Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ) - Баюн София

«Глаза такие страшные! Лицо в крови, руки в крови! И скребется, в стены скребется, мне не открывает!»

Милая, добрая женщина Фаиза.

У Яра всегда были страшные глаза.

Нора со вздохом притормозила. Почесала спящую кошку за белым ухом и пошла к дому.

…

Она была готова долго стучать. Готова была просто постоять перед закрытой дверью и уйти, но дверь оказалась открыта. Ничего хорошего это не сулило, и прежде чем подняться на последний пролет Нора достала из сумки пресс-карту, проверила, работает ли диктофон, и включила маленький цифровой фотоаппарат.

В квартире было тихо. Нора постучала по косяку и не успела представиться, как ее схватила за руки неизвестно откуда возникшая женщина.

— Вы из милиции?!

— Из газеты, — ляпнула она, сунув ей пресс-карту. — Что здесь происходит? — строго спросила Нора, понадеявшись, что суровый тон женщину напугает, и она ответит раньше, чем сообразит, что ее нужно выставить.

Она выглядела вполне благополучной — была хорошо одета, серый костюм немного не по размеру, но на брюках даже были стрелки. Легкий макияж, простенькие духи, темные волосы убраны в аккуратный пучок — казалось, она только из офиса или с ресепшена гостиницы. Но глаза у нее были безумные.

— Как узнали… как быстро вы узнали… — бормотала она.

— Милицию вызвали? — спросила Нора, доставая из сумки камеру. Женщина часто закивала. — Давно? Вот и отлично. Рассказывайте, что у вас случилось. Фотографии давайте, — наугад сказала она.

Впрочем, тут и угадывать ничего не надо было.

— Дочка отвечать перестала… вчера утром звонила, и вечером звонила… — всхлипнула она. — А она не отвечает… Мне врачи сказали два раза в день ее проверять… Вот, держите, это самые свежие…

Она сунула несколько фотографий, которые Нора бегло осмотрела. Ежик белых волос, в курносом носу простая сережка. В глазах — вызов пополам с тоской. Нора незаметно положила их на полку под зеркалом.

— Наркотики? — Ответ на этот вопрос она и так знала, но ей очень нужно было, чтобы женщина ей поверила. И рассказала все до приезда милиции.

Женщина опасливо покосилась на камеру и кивнула.

— Только вы про это не пишите. Она хорошая, просто когда подружку ее убили — испугалась… Ося не такая совсем, она потом сама жалела, и лечилась, все делала, что врачи говорили…

— Так, — подбодрила Нора. — Давайте осторожно, вдоль стенки пройдем, тут следы могут быть.

В коридоре снимать было нечего, поэтому она справилась быстро. Кухня тоже была в порядке — если бы Нора не торопилась, обязательно порылась бы в ящиках, а так пришлось только снять пустой стол, пару грязных тарелок в раковине и, натянув шерстяные перчатки, аккуратно открыть шкафы, не касаясь ручек.

— Она мне всегда отвечала. Пару раз только не ответила, потому что спала. А теперь… вот…

— А почему вы вечером к ней не приехали?

— Я сразу поехала, когда она не ответила! Просто я была в другом городе, сразу на попутку… И в милицию позвонила, но они сначала не хотели приезжать, думали она… ну, к друзьям своим сбежала…

— А что-то странное было в последние дни?

Спальня заинтересовала Нору больше. Окно было распахнуто, и белый кружевной тюль то выдувало на улицу, то затягивало обратно. По полу были рассыпаны книги, но их, кажется, не сбрасывали с полок. Скорее собрали в стопку, а потом уронили. На стенах плакаты с Линдой, Долорес О’Риордан, Машей Макаровой, несколько белых карточек со стихами. Один обрывок был прилеплен прямо на лицо Линды — мятый белый клочок, на котором торопливо красной ручкой было выведено в одну строчку: «Вечерние ветры вишневый цвет обрывают, и людям, и миру говоря: «Не страшитесь смерти». Между книг стояла полная пепельница, лампа с треснувшим абажуром. По полу были рассыпаны фантики от конфет. Из-под кровати торчало что-то из мятой проволоки и обрывков серой ткани.

Кровать была аккуратно заправлена. Нора всего пару секунд поколебалась, а потом совершила один из самых неэтичных поступков в своей жизни: сдернула стеганое лиловое покрывало.

