Окно в природу-2003 - Василий Песков

Но на частый вопрос: а не страшно ль в лесу? - рассказывая этот случай, в котором я был сам виноват, всегда говорю: в лесу страшен не лось, страшен в лесу сейчас человек.

Была однажды у меня встреча. Выхожу на просеку в сумерках, а на ней трое явно недобрых людей. Стоят тихо, о чем-то вполголоса говорят. А у меня в рюкзаке японская фотокамера, бинокль, объективы. Бежать бессмысленно - они рядом. Надо было изобразить спокойствие: не боюсь! Как стругал ножом палочку, так и продолжаю стругать. Поздоровался, проходя мимо. Трое ответили: «Здравствуйте!» И, возможно, это слово меня спасло. Удаляясь, на спине чувствовал взгляды что-то замышлявших людей. А когда увидел тропинку с просеки в лес, рванул по ней куда быстрее, чем несся от лося.

И был один случай с собакой. Также вечером, почти уже в темноте, вышел я на кордон лесника. У него была пасека и держал он возле нее тройку свирепых псов. Я вышел на их голоса, боясь заблудиться. И один пес сорвался с цепи. Спасла меня палка в руке - вертелся на месте и крутил ее, как пропеллер. Лесник, услышав неладное, выскочил из избы: «Михалыч, ты?» Укоротил собак. И мы на бревнышке с ним посидели, размышляя о превратностях жизни.

А как-то раз недалеко от того же кордона я полез на березу проверить сорочье гнездо. В нем оказалось три уже оперившихся птенчика. Взял одного в руки - разглядеть, сфотографировать. А тут подоспела мать - из себя выходит от справедливого гнева. Меня клюнуть боится, остервенело долбит ветку черемухи, на которой сидит. Знатоки поведенья животных называют это реакцией замещенья. Так же ведет себя разъяренный начальник: ударить подчиненного он не может - бьет по столу кулаком.

А вот местечко, где наткнулся я на любовников. Вышел из-за куста, а они мнут траву и что есть мочи грешат - решили, видно, что никого, кроме них, в лесу быть не может. Спешу пройти мимо, делая вид, что очень меня занимают янтарные шишки на елке, и слышу рассерженный голосок Евы: «Предупреждать звуками надо, что идете!» Адам же, чувствую, зажимает ей рот ладонью: «Молчи, глупая!» Удаляясь, я посмеялся, вспомнил кое-что похожее из своих приключений и мысленно пожелал плохо знающим лес влюбленным выбирать местечки поглуше.

А дальше, там, где поляна заливом вторгается в лес, лежал я, помню, в конце апреля на теплой поваленной зимним снегом высокой траве, слушал зябликов и почувствовал: в рюкзаке моем кто-то скребется. Полез в кармашек - божья коровка в спичечном коробке! Пленил я ее поздней осенью задремавшей на кусте татарника. Посадил в коробок и сунул не помню зачем-то в рюкзак. Зиму она со мной путешествовала: побывала в Сибири, в заповеднике на Хопре, в плавнях у Астрахани. Летала на самолете, сопровождала меня на лыжне и, наверное, спала, когда рюкзак висел на крючке. И вот объявила, что жива и здорова. Открыл коробок, посадил жучка на ладонь. Коровка раскрыла жесткую красного цвета броню на спине и на тонких, как папиросная бумага, крыльях полетела, кольнув мое сердце маленькой радостью. Иногда для радости надо совсем немного.

И вот дошли мы с нашей «молитвой» до деревни Зименки (названье-то каково!), которую знаю и очень люблю уже сорок лет. Местный пастух Василий, помню, когда еще были в селе коровы, просвещал меня насчет обитателей леса. «Лоси часто заходят в стадо и ходят вместе с коровами. Обычно траву они не едят, но норовят забрести в клевер. Очень любят его, но дотянуться мордой до сладкой еды не могут. Так что делают - сгибают ноги и едят на коленях... А зайцы, знаешь, испугавшись чего-нибудь, прячутся меж коров. И меня они не боятся. Видел однажды, как заяц корову лапой по морде шарпал - отойди, мол, а то задавишь».

В Зименках жил (царствие ему небесное!) владелец невиданной в этих местах скотины - ослика. Подарили его в советское время мелиораторы из Каракалпакии. Ослик в первые годы страдал от морозов, и ему сшили что-то вроде жилетки из старого полушубка. А потом у ослика отросла шерсть, и он был в Зименках фигурой заметной - возили на нем сено, дрова, сажали и копали картошку. Добравшись до Зименок, я непременно заходил повидать «азиата», как ласково называл его старик-хозяин. Приносил я ослику посоленного хлебца, и он стал меня узнавать. Иногда ослик громко и довольно противно икал. Старик гладил его по загривку: «Искренний ты мой! Знаю, знаю, тоскуешь тут по своей Средней Азии. Ну ничего, перезимуем!» Ослик пережил старика, умершего от тромбофлебита. Много курил - сначала отняли одну ногу, потом другую. Бога молил освободить его от бренности жизни. И Бог внял.

