Слишком много любовников - Анна и Сергей Литвиновы

Но что оставалось ей делать с этой виной? Поправить ничего было нельзя. Оставалось лишь выпросить у Господа прощения. И она молилась и просила – но своими словами.

Отношения Алены с церковью были сложными. Точнее, их не было вовсе. Когда-то, когда ей было лет десять – еще существовал Советский Союз, но уже перестали гнать и притеснять религию, и в Черногрязске открылась церковь, – мама отвела ее туда и окрестила. Но с тех пор в храме Алена бывала всего-то несколько раз. Можно сказать, от случая к случаю. Зайдет с подружкой, купит и поставит свечку, попросит о чем-нибудь Господа. Не исповедовалась и не причащалась она ни разу.

Да! Она знала, что, в случаях, подобных ее, следует исповедаться. Православная церковь в Ницце имелась. Но официально покаяться – это ведь целая история. Говорят, перед этим мероприятием следует поститься, потом идти в церковь, стоять в очереди, как-то по-особенному складывать руки. А потом – что говорить священнику? Как найти слова? «Я убила человека»? Но это ведь неправда. Она, слава богу, Зюзина не убивала. А как сказать? «Из-за меня погиб человек, мой муж»? Но священник переспросит: как это – из-за вас? И что прикажете ответить? Дальше пересказывать ему все? И во всем каяться? Как она встретилась с Андреем – то есть как его там на самом деле – с Соснихиным? Как влюбилась в него и изменила с ним мужу? Как познакомилась с губернатором и сначала не устояла против его домогательств, а потом стала встречаться с ним намеренно, подготавливая ограбление? И потом рассказывать, как они с Андреем, то есть с Владом, решили ограбить Ворсятова? И говорить про сам разбой? И как Влад пытал губернатора? А она стояла рядом пусть безмолвной, но соучастницей? Нет-нет-нет, все это – да хотя бы половину! – она просто не в состоянии выговорить. Никому. Даже священнику. Нет-нет, исповедь – это явно не про нее.

Но все-таки однажды в свой выходной Алена пришла к русской церкви. Храм оказался расположен на улице имени Николая Второго. Рядом был переулок, названный Цесаревич. Сам храм был похож на Василия Блаженного, только выглядел меньше, уютней, камернее. Весь он сиял изумрудно-лазурной краской, как будто недавно построен или отреставрирован.

Алена нерешительно шагнула внутрь ограды. Вдруг навстречу – батюшка. Она засмущалась и, как всегда при встрече с духовным чином, опустила глаза. Но успела заметить, что священник был молодым, высоким, красивым, с умным и каким-то светлым лицом. Проходя мимо, он вдруг радушно сказал ей по-русски: «С праздником!» – и проследовал своей дорогой.

«С праздником? – удивилась она про себя. – А какой сегодня праздник? И как он определил, что она русачка? Но последнее как раз несложно. Без ложной скромности: довольно мало, даже среди хваленых француженок, таких красивых женщин, как она. Да и с поздравлением все, наверное, просто: в церкви, что ни день, какой-нибудь праздник. Иные, вроде Пасхи, по целым неделям отмечают».

Неумело перекрестившись, она вошла (выждав, чтоб не сразу за священником) в храм. Первое, что поразило ее: там оказалось прохладно. На улице в это время даже у моря – настоящее пекло. А тут – или строили хорошо, с выдумкой, или в новейшие времена здание кондиционером оснастили – было приятно свежо.

Хоть и не по карману ей были лишние траты, Алена купила за два евро свечку. Поставила перед иконой Николая Угодника. Оказывается, мама в детстве научила его различать: он – с седой бородой, похожий на Деда Мороза (а Алена и забыла, что это помнит). Помолилась ему за себя – покровителю всех путешественников (откуда-то ведь и про это знала).

А вот куда и перед кем ставить свечу за помин души, не ведала. А спросить не у кого, да и неудобно. В храме была пара человек, но они стояли разрозненно перед алтарем, молились, каждый о своем. И она развернулась и тихо ушла.

Но в храме ей понравилось. Может, из-за того, что там было холодно – в то время как на улицах, даже вечером, жара несусветная, а у нее в квартирешке – вообще круглые сутки ад, и ночь не спасает. И еще она, оказывается, неосознанно скучала по России – а церковь выглядела, и внутри, и снаружи, очень русской. Вдобавок груз, лежащий на ее душе, после посещения храма стал легче.

С тех пор она начала приходить туда, на авеню Николая Второго. Однажды попала на службу. Людей оказалось неожиданно много. Были, судя по виду, и украинцы, и румыны. Много бедных, как она сама. Но большинство – русских, притом изрядно богатых. В основном, конечно, женщины – в платочках от «Эрме» и бриллиантах. Но встречались и мужчины, притом одинокие.