На голубой простыне и подушке темнели размазанные пятна крови.

Мать Леси горестно охнула у нее за спиной, но Нора не оборачивалась. Она снимала и пыталась одновременно ни на что не наступить.

— Здесь что-то изменилось? Ну, кроме простыней. Говорите! — прикрикнула она. И женщина неожиданно послушалась — оглядела комнату, а потом указала дрожащим пальцем на комок проволоки под кроватью.

— Я не знаю, что это.

Нора наклонилась и за краешек двумя пальцами вытянула его. Выругалась, опустила камеру и достала фотоаппарат. Наверняка тоже какой-нибудь оберег.

— Это знаете что?! — Она сунула женщине под нос фотографию венка.

— Я это находила у нее в куртке… она говорила, какой-то оберег… ивовые ветки вроде…

— Кто дал, помните? — Нора медленно отступала из комнаты, продолжая снимать. В подъезде раздавались голоса.

— Девочка какая-то… подружка… сказала, что… ой, сейчас-сейчас вспомню…

Нора слышала, что по лестнице уже поднимаются люди в тяжелых ботинках, и вряд ли это соседи возвращались с рыбалки. Нужно было бежать, если она не хотела, чтобы у нее отобрали камеру и диктофон, но ей нужно было услышать ответ.

— Сказку какую-то, — наконец сказала она. — Сказку рассказала… я не помню, там про смерть и лица. Будто смерть собирает лица… надевает маски… я правда не помню. Вроде если она придет — нужно посмотреть через венок и можно увидеть ее настоящее лицо.

Нора кивнула и выскользнула из квартиры, разминувшись с устало топающим участковым на один пролет. Поднялась на этаж выше, и как только услышала скрип двери, торопливо спустилась и вышла на улицу.

Ее встретила кошка. Она сидела на лавочке у подъезда и укоризненно щурилась в подъездный полумрак.

Глава 15. Собирать на себя, чтоб хватило на всех

У матери Рады в руках был ящик, заставленный банками из-под сметаны, полными сырой черной земли.

Яр стоял в подъезде, не переступая порог. С его волос капала вода.

— Ты хоть бы капюшон накидывал, — проворчала она, со стуком опуская ящик на белоснежный подоконник. — Ну что стоишь-то, заходи.

— Рада хотела уехать, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Говорила, что ей бабушка какую-то дачу завещала…

— Там все перекопали. Артур про этот дом ничего не знал, но я сообщила милиции адрес и даже съездила с ними — чтобы калитку не сломали, дверь не вышибли, ну и самой увидеть, если вдруг что… там ничего нет, Яр, — устало вздохнула Надежда Павловна. — Но если ты хочешь поехать и перекопать грядки в старом доме моей матери — я тебе мешать не буду, даже ключ отдам.

— По соседству есть дома синего цвета? Может, какие-то дома называют синими — не знаю, были синими, но их перекрасили, или там алкоголики собираются?

Квартира Надежды Павловны была наполнена особым солнечным светом — отфильтрованным майскими облаками и чистыми белыми занавесками. Яр принес с собой намертво въевшийся запах замерзших деревьев и чадящих хвоей костров.

В прошлый раз он пришел к ней, чтобы забрать отчет о смерти Рады и ее записки, в которых ничего, кроме горечи, не нашел. Списки покупок, планы на день, отрывки стихов и партитур — все, что могло подтвердить, что эта девушка когда-то жила. И чистые страницы, белые, как восточный траур.

Теперь он снова пришел в дом, из которого пытались вымыть горе светом и весенним ветром, приглашенным в открытые окна. Пришел, задает вопросы и говорит, что почти уверен, что Раду убил отец — человек, от которого Надежда Павловна когда-то увезла дочь, спрятав под чужой фамилией. А Яр пришел сказать, что у нее ничего не получилось.

И почему-то она больше не пыталась его прогнать.

— Нет ничего. И я очень надеюсь, что Раде хватило… — она поджала губы и проглотила все неподходящие слова. — Что она не привела этого человека в дом моей матери. Я сама туда ездить не любила — мне там все о маме напоминает, — вдруг призналась она. — И чтобы он… чтобы этот человек… в этом доме…