Далее путь мой идет мимо пруда, в котором главная рыба - дальневосточный ротан. Знакомый мне по Зименкам мужик однажды пригласил присесть на пруду рядом и рассказал: «Удивительное созданье - ротан. В феврале нарубил я для погреба льду. А через полгода, когда пришло время копать картошку, решил я погреб почистить. Выгружаю остатки льда, черпаю воду. И что же вижу в воде? Ротанов! Выходит, принес я их вмерзшими в лед, в погребе они отошли и полгода обретались в талой воде. Выпустил я их в этот пруд, уважая живучесть, а вот сейчас, может быть, какой-нибудь попадет на крючок».

Люблю бывать я на этом пруду поздней осенью, когда первый крепкий мороз скует воду. Находишь камешек или комок мерзлой земли, кинешь полого на лед раз, другой, третий. Наслажденье, как в детстве, слушать затихающий на льду звук: те-те-те-те!..

И вот тропинка по лесу, куда не всегда грибники забираются. Тут, в ельниках, кажется, может жить леший или еще что-нибудь этакое. На опушке у конца тропки под елкой кем-то неведомым сбита скамейка из липовых жердочек. Сидя на ней, думаешь: не только ты оставляешь тут след, и еще кто-то ходит, даже вот место посидеть не поленились устроить.

С опушки виден закат солнца над полем - мое любимое время дня. Однажды заметил: разные птицы слетаются вечером на опушку - проводить солнце - и умолкают, наблюдая, как светило уходит за горизонт. Смена дня и ночи их волнует так же, как и людей.

И теперь вдоль опушки - к шоссе! В ожидании сумерек сюда из леса слетаются совы и ждут момента, чтобы, тихо летая над полем, охотиться на мышей. Зная это, я много лет забавляюсь: лягу под елкой и звуками изображаю присутствие мыши. Дело это простое: крепко сжав губы, надо втягивать в себя воздух - получается звук, какой мыши издают при возне. И вот они тут как тут - совы. Чтобы их подзадорить, рукой пошуршишь еще в палой листве. Для всех мышеедов (сов, лис, кошек) это желанные звуки. Однажды вечерний спектакль я устроил при внуке, когда он был еще мальчиком. Появилась не одна сова, а целый выводок, возможно, с матерью - сразу пять сов. И все рады обманываться. Неслышной каруселью вились у скрадка, где я шуршал и попискивал. Наверняка совы нас видели, но желанные звуки держали их в этом месте. Устав кружиться, мышееды сели на сухой куст рядом. Снимать их было уже темно. Зарисовал силуэты в блокноте...

Вот и вся «молитва» моя в бессонную ночь. Обычно засыпаешь где-нибудь на половине воспоминаний, а иногда мотаешь клубок их до самой опушки, где охотятся совы. И тут уж точно отходишь ко сну, считая: одна, две, три. И все кружится, кружится. Совы - мои любимые птицы.

10.12.2003 - Заповедники

Лесная окраина.

Внимание! Они под угрозой !

В конце ноября Дума приняла поправки к лесному законодательству, разрешающие переводить лесные земли в «нелестные» и позволяющие вести на них строительство. Люди, понимающие, что стоит за поправкой к закону, решительно воспротивились. Депутат Сергей Митрохин сказал: «Эти поправки позволяют росчерком чиновничьего пера переводить под коммерческую застройку национальные парки, заповедники, защитные зоны вокруг водоемов и больших городов». Под этими словами подпишется каждый, кто знает, какова нынче роль заповедников в мире и в каждой стране. Рассмотрим кое-что для непосвященных.

Интенсивная деятельность человека на Земле возрастает лавинообразно. Спасти островки дикой природы могут только заповедники. Истину эту не надо доказывать. Американцы свои национальные парки и заповедники считают высшей национальной ценностью. Она неприкосновенна! Политик, который в США попытался бы на нее покуситься, немедленно поставил бы крест на своей политической карьере. Африка, сто лет назад являвшаяся «сплошным заповедником», сегодня сохранила диких животных только на заповедных территориях. Отсталым в своем развитии государствам хватило «цивилизованности» эти заповедники учредить и бережно к ним относиться.

В Советском Союзе реконструкция хозяйства страны в 30-х годах прошлого века заставила создать продуманную систему заповедников. Кое-кому из хозяйственников они мешали. Некоторые (и при Сталине, и при Хрущеве) закрывали, но потом, одумавшись, открывали вновь. И оберегался в неприкосновенности статус заповедного дела. Эта форма охраны природы превосходно работала. Благодаря заповедникам удалось сохранить соболя, исчезавшего в Сибири повсюду. В Казахстане и в Калмыкии строгой охраной почти из небытия удалось вернуть антилопу сайгу. Воронежский государственный заповедник помог сохранить повсюду исчезнувшего бобра и расселить его не только в нашей стране, но и во всех странах Восточной Европы. В европейской части страны в сотни раз удалось увеличить численность лосей. В 1928 году на территориях Московской, Тверской, Калужской, Костромской, Ярославской, Новгородской областей насчитали всего 27 (!) лосей. А в 60-х годах благодаря строгой охране только в московских лесах было их несколько тысяч. Сегодня же тут даже следа лосиного не увидишь! Истребило лосей выделение под садовые участки «лесных болотистых неудобий», где животные имели убежища, и еще - бесконтрольная вольница «охотников-браконьеров». Лоси в серединной России сохранились практически лишь в заповедниках.