Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному - Сергей Сеничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В качестве обезболивающего средства прописал доктор опиум и основоположнику английского детективного романа Уилки КОЛЛИНЗУ. Писатель почувствовал себя лучше и привык. Дозы увеличивались и увеличивались. Всё закончилось ПОЛНЕЙШИМ распадом личности…
Напомним, что последние полтора десятка лет Диккенс мотался по Англии и Европе (преимущественно по парижским кабаре и сомнительной репутации салонам) в сопровождении именно этого наркомана…
Не от хорошей жизни и тоже в известной мере случайно стал морфинистом Михаил БУЛГАКОВ. Ему было двадцать шесть. Он служил сельским врачом и, отсасывая как-то через трубку дифтеритные пленки из горла больного ребенка, заразился сам. Ввёл себе противодифтеритную сыворотку. От той начался зуд, выступила сыпь, распухло лицо. Боли не давали спать, и доктор попросил вколоть ему морфия. Через день впрыскивание повторилось. Потом еще и еще. Организм привык к наркотику в считанные дни — Булгаков подсел…
Год спустя он пил морфий уже прямо из пузырька. Как медик прекрасно отдавал себе отчет в происходящем, как человек — испытывал всё большие ломки. К тому же, Михаил Афанасьевич панически боялся огласки. Нервы начали сдавать. «Ведь ты не отдашь меня в больницу?!» — молил бедняга Тасю (Татьяна Николаевна Лаппа — первая жена писателя), всё невозвратней теряя человеческий облик. Однажды в припадке гнева он лукнул в жену горящим примусом, в другой раз — целился в нее из пистолета…
Она же и спасла его.
Вынужденная делать мужу успокоительные инъекции, Татьяна Николаевна стала обманывать его, впрыскивая в вену вместо наркотика дистиллированную воду. Не чувствуя эффекта, Булгаков требовал увеличить дозу. Тася терпела его ор и упреки, упрямо продолжая затеянное. И свершилось то, что иначе как чудом не назовешь. Во всяком случае, даже сегодняшняя практика лечения наркоманов знает лишь единичные случаи, подобные этому: произошло ПОЛНОЕ отвыкание. А ведь до «Мастера и Маргариты» дело могло запросто и не дойти…
Увлекался «дурью» и большой поклонник Колриджа Николай ГУМИЛЕВ. Во всяком случае, поэт долгое время курил опиум, меняя трубки в поисках «более удобной»…
Но едва ли не самым записным наркоманом широкого профиля среди отечественных литераторов был БРЮСОВ. Начал с опиума. Тот вроде бы помогал в общении, позволял делаться более доступным и открытым. По большому счету это было баловство и пижонство купеческого сынка. Настоящим же морфинистом Валерий Яковлевич стал, по воспоминаниям Ходасевича, году в 1908-м, с легкой руки его тогдашней пассии Нины Петровской — по-своему весьма обаятельной, но вполне законченной истерички. На морфин самопровозглашенный гений подсел уже капитально. Отделаться хотел, да не удалось. Обращался к доктору. Лечение прошло почти безрезультатно. Тот же Ходасевич рассказывал, как в 1917-м во время разговора он заметил, что Брюсов вдруг впал в оцепенение и едва не уснул. Потом встал, удалился в соседнюю комнату и вернулся оттуда «помолодевшим». Владислав же Фелицианович вспоминал, как пару лет спустя заглянул невзначай в ящик рабочего стола к Валерию Яковлевичу и наткнулся там на иглу от шприца да обрывок газеты с пятнами крови…
О героиновой зависимости Брюсова — «для возбуждения ослабевшей энергии» — вспоминала и свояченица поэта Б. Погорелова… Но самым, пожалуй, достоверным свидетелем выступает сам «певец холода»: в его поэме «Подземное жилище» красноречиво и профессионально приведены ВСЕ виды наркотических опьянений. Есть мнение, что одной из причин преждевременной смерти поэта от скоротечного воспаления легких стал именно наркотик, снижающий, как известно, уровень иммунной защиты организма…
В изголовье постели умершего при не вполне проясненных обстоятельствах ГОГЕНА был найден огромный шприц со следами морфия…
Предательскому дурману в свой «голубой период» отдал дань и ПИКАССО. Считается, что он завязал с наркотиками на рубеже тридцатилетия. При этом никем не скрывается, что «курение опиума доставляло ему истинное наслаждение»… От цирроза печени, вызванного злоупотреблением алкоголем и наркотиками, умер и его сын Поль.
