Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

Я постоял перед отелем. Стало чуть прохладнее. Я пошел к Бродвею, глазея на веселые огоньки витрин и на приезжих провинциалов, которые толклись на тротуарах и таращили глаза на этот мишурный блеск и на крутых ребят в джинсах и кожаных бушлатах, у которых руки чесались затеять с кем-нибудь потасовку или учудить что-то еще в таком же духе.

Я съел пару хот-догов, выпил кокосовый напиток и двинулся в противоположную от центра сторону. Я тоже глазел по сторонам, точно приезжий, и чувствовал себя ужасно — мне было жалко себя и я знал, что наслаждаюсь видом Нью-Йорка последние минуты своей жизни. Я точно раздвоился — один все приговаривал: «Да ты гляди-гляди вокруг — полюбуйся на этот город в последний раз!» А другой бубнил: «Перестань! Тебе остается только пойти в номер, принять снотворное и — привет».

Я всматривался в лицо каждого пешехода в надежде встретить знакомого. Может, кого-то из сослуживцев по армии, может… И тут я вспомнил про Арта. По крайней мере, надо же позвонить человеку. Я дозвонился ему домой, и он устроил мне разнос.

— Да этот парень с тебя сдерет двойную плату за то, что ты пропустил прием. Что с тобой стряслось?

— Ничего.

— Я звонил тебе в отель.

— Спасибо за заботу, Арт, но я не пойду к твоему специалисту.

— Не пойдешь? Как это понимать?

— Я вступил в общество «Христианской науки» и не позволю какому-то мяснику ковыряться у меня в животе.

— Ты что, сосем сбрендил? Послушай, Марти, с этим делом шутить нельзя. Я настоятельно тебе рекомендую…

Я попытался засмеяться.

— А почему бы мне не подурачиться, Арт? Ты же сам сказал, что волноваться нечего. Подумаешь, опухоль! Слушай, малыш, ты за меня не беспокойся. Я нашел уже лекарство.

— Ты был у другого врача?

— Нет, ты же мой врач. Но я собираюсь принять старое испытанное лекарство. Спасибо за все, Арт. И ни о чем не беспокойся.

— Марти, перестань молоть чушь…

Я повесил трубку, купил газету и отправился на такси к Сотой улице. Странное это было ощущение — думать о том, что у меня в кармане сейчас шестьдесят с лишним долларов, а они мне совсем не нужны — их можно прямо сейчас в окно выбросить.

В газете ничего интересного я не нашел. О Забияке Андерсоне уже начали писать мемуары. Нашлась какая-то девка, которая объявила себя его женой и предъявила публике их сынишку. Еще там была помещена фотография тетки с простецкой физиономией. Фамилия ее была Поллард. Сидя за рулем «шевроле», она на полной скорости придавила своего мужа к стене. Ее лицо показалось мне знакомым, и я прочитал заметку до конца. Супруги повздорили, и муж побежал к ее мамаше — надо же: у парня были прекрасные отношения с тещей! Миссис Поллард как раз проезжала мимо в «шевроле» и увидела его выходящим из маминого дома. Он попытался отпрыгнуть в придорожные кусты, чтобы спрятаться, но миссис Поллард свернула прямо в эти кусты и помчалась за ним до конца аллеи, упиравшейся в глухую каменную стену гаража. По ее словам, она «не понимала, что со мной происходит. Но теперь у меня словно гора с плеч упала».

Лицо и впрямь было как будто знакомым, но я никак не мог вспомнить точно. Я стал искать сообщение о поимке мистера Мадда, грабителя-любителя, но репортеры уже потеряли к нему интерес.

Была статья о бывших звездах бейсбола, которые не попали в Зал спортивной славы. В редакционной колонке анонимный комментатор рассуждал о преступности. Далее следовал комментарий о нью-йоркских гангстерах, нашедших себе прибежище в Майами. У Бокьо было стопроцентное алиби. Во-первых, он божился, что две недели безвылазно сидел в гостиничном номере, а во-вторых, в течение этих двух недель полиция Майами круглые сутки держала у него под дверью двух вооруженных охранников.

Были задержаны и допрошены несколько мелких бандюг. Отдел по расследованию убийств сделал стандартное заявление о том, что «расследование может сдвинуться с мертвой точки… в любую минуту».

Я перевернул страницу назад и снова взглянул на фото миссис Поллард. Добрые глаза. Интересно, они были такими же добрыми в ту минуту, когда она гналась за беднягой-мужем на своем «шевроле»?

Такси остановилось у отеля, я дал таксисту десять центов на чай и тут же подумал, почему не отдал ему все свои деньги или, по крайней мере, доллар.

