Хищные птицы - Амадо Эрнандес

Майка тут осенило, что драгоценности могут прийтись как раз кстати полковничьей невесте, и ей они вполне по карману. Он потребовал, чтобы его представили вдове.

— Женившись на ней, ты можешь смело выставлять свою кандидатуру в президенты страны. Победа будет тебе обеспечена, потому что в избирательной кампании главное — деньги, — полушутя-полусерьезно сказал он.

— Вообще ты теперь сможешь занять любой пост в условиях нашей демократии. Выборы — это аукцион: кто больше заплатит, тот и победит, — без тени иронии заметил Мандо.

— Камарадос, пара кэ?[67] Как только я женюсь, прощай, политика! Не знаю, как у вас на Филиппинах, Мандо, у нас все лезут в политику с единственной целью — разбогатеть. Как только добираются до казны, сразу же уходят в отставку, если их только не успеют сбросить при очередном перевороте или во время революции. Тогда они переезжают в Штаты или в Европу, покупают виллу и до конца дней наслаждаются жизнью. Зачем мне лезть в президенты, если я женюсь на миллионерше? Зачем мне тогда обкрадывать и без того нищее государство?

— Ну, если так, то каковы твои планы на будущее? — поинтересовался Майк.

— Планы? — переспросил Моска. — Амиго, человек, у которого есть миллионы, может обойтись и без планов. Он просто наслаждается жизнью. Моя будущая жена хочет, чтобы я ушел в отставку и занялся ведением ее дел. А чего мне еще желать в жизни? — И он привычным движением закрутил свой пышный ус.

Как и предполагал Майк, мультимиллионерша купила через его посредство у Мандо гарнитур стоимостью в четыреста тысяч долларов и, кроме того, кольцо с тремя изумительными камнями за пятьдесят тысяч — свадебный подарок жениху.

Америка пленила Мандо прогрессом во всех областях. «Да, вот чудо так чудо!» — то и дело восклицал он. Казалось, нет вещи, какую здесь нельзя было бы купить. И как бы в подтверждение его мысли, Майк сообщил ему, что один ювелирный магазин изъявил готовность приобрести все оставшиеся драгоценности оптом за пять миллионов.

— Неплохая цена, а главное — оптом, без всякой возни, — потирая руки, говорил Майк.

— Да, но на днях меня посетил один покупатель, коллекционер. Всего за несколько антикварных вещиц он предложил мне миллион долларов, — начал было Мандо.

Майк перебил его:

— Если так, отложи их побыстрей в сторону, а то с минуты на минуту нагрянут оценщики из магазина. Я уже договорился.

Агенты богатого американского ювелира за пять миллионов купили у Мандо все, что осталось, и изъявили готовность купить еще. Мандо оставил лишь несколько небольших камней на покрытие личных расходов. Он прикинул, что часть сокровищ, хранившаяся у Тата Матьяса в Маниле, потянет, пожалуй, миллиона на два с половиной.

Итак, с бриллиантами и другими драгоценностями было покончено. Но Мандо предстояло еще завершить другие дела. Прошло уже более двух лет, как он покинул Филиппины. В каждом городе, куда он приезжал, его ожидало письмо от Магата с подробнейшим отчетом о делах газеты и о важнейших событиях на родине. События эти не радовали: выросла безработица, почти по всем провинциям прокатились крестьянские волнения. Судя по одному из писем, дела на асьенде Монтеро шли из рук вон плохо, отношения между арендаторами и доном Сегундо обострились до предела. Пастор был отстранен от должности управляющего и вместе с дочкой перебрался на свой крохотный участок. Старик держится молодцом и целиком и полностью на стороне крестьян. Пури шлет ему привет и благодарность за открытки, которые получает регулярно. Тата Матьяс здоров и по-прежнему читает каждый выпуск, сурово критикуя при этом всех и вся. В последнем письме содержалась просьба поскорее приобрести ротатор и некоторое другое оборудование для газеты. В конце стояла приписка: «И еще ты всех нас очень обрадуешь, если сообщишь, когда думаешь возвратиться домой».

Когда он вернется? Это зависит не только от него, он вовсе не тратил времени попусту, если, конечно, не считать парижских развлечений. До встречи с Долли ему удавалось противостоять всем соблазнам, хотя — и это он видел на примере филиппинских студентов в Европе и Америке — это было весьма нелегко. Он открыл счета в двух нью-йоркских банках еще на шесть миллионов долларов. Кроме того, ему удалось сделать крупные вложения в акции солидных корпораций, для чего потребовалось перевести часть капиталов из Испании и Англии. Он стал крупным дельцом. По совету миллионерши сеньоры де Моска, Мандо купил почти на два миллиона долларов акций нефтяных и сталелитейных компаний, поскольку дивиденды от таких вложений — и это ему наглядно продемонстрировала супруга полковника — были куда выше, нежели от помещения капитала в банки. Теперь для Мандо настало время подводить итоги своей деловой активности в разных странах Европы и в Соединенных Штатах Америки.

