Семь ангелов - Николай Усков

– Черт вас разберет, – хмыкнул Алехин.

– Это же элементарно, Иннокентий Александрович. Нужно получить от конторы санкцию на ликвидацию агента. А для этого агента надо подставить. Уверена, что сразу после убийства Климова он сообщил, что не давал отмашки на операцию «Сиренко», что это моя самодеятельность, что меня завербовал Иван Климов…

– Завербовал? Он что, тоже чекист?

– Разумеется, нет. Просто у него был внятный мотив для убийства. Ему срочно нужны были деньги. Однажды Севастьянов приказал мне вступить в тесный контакт с Иваном, – она поморщилась, – я все никак не могла понять, зачем ему понадобился этот девственно глупый поросенок. Теперь знаю: Севастьянову нужно было предоставить конторе нашу фотографию «ню».

– Гениально! – не удержался Алехин.

– Да, у Севастьянова были прекрасные мозги, – Катя отхлебнула воды и продолжила: – Так вот, когда я увидела полковника там, в окне, я поняла, что у меня есть минута, может быть, две, чтобы уйти.

– Но как Севастьянов узнал, что Иван собирается напасть на Климова?

– Петр Евгеньевич любил повторять: «Мы следуем тенью за человеком, просто в какой-то момент тень начинает действовать самостоятельно».

– Кровавая гэбня! – огрызнулась Ксантиппа.

– Он элементарно установил слежку за всеми членами семьи, знал о каждом их шаге. То, что Иван тайно, на рейсовом самолете, отправился в Авиньон, не могло не заинтересовать его. Он, вероятно, вылетел следом. Когда я сообщила Севастьянову, что Иван повздорил с отчимом, полковник начал действовать. Он хладнокровно застрелил Федю. Спрятал его труп и сразу же открыл охоту на меня.

– Но это же авантюра, – недоумевал Алехин, – ведь Иван мог и не напасть на Климова.

– Но напал же. Как-то Севастьянов сказал, что дверь судьбы открывается на одно мгновение. Он всегда подолгу жил в любой ситуации, знал ее до мельчайших подробностей, чувствовал болевые точки. В результате у него была молниеносная реакция. Там, где обычному человеку требовался час-два, чтобы только начать думать, ему хватало секунды, чтобы все сделать.

– То есть, когда вы увидели Севастьянова в окне, вы поняли, что открылась ваша дверь судьбы?

– Петя был хорошим учителем, – согласилась Катя. – И очень везучим. Вскоре судьба преподнесла ему новый подарок – смерть Ивана. Это было невероятное стечение обстоятельств. Разумеется, план «Сиренко» не предусматривал безумного кладоискателя с цианидом в кармане. Кстати, этот кладоискатель меня и спас.

– Неужели вы и с дю Плесси знакомы? – изумилась Ксантиппа. – Правда, гнида? Он мне лабутаны сломал. Представляете?! – Катя усмехнулась.

– Нет, с дю Плесси я не знакома. Мне искренне жаль ваших лабутанов, но именно он меня спас. Если хотите, это была очередная дверь судьбы. После убийства Ивана основной версией стала не самодеятельность агента, а авиньонская тайна. И тут на сцену выступили вы, Иннокентий Александрович.

– Я никуда не выступал, – обиделся Алехин.

– Я знала, что единственный способ переиграть Севастьянова – это тоже следовать за ним тенью. Не бежать – так поступил бы любой, а быть рядом и ждать момента, когда его внимание будет занято чем-то другим.

– Например, мной и Ксантиппой, – предположил Алехин.

– Я следила за вами, потому что знала: Севастьянов рано или поздно окажется у вас за спиной. Я была уверена, что вы вспомните про подземный ход. И тогда станете для Пети мишенью номер один.

– Откуда такая уверенность? – удивился Алехин.

– Мне ведь Климов говорил, что он нашел дневник Хуго де Бофора. А накануне смерти я спросила, не начать ли мне с ним работать. Федя сказал, что отдал его вам. Кстати, я должна признаться, – Катя замялась. – Тогда в парке… на вилле Климовых. Вы обнаружили меня, и мне пришлось вывести вас из игры.

– Так это были вы? – изумился Алехин.

– Я так испугалась за Кенчика, – вставила Ксантиппа.

– Мне очень жаль. Невольно я стала причиной гибели Лизы, – Катя внимательно посмотрела в глаза Алехина. – Вы меня простите?

– Жуткая история, – вздрогнул Кен.

– А я всегда говорила, что чекисты – главное говно, – Ксантиппе периодически нравился образ борца с кровавым режимом. Обычно Пылкая вступала в бескомпромиссную войну с «балтийской килькой» – так она называла Чекиста Номер Один, когда в ее жизни образовывалась пауза между суаре, шопингом, спа-процедурой и сердечными муками.

– Власть гораздо более человечна, чем кажется, – задумчиво сказала Катя, – и ничто человеческое ей не чуждо.

