Ветер перемен - Андрей Колганов

– Никогда! – тут же срывается у меня громкий возглас.

– Не надо кричать, – чуть кривится Лида. – Разлюбишь. Зачем я тебе такая?

– Зачем? – автоматически переспрашиваю ее, а затем решаюсь: – Пошли в комнату, объясню.

Лида остается стоять на месте, и мне приходится взять ее под руку и усилием (впрочем, совсем небольшим) повести за собой. Устроив ее на диване, говорю:

– Я попал сюда из будущего.

– Как? – лишь чуточку более оживленным голосом спрашивает девушка, сидя с закаменевшим лицом и смотря прямо перед собой невидящим взором.

– Если бы я знал – как! – бросаю в сердцах и продолжаю: – Я родился в одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году…

– Что, Уэллса начитался про машину времени, а теперь сам принялся фантазировать? – с вялым скептицизмом перебивает меня Лида.

– Да погоди ты! Дай досказать. – Мне уже все равно, поверит она в путешествие во времени или нет. Главное – вырвать из нахлынувшего на нее чувства безнадежности, и я начинаю заводить сам себя. – Ты думаешь, мне легко жить, зная, какими страшными и кровавыми путями шла история? – Мои пальцы с силой впиваются ей в плечи. – Ты можешь себе представить войну, которая унесла больше пятидесяти миллионов жизней? Ты можешь себе представить концентрационные лагеря, где людей уничтожали сотнями тысяч? Ты можешь себе представить бомбу, которая за несколько секунд может испепелить крупный город со всеми его жителями?

Лида безуспешно пытается оторвать от себя мои руки:

– Пусти!.. Синяки останутся…

Опомнившись, отпускаю ее:

– Извини… Но для меня все это – реальная история. И вполне возможно – ваше, точнее, теперь уже наше общее будущее.

– Не хочу я такого будущего… – бубнит себе под нос девушка.

– И я не хочу!!! – Крик рвется у меня из самой глубины души. – Поэтому у меня нет другого выхода, как сражаться за то, чтобы наше будущее стало другим. Не настолько мрачным. Все исправить, конечно, невозможно. Людей не переделаешь, во всяком случае, так быстро. Но все, что в моих силах, буду делать.

– Так ты что, знаешь, что будет завтра, в следующем месяце, через год, через два? – В голосе Лиды скептицизм перемешан с затаенной опаской.

– Нет. Не настолько я хорошо изучал в своем времени историю, чтобы знать все события с точностью до дня, – отрицательно качаю головой. – Но кое-что, конечно, помню. – И на Лиду посыпался ворох бессистемной информации – все, что удалось припомнить с ходу: – Летом французы выведут свои войска из Рейнской области. В конце года на конференции в Локарно состоится подписание соглашений о гарантиях европейских границ. В двадцать седьмом году маршал Чан Кайши начнет резню китайских коммунистов. В двадцать девятом в капиталистическом мире разразится самый глубокий за всю историю экономический кризис. В тридцать первом году Япония оккупирует Маньчжурию. В тридцать третьем к власти в Германии придут нацисты во главе с Гитлером. В середине тридцатых годов начнется производство танков с противоснарядным бронированием, а затем для боевых самолетов будет окончательно принята схема моноплана. К концу тридцатых будут созданы радиолокационные станции, способные обнаруживать корабли и самолеты на расстоянии более сотни километров…

– А у нас, у нас что будет? – В голосе девушки на этот раз недоверие было смешано с растущей тревогой.

Что будет? А и в самом деле – что? Что пойдет так же, как было в известной мне истории? После короткой паузы говорю:

– С достаточной точностью могу сказать, что в этом году будут очень хорошие виды на урожай, но затяжные осенние дожди сильно испортят дело. В тридцать первом и тридцать втором годах подряд будут сильные засухи… Пойми, все, о чем я только что сказал, – для меня прошлое. Уже прошедшая история. Но вот пройдет ли она здесь точно так же – не знаю. Многое, конечно, произойдет с неизбежностью. Например, те же засухи. Кризис двадцать девятого года – обязательно. То, что я говорил про танки, самолеты, радиолокацию, – тоже. А вот что касается политических событий… – Внимательно смотрю в глаза Лиде. – Во-первых, случайностей в ходе истории еще никто не отменял. Поэтому конкретные события здесь вполне могут отличаться от той истории, которая известна мне. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов и сознательного воздействия на ход исторических событий. История СССР уже кое в чем пошла иначе, чем в моем прошлом, потому что я не сидел тут сложа руки, как пассивный наблюдатель.

– Что ты имеешь в виду? – Теперь моя возлюбленная уже явно встревожена.

– Я попал в это время в самом конце августа двадцать третьего года. И практически сразу попытался разными путями воздействовать на развитие политической борьбы. Кое-что удалось. – Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоить часто заколотившееся сердце.