Изредка и только чтобы поднять тонус — так, во всяком случае, сообщается — прибегал к небольшим дозам кокаина молодой ФРЕЙД. Записать его в злостные кокаинисты было бы слишком смелой выходкой, однако и отмахнуться от имеющихся свидетельств не получается…
Будучи еще бедным приват-доцентом, Фрейд привез этот малоизвестный алкалоид в Вену в надежде разбогатеть, изучив и описав его свойства. Но коллеги, которым было поручено начать исследование, пока он с невестой прокатится отдохнуть, опередили его. И начинающему доктору осталось пользовать препарат в качестве не первооткрывателя, а одного из первопотребителей… Кокаин ослаблял волнение, снимал депрессию, помогал обретению свободы речи. Однако выяснено, что Фрейд принимал его в РАЗЛИЧНОЙ дозировке как минимум до 1895 года. Напомним, что именно в эту пору был написан триумфальный труд под названием «Толкование сновидений»…
Другое дело — ХАКСЛИ, знакомый отечественному читателю антиутопией «О дивный новый мир»…
Хаксли пользовал наркотики как стимулятор видений предельно сознательно. Растворил раз в стакане воды 400 миллиграммов мескалина (это алколоид пейотля, если так понятней), поглотил, уселся в кресло и принялся созерцать. Посозерцал, и всё это в эссе. А было мастеру слова и сюжета в ту пору ни много ни мало 60 годочков. К тому времени он уже нешуточно страдал от рассеянного склероза и говорить не мог о чем-либо кроме эвтаназии, и опыт со снадобьем вряд ли был обыкновенной шалостью. Важно другое: с того дня наш герой превратился в пропагандиста мескалина как кратчайшего пути к новым видениям, идеям и горизонтам…
Экспериментировал он и с ЛСД. Вообще, именно Хаксли стал первооткрывателем этой коварной кислоты как чисто обезболивающего препарата, после чего провозгласил ее открытие благом для человечества — в смысле долгожданного его «просветления».
Имеется несколько версий ухода писателя в мир иной. Одни говорят, что он случайно принял смертельную дозу ЛСД (100 микрограмм). Другие утверждают, что старик попросил об этой услуге жену, и верная Лаура выполнила его последнюю волю. Третьи считают, что та роковая доза была никакой не смертельной, а лишь «стандартно эффективной». Но как бы там ни — средством сведения счетов с жизнью для великого мистика стала чертова кислота…
Экспериментировал с мескалином и молодой САРТР. На продолжении нескольких месяцев его мучили галлюцинации. Во всяком случае, своей студентке из России, а вскоре и их общей с Симоной де Бовуар любовнице Ольге Казакевич он с упоением рассказывал о преследующих его по всему Парижу гигантских раках…
Позже философ переключился на коридрен.
Не пугайтесь, мы тоже в фармацевтике не шибки, по нашим сведениям это смесь амфетамина с парацетамолом. Для справки же: амфетамин — синтетический стимулятор центральной нервной системы, химический аналог адреналина. Был получен в 1932-м как средство, подавляющее аппетит. Однако вскоре выяснились и иные его свойства, а значит, и назначения. В наши дни он считается популярным клубным наркотиком — довеском к экстези. Сартр поглощал его заради повышения работоспособности. И, как пишут, небезрезультатно. Почти анекдотично звучит теперь рассказ о том, как получив предложение написать предисловие к сборнику Жана Жене, Жан-Поль глотнул своих волшебных пилюль и сел к столу. И не остановился, пока вместо заказанного предисловия не получился том на восемьсот с лишним страниц.
Тем, кто Сартра вовек не открывал, будет небезынтересно познакомиться со стилем его эпистол. Вот, к примеру, несколько строк: «…такая регуляторная тотализация реализует мою имманентность в группе в квазитрансцедентность тотализирующей третьей стороны; ибо последняя, в качестве создателя объективностей и организатора средств, вступает в напряженное и противоречивое отношение трансцедентности-имманентности так, что моя интеграция, хотя она и реальна здесь и сейчас…» ну и т. д. Одним словом, был Жан-Поль не только крепко развратным, но еще и пугающе откровенным типчиком, если кто понял, о чем выше речь.
По правде сказать, слог этот и нам не очень. Однако на Нобелевку потянул. А что мсье Сартр от премии отказался — это дело отдельное и не нашего с вами ума…
Кто-то из биографов съязвил, что так они с Симоной и жили: утречком она приносила ему горсть амфетаминов, без которых гений уже не мог бодрствовать (по крайней мере, продуктивно), вечером — горсть барбитуратов, без которых любимый не мог уснуть. А к завтраку снова возбуждающего… Не знаем, ведомо ли об ту пору было, что злоупотребление этой гадостью бьет не столько даже по почкам с печенью, сколько сказывается на глазах. Сартр, как известно, ослеп…