Мысли завертелись было в прежнем направлении: познакомиться с богачом! Влюбить в себя! Устроить свою жизнь! Съехать из ужасной квартиры в арабском квартале! Однако она одернула себя: стоп, хватит. Однажды она уже шла этой дорогой. И чем кончилось? Едва не погибла и не оказалась за решеткой. Чудом осталась на свободе, и неизвестно, надолго ли. Может, как раз сейчас – а она об этом не знает – Россия запросила об ее экстрадиции как сообщницы преступника Соснихина.

Нет, теперь ее удел – ни о чем не мечтать и никуда не стремиться. Как специально для нее сказал в своей проповеди тот самый красивый священник, которого она некогда встретила у ограды (его звали, как нарочно, отец Андрей): «Смиряйтесь и обретете Царствие Небесное». Проповедовал он со всем убеждением, и речь его ей понравилась.

И она стала приходить в храм на улице имени злодейски убитого императора. Не только для того, чтобы помолиться и покаяться, и взгрустнуть о России (которую она, может, больше не увидит). В церкви ей становилась лучше. Ноющая боль в груди и вина на время испарялись. Вдобавок развлечений она себе могла позволить не много. Даже в кино не ходила, экономила. А тут для нее словно роскошный спектакль ставили. Сверкали золотом оклады икон, люстры, расшитые одеяния священников и алтарников. Ангельскими голосами пел хор. Приятным запахом курилось паникадило. Сверкали свечи. Слова и смысл службы, ведущейся на церковнославянском, от нее ускользали – будто спектакль на иностранном языке шел, – но все равно действо выглядело впечатляющим и интересным.

Она скачала из Интернета Евангелие. Сидела в свободные дни на лавочке в парке, в том же Шато над морем (благо, это развлечение тоже было бесплатным), и читала Новый Завет. Потом стала искать пояснения непонятных мест на сайтах, посвященных православию (их в Интернете оказалось много).

Она научилась ставить свечки и молиться за помин души раба Божия Евгения. Потом стала просить у Богородицы, чтобы та дала ей все, что Алене нужно. А что конкретно – по ее, Девы Марии, усмотрению.

А однажды был Алене вещий сон. Точнее, не так. Бывает ведь, когда на границе яви и полусна причудится вдруг чье-то лицо, образ или голос. Так и с ней случилось. (Было это уже в конце осени, когда жара в Ницце сменилась туманами, а порой срывались дожди.) И вот однажды, когда будильник, зовущий на работу, уже прозвенел, за окном еле-еле развиднелась серая хмарь, но сон еще толком не ушел – в этот момент почудился Алене голос. Чем-то похожий на глубокий, красивый голос священника отца Андрея. Произнес он всего два слова. Звучали они странно: ЛОЖНАЯ ПАРАДИГМА.

Слова были явно не из ее, Алениного, лексикона. Второе – так вообще неизвестное. Она его, может, раньше и слышала, но не очень ясно представляла себе, что оно значит. Что-то совершенно заумное. Выходит – раз она термина не знает и им не оперирует – ей и впрямь кто-то свыше его зачем-то продиктовал?

Для того чтобы разобраться, пришлось идти в кафе с вай-фаем, платить за стакан колы, подключаться к Сети. Но те определения парадигмы, что она в Интернете отыскала, ситуации не только не проясняли, но и запутывали еще больше. Прямо голова кругом пошла. И в грамматике, как оказалось, этот термин используется, и в социологии, и в философии. Но пояснения к слову зубодробительные, ничего не понятно. Наконец, среди разной зауми она увидела совсем простое (где-то на сайте типа «философия для чайников»): парадигма – это концепция, система ценностей.

Такая трактовка ей подходила. И делала отчасти понятным, что сказал ей голос. Наверное, подумала она, он имел в виду, что она раньше жила неправильно. Не туда бежала. Не к тому стремилась. Хотелось ей всего и сразу. И славы, и любви, и денег. Со славой-то, понятно, с самого начала не сложилось. А к богатству она рвалась и пыталась добиться – страстно, не разбирая дороги, не считаясь ни с кем и не замечая никого вокруг себя.

И вот к чему все привело. Бедняга Зюзин погиб, умер мученической смертью. Она сама – на чужбине, нелегально, таится в крохотной комнатке и, возможно, разыскивается на Родине за разбой и грабеж. И перспективы ее дальнейшие крайне туманны.

Так, может, надо, действительно, в корне изменить свою жизнь? Отказаться, как голос ей сказал, от ложной парадигмы и взять себе за правило парадигму – иную? Например: ничего не хотеть, жить и радоваться сегодняшнему дню, смиряться (как говорил отец Андрей) и (как призывал он же) делать добрые дела?