– Тебе удалось… что? – Тревога, охватившая Лиду, подействовала даже на ее всегда литературно правильную речь.

– В моей истории пост генерального секретаря ЦК не был ликвидирован на Тринадцатом съезде. Он, по существу, вообще не был ликвидирован. А вот пост генерального секретаря Исполкома Коминтерна ликвидирован был, но на год позже. В моей истории Троцкий не выступал с призывом свернуть дискуссию по «письму сорока шести». Напротив, он косвенно поддержал авторов письма. И в отставку с поста председателя Реввоенсовета он в начале двадцать четвертого года не уходил – его с треском выкинули в двадцать пятом.

– И что, это все сделал… ты? – В голосе девушки тревога по-прежнему смешана с недоверием.

– Разумеется, нет! – решительно отметаю это предположение. – Я лишь подтолкнул кое-кого к действиям в нужном направлении. А дальше… Дальше сработали уже их политические интересы, личные амбиции, затаенные страхи. Да и появление хозрасчетных бригад на пять лет раньше, чем было в моей истории, – в гораздо большей степени заслуга Шацкина и его товарищей-комсомольцев, нежели моя. Я же опять-таки всего лишь подтолкнул…

– Но зачем? Зачем тебе все это? Ты вмешиваешься в такие дела… – Лида в недоумении, да и страх за мою бедную головушку тоже явственно сквозит в ее словах.

– Затем, что нам не удалось создать крепкое социалистическое общество! – Так, остынь немного. Не срывайся на крик. – СССР вынес Вторую мировую войну, выйдя из нее победителем, за что заплатил многими миллионами жизней, а затем распался из-за внутреннего разложения. Сейчас там вместо социализма вновь смастерили капитализм. Получилось нечто донельзя омерзительное. Мне не хочется, чтобы и вы пришли к такому же будущему.

– Как же… Как же так получилось? – У Лиды в глазах опять слезы. Похоже, она уже почти не сомневается в моих словах. – Неужели все было зря?

– Нет, не зря. Даже при том исходе, который наблюдал я, это было не зря. Мы до сих пор живем во многом благодаря наследию Советского Союза. – Решительно мотнув головой, ломаю линию разговора: – Мы с тобой обязательно обсудим все это. Подробно. Но главное, что я хотел тебе сказать, совсем не об этом.

– Что еще? – Девушка близка к панике. И правда, что может быть страшнее известия о гибели СССР?

– В том времени, откуда я попал сюда, я прожил довольно долгую жизнь. И есть один урок, который я выучил, затвердил крепко-накрепко. Я научился верности. Это, пожалуй, единственное, что я смог прихватить из своего мира с собой, переместившись сюда. И мне никогда не забыть женщины, научившей меня этому. – Да, все так и есть. Именно по этой причине и не мог так долго сделать шаг навстречу Лиде. – Поэтому я не оставлю тебя. Ни за что. Даже смерть не будет уважительной причиной.

Мои руки обнимают девушку, прижимая ее к себе крепко-крепко и в то же время мягко и бережно, чтобы не потревожить больную руку.

– Выходи за меня замуж, комсомолка! – шепчу ей на ухо.

– Ну вот, ты опять! – шепчет она в ответ. – Ни к чему это.

– К чему! – Буду настойчив. – Не хочу, чтобы нам хоть в самом малом могли помешать какие-нибудь бумажки, уложения, параграфы и вцепившиеся в них чинуши. Чтобы никто не посмел усомниться, что ты моя жена.

– Ладно… – решает наконец уступить Лида. – Но только, чур, безо всякой этой мишуры вроде колец, фаты, подвенечного платья и свадьбы на сорок человек гостей! А не то откажусь!

Глава 18

«Броня крепка, и танки наши быстры»?

День первого апреля одна тысяча девятьсот двадцать пятого года выдался ничем не примечательным. Глупых шуток в честь «дня смеха» никто не устраивал, поскольку, похоже, этот обычай тут еще не был в ходу. Посему занимаюсь обычным делом – роюсь в бумажках. Вот постановление СТО СССР от двадцать четвертого марта сего года… А, это, кажется, отголосок нашей с Берзиньшем записки о реорганизации управления военной промышленностью. Так-так, посмотрим…

Наше предложение о сосредоточении руководства военным производством в руках ГУВП не прошло. Правда, и того удвоения руководства военной промышленностью в системе ВСНХ, которое произошло в моей истории путем превращения Главного управления военной промышленности в производственное объединение военной промышленности «Военпром» и постановкой над ним еще и Военно-промышленного управления ВСНХ здесь тоже не случилось. А вот Военно-промышленный комитет при СТО, как мы и предлагали, был создан…