Глава тридцать восьмая

В Соединенных Штатах Мандо понравилось далеко не все, хотя его восхищали большие достижения американцев во всех областях жизни. Но тут, может быть, в большей степени, чем в любой европейской стране, была видна и изнанка жизни, разительнее были контрасты. Остро чувствовалась, например, расовая дискриминация. У «цветных» в Америке была совершенно иная жизнь, чем у белых. Они были лишены прав, которыми пользовались белые в армии, на заводах, в профсоюзах и школах. Они подвергались дискриминации в общественном транспорте и в увеселительных заведениях. В газетах Мандо неоднократно читал о кровавой расправе над неграми в период избирательной кампании на Юге.

В Вашингтоне Мандо довелось присутствовать на конгрессе ветеранов войны. Почти все выступавшие с возмущением говорили о расовой дискриминации негров, даже ветеранов. Конгресс проходил в одном из вашингтонских театров. Сидя как-то в фойе, Мандо просматривал программу конгресса и обратил внимание на объявление, в котором говорилось, что делегатов обслуживают несколько ресторанов, отелей, баров и кинотеатров, не имеющих позорных вывесок «Только для белых!». Кто-то слегка похлопал его по плечу:

— Не узнаешь, парень?

Обернувшись, Мандо увидел высоченного негра. Преодолев растерянность, охватившую его на какую-то долю секунды, Мандо сразу же узнал Стива, негра, одним из первых высадившегося с группой разведчиков на побережье Лусона, чтобы подготовить встречу десанта американских войск. Они подружились еще тогда, во время первой встречи. Мандо не уставал дивиться храбрости, силе и доброте этого огромного человека, который всегда готов был прийти на помощь любому, взвалить на свои плечи любой груз, никогда не отказывался от самой трудной и самой грязной работы.

— Как поживаешь? — Мандо обеими руками обхватил большую ручищу приятеля.

— Собачья здесь у нас жизнь. — Улыбка не могла скрыть печали, сквозившей в его взгляде.

Мандо недоумевал:

— Почему же герой войны живет, как собака, в этой богатой стране?

— Медаль-то у меня есть. Это правда, — со вздохом проговорил Стив, — да что толку? Разве медалью прикроешь черную кожу? Помню, когда министр повесил мне медаль на грудь, я захотел отметить это событие и прямиком отправился в ресторан. «Поем, думаю, по-человечески, хоть раз в жизни». Но не тут-то было. Швейцар остановил меня, правда, довольно вежливо, но все-таки остановил. «Извини, парень, — сказал он мне, — но твоя кожа не может служить пропуском в наше заведение». Я, конечно, понимаю, что он здесь ни при чем: ему приказали, но мне-то от этого не легче.

На войне я был ранен, чуть было вообще не загнулся. А когда вернулся на родину, ради которой мы все воевали и рисковали жизнью, повесили мне на грудь эту побрякушку и считают, что полностью со мной рассчитались. Я даже пожрать не могу в приличном ресторане в нашем самом демократическом в мире государстве.

В тот памятный день, когда его не пустили в ресторан, Стив купил две бутылки виски, отправился в парк и напился в стельку. Кончилось все так, как и должно было кончиться: полиция арестовала его за нарушение общественного порядка, и ему пришлось провести бессонную ночь в полицейском участке. К тому же после возвращения с войны Стив не мог устроиться на работу. Прежнее место оказалось занятым, да и кому нужен работник, лишившийся из-за ранения былой расторопности?! И ему ничего не оставалось, как впроголодь существовать на жалкую пенсию.

— Ты только подумай, мне ведь еще нету и тридцати лет! — взорвался Стив.

Невеста-мулатка не дождалась его с войны, а какая женщина теперь захочет делить с ним нищету?!

Мандо пригласил Стива в один из ресторанов, указанный в приложении к программе конгресса. За обедом он сделал негру предложение:

— Поезжай-ка ты к нам, на Филиппины. Там ты, наверное, скорее найдешь работу по своим силам и возможностям.

Однако в душе Мандо не был уверен, что все будет именно так. К тому же Стив — один из миллионов его черных собратьев.