Придя в свой номер, я разделся до трусов, закурил и решил, что нет смысла оттягивать решающий момент. Выложив из коробочки две таблетки на стол, я высыпал остальные в стакан с водой. Перед тем, как поднести стакан к губам, я подумал, что снотворные таблетки, надо надеяться, не окажутся горькими.

Этого мне узнать не удалось.

Час с лишним я потел и трясся, пытаясь донести стакан до рта, но он точно превратился в обломок гранитной скалы — я был не в силах оторвать его от стола. Все произошло точно так же, как с попыткой застрелиться, когда мне не хватило решимости нажать на спусковой крючок. Руки, ноги и голова легко двигались, но не тогда, когда моя ладонь сжимала стакан со снотворными таблетками. Я дрожал, потел, даже плакал от стыда, но все впустую: тело мое точно онемело. Я так и не решился отнять у себя жизнь.

Это было просто непостижимо. Раньше-то я никогда не испытывал недостатка храбрости — даже на ринге, когда мне приходилось драться с настоящим профессионалом, с каким-нибудь мастером нокаутов, который танцевал вокруг меня десять раундов, дожидаясь возможности нанести только один точный удар, — даже тогда, прекрасно понимая, что мне не тягаться с моим противником и что напрасно я преисполнен этой глупой щенячьей удали, мне хватало выдержки не смалодушничать и не лечь на пол.

Я снова и снова пытался поднять стакан со стола, пока в конце концов не выронил его, в отчаянье попытавшись вцепиться в него зубами, только тут я наконец расслабился. Я сел и тупо уставился на мокрое пятно на ковре. Я вдруг воочию увидел свою безжизненно висящую руку и представил себе врача «скорой», который пытался вонзить мне в вену иглу капельницы…

Я смотрел на ковер так долго, что у меня даже в глазах зарябило. Потом перед моим взором вдруг выросла миссис Да Коста — она вопила: «Ах ты, бандюга с полицейским значком!» Я отчетливо увидел тонкую струйку крови, текущую у нее из носа.

Стоило мне закрыть глаза, как видение исчезло. Я закурил, но смог сделать только три затяжки. Потом в качестве эксперимента проглотил одну таблетку. Когда же я потянулся было за второй, последней, моя рука опять онемела. Это было настолько сверхъестественно, что я даже начал читать молитву.

От одной-единственной таблетки у меня замутилось в голове. Я прилег на кровать, но не заснул — или мне так только показалось.

Я глядел в разверзшуюся перед собой черную бездну и стал размышлять о прожитой жизни. Начиная со смерти мамы, когда она лежала в грубо обструганном гробу такая холодная и непохожая на себя — на веселую маму, к которой я привык. Потом я вспомнил, как переехал к тете Мэй и как убегал раз сто от этой глупой старой дуры, из ее огромного неуютного дома, от ее бесчисленных «правил», которые все сводились к запрету «Этого делать нельзя!». Она хотела как лучше, конечно, но выжившая из ума старая дева — воспитательница никудышная. Потом вспомнил, как три года жил в «приюте». Тот еще был приют. Физически я был крепче любого десятилетнего мальчишки и в этом «приюте» узнал две вещи. Много раз на дню мне сообщали, что я «выблядок» — это продолжалось до тех пор, пока я не отдубасил одного большого мальчика. Тогда я еще узнал, что умею больно бить.

Перед моим мысленным взором проносились эпизоды наших полупрофессиональных футбольных матчей на песчаном поле; тогда я, выступая полузащитником, умудрялся жить на десять — пятнадцать долларов в неделю, которые мне доставались в случае нашей победы. Потом в моей биографии были нелегальные боксерские поединки: наша команда «любителей» колесила в старом драндулете из Нью-Йорка в Олбани, в Утику, Баффало, Торонто и Монреаль, а оттуда в Бингемптон. Каждый вечер мы выступали на новом ринге под вымышленными именами и возвращались в Нью-Йорк с сотней или больше в кармане, уверенные, что нам принадлежит весь мир.

И вдруг на экране моей памяти появились девушки — сначала первая, с которой я лег в койку, дело происходило в Сиракузе, а я, к своему стыду, был старше, чем следовало бы для первого раза. За ней потянулись все прочие — с неразличимыми лицами и фигурами. Если бы не девки, я смог бы чего-то добиться на профессиональном ринге. По сложению и повадкам я сильно напоминал Тони Галенто. Но увы, я так и остался уличным драчуном — строгие правила бокса вечно сковывали мои природные повадки, заставляя переходить с бега на шаг.

И вот что самое поразительное: вдруг мне стало ясно, что я сижу на кровати в своем номере, словно разбуженный звонком будильника. Я чувствовал себя отдохнувшим и полным жизненной энергии. Я принял душ и почистил зубы. Когда я сдал ключ от номера сонному портье, настенные часы показывали только половину пятого утра. Он спросил: