обложке и посмотрела выжидательно.

— Дай клятву, что впредь ты будешь избегать общества миссис Лэдлоу, что пропустишь мимо ушей приветствия, если ей достанет дерзости с тобой заговорить, что никогда не будешь даже вскользь упоминать женщину, что замарала твою репутацию своей дружбой. Как она осмелилась пригласить тебя на ужин, зная такое про себя!

— Сэр, что же вы говорите?

— Хотя бы раз преступи свое упрямство и выслушай меня, глупая ты девчонка! В грядущем Сезоне я повезу тебя в Лондон, чтобы подыскать тебе достойного жениха. Неужели ты хочешь, чтобы дурная слава вилась за тобой, как рой оводов за Ио? Никакое приданое не купит тебе доброе имя, Агнесс Тревельян. Подруга падшей!

— Она… совершила блудодейство?

— Да, Агнесс, — отвечал мистер Линден со всей серьезностью. — Она впала в грех похоти.

В наступившем молчании слышно было, как ноготки Агнесс царапают кожаную обложку.

— Поклянись же, — снова начал пастор, — что отныне и вовек ты не будешь иметь с ней дела.

— И не подумаю.

Когда она упрямилась, ее глаза наливались глубокой, опасной синевой, губы алели от нетерпеливых покусываний, худенькое лицо преображалось, и тогда она казалась красивой.

Прекрасной.

— Я заставлю тебе поклясться!

Он до того сильно прижал ее руку, что почувствовал, как под тонкой, совсем еще детской кожей перекатываются косточки, тоже тоненькие и хрупкие, как у птицы, но не ослабил хватку, а продолжал давить. Она вскрикнула и забилась. Если отпустить ее теперь, она убежит, а этого ему совсем не хотелось.

«Агнесс, Агнесс, я не выпущу тебя…»

Но она дернулась с такой силой, уперев левую руку в край пюпитра, что Библия соскользнула с наклонной поверхности и, под их единогласный вздох, упала на пол, рядом с уроненной фатой. Эхо подхватило громкий стук и ропотом разнесло по церкви, даже колокола заворчали, возмущенные кощунством. Пастор замер, и Агнесс, опередив его, опустилась на колени и подняла книгу, торопливо разглаживая листы. Протянула ему, глядя снизу вверх. Руки подрагивали от веса книги. Губки, снова бледненькие, неровно очерченные, кривились в виноватой улыбке. Вздохнув, мистер Линден водрузил Библию обратно на пюпитр. Помешкав, тоже нагнулся и подал Агнесс фату.

— Не знай я, что ты родилась на берегах Альбиона, счел бы тебя маленькой язычницей из Занзибара. Пойми, дитя мое, ты не можешь смыть с себя чувство долга, как притирания от веснушек. Неужели все мои наставления не оставили след в твоей душе?

— Еще как оставили, дядюшка, — отвечала девушка уже спокойнее.

— Чему же ты научилась от меня, позволь спросить?

— Играть. Но эта игра мне не нравится. Я сбрасываю карты, сэр, и встаю из-за стола.

— Это не игра, Агнесс, — он прочистил горло, как перед проповедью, и пронаблюдал не без раздражения, как племянница усаживается на стул, складывает ладошки на коленях и покорно готовится скучать.

— Женщина по самой своей природе, данной ей от Бога, занимает в цивилизованном обществе особое положение. Почет и поклонение, кои в прежние времена возносились к монархам, мы слагаем к ногам дам, пусть даже незнатных. Женщины освобождены от необходимости пробиваться в жизни и состязаться с мужчинами, у них нет иной работы, кроме той, к которой они питают природную склонность — домоводства. И в обмен на все эти блага от вашего пола требуется лишь одно — подавать мужчинам пример добродетели, искупать наши грехи своей чистотой.

Ноздри Агнесс затрепетали — она только что проглотила зевок.