Розалина снимает сливки - Алексис Холл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прости. – Она поморщилась. – C Амели и Лорен я привыкла к куда менее приятным разговорам за обедом.
– Я шучу, друг. Тем более с таким роскошным голосом, как у тебя, «кишечник» звучит как название богемного места.
– Ты ведь знаешь, что до богемы мне далеко.
– Твою дочку зовут Амели, ты ешь цельнозерновой хлеб, и у тебя в холодильнике нет салатного крема.
– Там есть майонез.
– Это не одно и то же, и ты это знаешь.
Она сделала глоток чая.
– Что вообще такое «крем для салата»? То есть я знаю, что это такое. Но никто не знает, что именно это.
– Наверно, это как с солениями «Бранстон», да? Их делают из Бранстона и кладут в сэндвичи.
– А «Мармайт», – добавила она академическим тоном, который, благодаря матери, был довольно хорошим, – делается из мармы.
– Ох, бедняжки малыши-мармы. Теперь это вымирающий вид. Какой шок.
Хихикнув, она переключила свое внимание на еду.
– Наверное, мне не стоит в этом признаваться, но я никогда раньше не ела сэндвич с рыбными палочками.
– Ну, раз у тебя нет ни салатного крема, ни белого хлеба, то, по сути, ты их так и не попробовала.
Это наблюдение не помогло ей перестать хихикать, что мешало есть. Это было несправедливо. Мужчины, похожие на Гарри, не имели права быть такими смешными.
– Эм, – услышала она свой голос, – извини, что я так отвратительно вела себя в первую неделю.
Он медленно моргнул.
– Я так не думал, приятель. Но теперь я об этом узнал и немножко обиделся.
– Не нужно делать из этого шутку.
– И не надо чувствовать себя виноватой за то, что сказала мне, что тебе не нравится, как я с тобой разговариваю.
Ей бы следовало перестать удивляться всецелой готовности Гарри… как бы это сказать… переживать из-за того, о чем переживает кто-то другой. Но она продолжала ждать, что мосты между ними разрушатся, или что у них закончится терпение, или что они не сойдутся в компромиссах. И чем больше позволяла себе расслабиться, чем больше давала себе наслаждаться его обществом, тем больнее ей было, когда это наконец произошло.
– Я очень хорошо умею чувствовать себя виноватой, – возразила она. – Мне хватало практики. И вообще, я не о том, это… это как бы… Мне просто кажется, что я неправильно тебя поняла.
– Я имею в виду, – он пожал плечами, – я не знаю, правильно ли с тобой себя вел. Как бы я разговаривал с тобой только потому, что считал тебя шикарной чикой, а ты все равно не уделяла бы мне времени. Так что, если бы я все испортил, это было бы неважно. Конечно, я все равно облажался, называя тебя «милой» и вообще. И теперь вот думаю, тебе, наверное, и «чика» не нравится, да?
– Ты прав. Не очень люблю, когда называют «чикой».
– Вот видишь, – он беспомощно махнул рукой, – опять все испортил.
– Все… все в порядке. И, если уж на то пошло, Дженнифер Халлет тоже считает меня шикарной чикой.
Он засмеялся.
– Готов поспорить, что уже нет. Не после того, как ты накричала на нее на неделе хлеба.
– Не знаю, стоило ли. Нельзя кричать на людей.
– Ну, это зависит от того, кто кричит и на кого кричит. Ты должна стоять за себя, друг.
По опыту Розалины, когда люди ей говорили, что нужно постоять за себя, они имели в виду «перед всеми, кроме меня». Поэтому к этой идее она относилась в лучшем случае с опаской.
– И вообще, – продолжил Гарри, – я никогда не говорил, что ты просто шикарная чика. То есть ты шикарная. И выглядишь так, как выглядишь. Но еще я знаю, что ты не боишься наехать на того, кто может выкинуть тебя из шоу. И ты вырастила дочь, которая хорошо разбирается в уродливых рыбах. А значит, она наверняка знает, что ты будешь любить ее, что бы она ни сделала, а это очень важно. И пока все остальные ломают голову над тем, как сделать цветы из хлеба, ты печешь самое настоящее сердце, которое кровоточит, потому что ты охренеть странная. А еще я знаю, что ты вроде как встречаешься с другим парнем, так что мне, наверное, лучше заткнуться.
Розалина открыла рот и, поняв, что совершенно не знает, что сказать, закрыла его. Потому что она действительно вроде как встречалась с другим парнем. Так что, видимо, позволять сексуальным красавцам говорить ей, что она чертовски странная, означало бы перейти какую-то гипотетическую, но очень конкретную черту.
А что, если Ален был прав много недель назад и ей отчаянно хотелось… чего-то? Потому что ей на самом деле вовсе не хотелось, чтобы Гарри молчал. Ей нужно было больше… Собственно, она не знала, чего именно больше. Вот бы не было этого тихого фонового ощущения, что твой ребенок спит. Или не нужно было беспокоиться о том, что электричество отключится без причины. Или предчувствия, что придется платить за восстановление, если это случится. Может быть, дело в том, что она заняла первое место по печенью, и каждый раз, когда думала об этом, приходилось останавливать себя, чтобы не начать прыгать, как Тигра. А может, дело было в компании. Она была с человеком, который видел ее дом, был знаком с ее ребенком и знал, чем она живет. С тем, кому, казалось, было не все равно, какая она. А не то, какой она могла бы быть.
Встав, Гарри собрал тарелки и отнес их к раковине, а затем начал мыть посуду.
– Ты ведь готовил, – сказала она. – Ты не должен…
– Я бросил рыбные палочки на сковородку. Ко мне в дверь не скоро не постучит Маркус Уоринг.
– Зато это были очень вкусные рыбные палочки. А Маркус Уоринг подавал королеве пирожное с заварным кремом.
– А представь? – Он оглянулся через плечо. – Если бы я попробовал подать королеве сэндвич с рыбными палочками? Меня бы возненавидели сильнее, чем Меган Маркл.
– Это не смешно, – сказала она ему. – И мне неловко из-за того, что хочется смеяться.
– Знаю. Бедная девочка. В смысле, бедная девушка. Она пережила настоящий кошмар. Мои родители до сих пор вспоминают, что случилось с принцессой Ди. И вот, казалось бы, пора уже понять, да?
Розалина взяла с вешалки чайное полотенце – это было сувенирное полотенце из аббатства Баттл, которое Амели получила во время школьной экскурсии, – и начала протирать посуду.
– «Шок и ужас: грозное устройство монархии».
– Эй, кто-то ведь должен приезжать на открытия, и это не всегда может быть архиепископ Кентерберийский или кто-то, кто занял третье место на