«Если», 2011 № 12 - Журнал «Если»

Бесс неуклюже кивнула головой в шлеме, который теперь окраской отзывался на лесной сумрак. Она оценила замечание Элли, ибо тоже понятия не имела, как получила свое имя.

— Я наблюдала за тобой, — Элли кивнула на поляну. — Ты там чертовски ловко мелькала.

— Тогда почему же, во имя всех интеллектов, ты не убралась, когда я приблизилась?

Элли пожала плечами.

— Я так поняла, ты всего лишь тренировалась. Что это не всерьез… «Не всерьез» было едва ли не самым худшим оскорблением, которое Бесс бросали за все годы ее обучения в стенах Церкви.

— Но все равно было впечатляюще, — добавила Элли. — Если б ты показала мне еще что-нибудь, я бы с удовольствием посмотрела.

«Гамбит мертвой королевы». «Высвобожденный круг». «Вверх по водопаду». «Гостеприимный клинок». «Дважды обратный разворот». «Живот становится ртом». «Прорыв стали». И даже «Холодный шаг вовне» — прием с мечом и пространством, который до сих пор давался Бесс тяжело. Она выполнила их все.

До этого она испытывала усталость и скуку. Но теперь, когда у нее появилась публика, пускай даже столь непритязательная, как Элли-малышка, она ощутила прилив новых сил. Ее клинок кромсал теплый воздух и ткань локального пространства-времени, бросая ее туда-сюда в замысловатых изгибах и разворотах. Ей вспомнилось ошеломительное возбуждение, когда на тренировочной площадке у нее впервые получился этот почти невозможный прием. Теперь так же, только еще лучше.

— Браво! Браво! — рукоплескала Элли.

За неимением чего-либо другого и уже совершенно не ощущая подначивания, не понимая глупости своего поведения, Бесс напоследок сделала росчерк мечом и отвесила самый низкий поклон, какой ей только позволяла бронированная талия.

День подходил к концу. Тень под деревьями становилась все длиннее. Когда Бесс выпрямилась, она увидела, что Элли уже исчезла в наполненной ароматами тьме леса.

Той ночью, скорчившись в железном лоне коляски, Бесс чувствовала себя по-другому. Перед ней на центральном алтаре приборной панели кабины, в окружении сияния средств управления попроще, располагалось стальное отверстие скважины, посредством которой передавалась воля церковных интеллектов. Выражаясь кратко, оно вспыхнуло посланием, которое и привело ее сюда, и с тех пор так и оставалось глухим и бессодержательным. Остальные приказы после ее преобразования в воительницу и отправки в первый поиск были простыми — по крайней мере по своей видимой цели, если уж не в исполнении и результате…

Огромное морское чудо-юдо, предположительно терроризировавшее коммуну рыбачек, проживавших в запустелой деревушке на дальней стороне Плавающего океана. Задание, представлявшееся достойным для первого убийства, пока она не повстречалась с самим зверем. Вот уж слюнявая тварь. Здоровенная, серая и, по крайней мере по внешнему виду, сущее чудовище. Но старое, страдавшее от болей и совершенно беспомощное. И когда она всадила меч в его подрагивающую плоть, в то время как оно заходилось плачем и стонами на скалистом берегу, ей вдруг стало понятно, что ее вызвали выполнить эту работу не потому, что женщины деревни боялись прикончить тварь, а из-за того, что им просто было ее жалко.

Потом была охрана старшей имамессы Церкви Паучих, предположительно оказавшейся под угрозой нападения наемного убийцы-джинна из неопределенных измерений. Однако прибытие Бесс и последующее сопровождение сей грузной и окружившей себя едва ли не королевским шиком особы по времени совпало с саммитом всех Церквей микроскопических животных Эборнии[8]. На повестке дня стояли различные вопросы по старшинству и финансам. И вскоре Бесс стало ясно, что ее присутствие за укрытым парчой плечом хитрой колдуньи на бесконечных собраниях в огромных залах замышлялось не как защита, но скрытая угроза применения силы.

Задание завершилось, а потом пришел третий приказ, и вот ее бросили сюда, посреди неизвестного леса, ждать схватки с чем-то необъяснимым. Бесс добрела и рухнула на кушетку. Для прочих удобств места в этой посудине было слишком мало (в конце концов, что еще нужно воительнице, кроме ее воли и меча?), но ей разрешили взять небольшой сундучок с личным имуществом, хотя она вполне обошлась бы и без него. Бесс подняла крышку сундучка, и та издала жалобный скрип. «Это, — подумала она, всматриваясь в тусклом свете коляски в содержимое и вдыхая хлынувший оттуда затхлый запах, — напоминает мне, почему я не слишком часто сюда заглядываю».

Прочих послушниц к величественным стенам Церкви Воительниц приводили различные обстоятельства и случайности. Младшие дочери. Нежеланные и нежданные продукты чанов. Проклятие дефектов — тела или разума, которые остальные, более щепетильные Церкви оказывались не в состоянии принять. Девушки, совершившие богохульство или нечто, выходящее за рамки приличий, как говорится в одном древнем выражении. Отъявленные преступницы. Всех их нечестивой стаей впускали через чугунные ворота Церкви Воительниц — хотя большую часть весьма скоро признавали негодными и вышвыривали за порог.

Бесс помнила проржавевшие башни и площадки для проверок, испытаний и боев. Он помнила свет из окон класса, просачивавшийся через портьеры из платинового газа, пока их обучали почти бесконечному многообразию чудовищности: джинн, вмешательство, тульпа[9], дракон, квази-дракон, бегемот и демон — всех их они должны были научиться уничтожать. Более всего, однако, ей запомнились лица ее однокашниц и ночная тишина в общих спальнях, да еще хихиканье, раздававшееся сразу после того, как младшие имамессы тушили лампы.

Косолапая Ника. Робкая Талла с каштановыми локонами. И Афия в сумерках. Теперь все превратились в неуклюжих воительниц вроде нее. Отправлены сражаться с каким-нибудь ужасом в великом городе-острове Гезира или в каком-нибудь из Десяти Тысяч и Одного Миров. Либо уже мертвы. Бесс смотрела на жалкие остатки своего прошлого. Ссохшийся птицемлечник. Каштановая прядь. Случайно оставшаяся записка о скором возращении.

Там лежала еще одна вещица. Когтистые пальцы Бесс неловко подцепили тонкое звено цепочки.

Кто ты, Бесс?

Откуда ты?

Что ты здесь делаешь?

Безымянная Бесс — Бесс, которая боролась, чтобы сойти за свою даже в этих спальнях обездоленных и увечных. От всех остальных послушниц — вот они сидят на темных рядах коек, обхватив руками колени, глаза горят восторгом, рты распахнуты — всегда можно было услышать какую-нибудь историю. Головокружительные махинации и низменные кражи. Биологическая мать, зарезанная из ревности суррогатной матерью. Работница, отправленная на невольничий рынок. Всю ночь в спальне шепотом одна за другой изливались истории. И становились все замысловатее, как замечала Бесс. Грудной младенец вдруг вспоминал вкус крови своей умирающей биологической матери, а проданная в рабство спасалась в зрелищном крушении корабля-прыгуна. Однако всегда сохранялось основополагающее семя истины о некоей утраченной жизни, которое можно было приукрасить, как решающий выпад мечом, — но только разок.