Роза с шипами - Наталья Якобсон

Среди них, как будто в насмешку над злом затесался один единственный великолепный, отлитый из меди ангел, и его распластавшиеся за стройным телом громадные крылья занимали куда больше места, чем нетопыриные, заостренные крылья ифритов.

-- Он похож на тебя, - заметила Роза, рассматривая одухотворенное, без тени зла, но неподвижное лицо.

-- Таким я был когда-то, - коротко бросил я.

-- Когда был человеком?

Абсолютно невинный вопрос затронул какую-то болезненную струнку. Я взглянул на ангела, и мне почудилось, что уголки его губ тронула едва заметная, лукавая улыбка. Поспешно отвернувшись, я чуть не споткнулся о постаменты других статуй.

-- Впервые я увидел этого ангела очень давно, в безымянном городе за мостом, здесь всего лишь копия, - проговорил я скороговоркой, надеясь скинуть с плеч груз прошлого, всего лишь поведав о нем Розе. Этой красивой, юной девушке, у которой в сумочке сидит маленький монстр, а в гардеробе спрятана колдовская книга. Красавице, которая привыкла ко мне и не требует, чтобы я изменился в лучшую сторону. Роза и не подозревала о том, что может одним своим обиженным вздохом убедить даже демона, что в присутствии дамы необходимо вести себя хорошо, и при случае щегольнуть остроумием и манерами.

-- Их здесь целая рать, - страх Розы прошел, она с восторгом огляделась вокруг, развела руки в стороны и сделала пируэт, будто пытаясь разом обнять всю галерею. - И каждый из них...

Она не решилась договорить " готов сражаться во имя тебя", решила, что в присутствии грозных изваяний будет оскорбительно говорить о них, как о гончих псах.

-- Они поступят так, как я прикажу, - я произносил правду как есть, не стесняясь отсутствием щепетильности. Истуканам не ведомы обиды. Двое сфинксов, дремлющих в центре, ряд горгулий, ифритов, гоблинов и других крылатых существ, которым люди не придумали названий - все они были сделаны из бронзы и меди, но в тоже время полны жизненной энергией. Они все осознавали мою власть над ними и лишнее упоминание об их зависимом положении не могло никого оскорбить. Они смирились с тем, что несвободны и даже ощущали гордость от того, что их таких разных и непохожих друг на друга объединяет в один легион власть более могущественного, чем они все существа. В них не могло быть никаких добрых чувств, но иногда мне казалось, что по-своему они любят меня.

Возможно, если бы я оказался в беде, то одно из этих изваяний расправило бы крылья, самовольно сорвалось с места, оставив пустой пьедестал, и устремилось на выручку. Может быть, если б Роза, в волосах которой сейчас мелким крошевом блестели снежинки, а в голове не было ни одной мысли о побеге вдруг надумала сбежать, то медный ангел слетел бы со своего постамента и все с той же лукавой улыбкой встал у дверей, преграждая ей путь, как самый надежный и неподкупный часовой.

Уже оказавшись в тепле и уюте замковых покоев, я начал размышлять о том, как поступить дальше. В камине раскололось бревно, и посыпались на экран снопы искр, будто даже твердое полено не могло вытерпеть напряжение, которым давили на него мои мысли. Стоило только разозлиться и все на чем бы я не сосредотачивал взгляд, начинало биться или колоться без видимой причины.

Какая мораль или предосторожность могла помешать мне всего лишь вернуться в Виньену, спрятаться за углом и, выждав, когда Ротберт войдет в двери своего убежища, дохнуть огнем с высоты на его дом, чтобы вспыхнули все подвалы. Тогда, вероятнее всего, князь уже не сможет спастись, и будут с лихвой отомщены не только годы заточения, но и все те жизни, которые унес пожар в замке моего отца. Я имел в виду только замок и самых близких людей, потому, что жизни целой страны не искупить, принеся в жертву всего лишь горстку падших людей, преступников, теней, использующих ночь, как маскировочный костюм.

Жажда отмщения на миг воодушевила. Что если Ротберт тоже окажется в самом пекле и ощутит вкус огня, тот самый вкус, который я ощущаю постоянно на кончике языка, даже просто, когда сглатываю слюну. Он никогда не узнает, что значит чувствовать примесь огня в своей крови, но зато узнает боль от ожогов. Даже если он успеет выбежать на улицу, мой огонь все равно настигнет его и тогда ...тогда он, как огненный факел начнет метаться по улицам Виньены и от моего наследства останутся одни пепелища. Я нахмурился. Нельзя быть до конца уверенном в том, что князь не сможет потушить пламя, от которого уже занялась его одежда всего одним магическим словом или, что не успеет добежать до первого фонтана, а потом отсидеться где-нибудь, и с мрачным торжеством наблюдать, как пылает город, завещанный мне. Я почти услышал его пугающий, гомерический хохот, разносящийся над пожаром, хохот, который никак не может вырваться из горла странноватого, красивого, молодого человека. Я представил себе белый, светящийся овал лица, округленный, гладко выбритый подбородок, твердые, но чувственные губы, но не смог представить, как из них вырывается сатанинский смех. Насмешка и злорадство исходили от того первоначального одержимого и уродливого князя - горбуна, но только не от современного, модно одетого в подражание мне господина.

Я поспешно спустился в свою лабораторию и прижался ухом к закрытой двери, надеясь вновь услышать манящие обещания, увещевания, клятвы. Никаких голосов и никаких обещаний, будто сила заключенная в манускриптах угасла и умерла, похоронена под грудой бумаг с менее сильными заклинаниями. С досады я ударил кулаком по двери, так, что затрещали филенки, но сама дверь ни на дюйм не сдвинулась петель. Ни трещинки, никакой надежды на то, что ее удастся взломать даже с помощью моей разрушительной силы. Не то, чтобы сам дуб, из которого она сделана был таким крепким, просто нужно было провести по ней ключом крест на крест, чтобы она отворилась. Заклятие охраняло права хозяина на собственность от всех, если нужно, даже от него самого.

Достав ключ из кармана, я обычным способом открыл дверь, и понял, что в лаборатории что-то не так. Никаких звуков, никакой атмосферы ожидания чудесных фокусов, все кругом напряжено, как струна. Точно таким же неуловимо опасным бывает затишье перед бурей. Надо было бы позвать Розу, чтобы она просто молча посидела в обитом кашемиром кресле, которое самовольно чуть шаркая по полу гнутыми ножками подобралось к столу, будто специально для нее. Когда Розы рядом не было, работа шла из рук вон плохо. Но сейчас мне не захотелось ее беспокоить, наверняка, она возиться со своим отвратительным питомцем.

Я сгреб первую попавшуюся охапку свитков и разбросал их по столу. Первое появление Розы в моей лаборатории дало мне ключ к возможной расшифровке всего, что когда-то лежало в сундуках под землей. Когда-то все эти, обладающие тайной силой, записи отказывались лежать спокойно. Даже в Рошене они вызвали эпидемию чумы, а здесь в самых недрах замка с ними почему-то не происходило ничего из ряда вот выходящего. Никакая разрушительная сила не просачивалась сквозь щели в филенках дубовой двери и не рвалась крушить статуи в коридорах. И опять с языка чуть было не сорвалась та же самая фраза "затишье перед бурей".