– И вы это называете человечностью? Да они все подонки, – возмутилась Пылкая.

– Быть подонком, Ксантип, – это как раз очень по-человечески, – заметил Алехин. – И что же вы теперь намерены делать? – обратился он к Махаону.

– Начать новую жизнь, где-нибудь подальше от России. Я не смогу ничего доказать, да и не хочу. Там давно все ведут свою игру. Порою кажется, что вся Российская Федерация – это такое тщательно разработанное прикрытие.

– Точно, – согласился Алехин. – Мы живем в какой-то галлюцинации. У нас якобы президент, якобы премьер, якобы конституция, якобы список Forbes, якобы свобода, якобы звезды, якобы телевидение, якобы мораль, якобы религия, якобы армия, якобы собственность. Якобы, якобы, якобы. В 90-е любили говорить «как бы» и смеялись над этим. Теперь никто не смеется. Может, уже никого и не осталось.

– А я считаю, что надо бороться, – решительно заявила Ксантиппа, – гнать балтийскую кильку ссаными тряпками.

– Ксантип, это якобы борьба. Якобы тряпки. Да и якобы килька. Надо просто жить.

– Вести свою игру, – улыбнулась Катя.

– Знаете, что забавно в нашей истории, – Алехин коснулся ее руки. – За нами везде следовал добрый ангел и злой. Ровно так представляли себе жизнь человека в Средние века. Один ангел защищает, другой – ждет, что ты оступишься.

– У мужчин проблемы с арифметикой! – возмутилась Ксантиппа. – Не два ангела, а четыре. Ты про Бриена с дю Плесси забыл.

– Действительно, четыре ангела. «Когда найдешь из них ты четверых…» – Алехин помолчал. – Прошло два дня, а ощущение, что это было так давно… В другой жизни.

Эпилог

Париж, октябрь 2010 года

– А что Полина? – Алехин мучительно искал темы для разговора с Ириной Сергеевной. Смерть Лизы эти темы исчерпала. Ирина Сергеевна осталась в той жизни и теперь цеплялась за Алехина как за последнюю ниточку, связывавшую ее с дочерью. У Кена жизнь продолжалась, но мать Лизы не хотела его отпускать и заставляла вновь и вновь возвращаться туда, где Алехину было больно.

Они договорились встретиться в ресторане «Бургер» на бульваре Сен-Жермен, чтобы потом отправиться на лекцию Бриена в Сорбонну. Это была не просто лекция, а триумфальный доклад профессора об авиньонских находках последних месяцев. Алехин специально назначил встречу с Ириной Сергеевной так, чтобы она не могла съесть весь его день. Конечно, ему было жалко не столько времени, сколько себя. Да и Ирине Сергеевне не мешало немного отвлечься. Уже то, что он заставил ее одеться, причесаться и приехать в Париж, было немалым достижением.

– А что Полина?! – хмыкнула Ирина Сергеевна. – Полина вот-вот родит. Я отдала ей наш дом в Барвихе и виллу в Кап-Ферра. Все равно после смерти Лизы я не смогу там жить. Кстати, хотите лодку? Она мне ни к чему.

– Лодку? – удивился Алехин. – Я не смогу ее принять.

– Всегда знала, что вы порядочный человек. И Лиза это знала. Боже! За что мне такое?! – Ирина Сергеевна стала вздрагивать. Алехин сжал ее руку и налил в бокал красного вина. Она выпила.

– Кто будет заниматься бизнесом?

– Понятия не имею. Я оставила себе треть состояния. Остальное отдала Полине и Светлане Петровне. Пусть делают, что хотят. Я никогда не вернусь в Россию, – она замялась, – кажется, Лена, дочка Феди от Светланы Петровны, собирается развивать туристический бизнес. У Феди была небольшая сеть отелей в Италии. Подарю-ка я ей лодку, переделает в отель. Для туристов ведь это отличная приманка – романтический круиз на яхте русского олигарха, загадочно погибшего в средневековом замке.

Принесли горячее – кусок аргентинской говядины, сочившийся кровью. Ирина Сергеевна поглядела на мясо, немного поморщилась и сложила приборы на край тарелки.

– Вы не обращайте внимания, голубчик, вам надо кушать. А я что-то совсем не могу… Хотите, я вам свою порцию отдам? – в глазах Ирины Сергеевны читались радость и надежда. «Если не лодку, то хоть кусок мяса, – подумал Алехин, – дарить и отдавать – это все, что она умеет в жизни».

О Бриене писали все газеты Европы. Молодой профессор сделал одну из самых громких публикаций в истории медиевистики. Общественности был представлен комплекс документов из личного архива кардинала Хуго де Бофора. Но главной сенсацией стала не духовная папы Климента VI. После обнаружения авиньонских сокровищ ее цитировал даже любекский «Вестник рыбака», в разделе «О чем поговорить с другом за стаканчиком шнапса». Бомбой, взорвавшей научное сообщество, был дневник Хуго де Бофора.