Блюстители Неба - Анатолий Королев

Она не узнавала его.

– Мария, Мария, Мария,– говорил он хрипло,– ты не узнаешь меня?

– … Нет. Вам плохо? – наконец окончательно осмелела она и налила в бокал оранжевый тоник.

Роман машинально стал пить.

– Откуда все это? – спросил он.

– Что?

– Вот эта качалка, а там,– кивок на низкую тумбочку,– большой плюшевый заяц. Самодельный. В вязаных варежках, с глазами из рубиновых пуговиц с маминого пальто.

– Да,– изумилась она,– он там.

На лоб набежала морщинка, и вдруг она рассмеялась: обманщик, вы заглянули туда.

– Но откуда мне знать про «мамины пуговицы»? На них ничего не написано.

– В самом деле… И все же в чем дело? Кто вы?

– Я – Роман, а ты – Мария.

– Я – Мария, да. Ну и что? Я не хочу больше шутить.

– Я тоже.– Он подошел вплотную.– Что с тобой? Почему ты все забыла, зверек?

Это тайное ночное имя заставило ее вздрогнуть, лицо напряглось, глаза остановились на одной точке.

– Странно, но я действительно вроде бы где-то видела вас… Вы учились в…

– Что ты делаешь здесь? – перебил Роман.– Почему не позвонила?

– Я… Я,– растерялась она,– я здесь живу.

– Давно?

– Давно… не помню.– Она вдруг резко вцепилась пятерней в собственное лицо, мучительно прорываясь пальцами в память.

– А кто живет там? – он показал на стену, из которой только что вышел.

– Где?.. где? О чем вы?

– За стеной.

– Откуда я знаю?

– Там анфилада пустых комнат с египетской мебелью. С твоим любимым Брейгелем на стене. «Детские игры». Помнишь?

– Бр-рей-гель? – прошептала она, бледнея.– Кто это?

– Мария! – заорал он, схватив за плечи любимую женщину.– Что с нами?! Что они сделали с тобой?!

От ее знакомого цветочного запаха он сходил с ума.

– Отпусти… те, мне больно.– Она в изнеможении опустилась в летнее дачное кресло.

– Сейчас, сейчас,– торопился Батон, поднимая ее на руки и с треском вращая зубами пирамидку на черном диске: зеленый луч пятился на роковой полдень 12 августа. Вспышка. Шорох песка. Тьма пересыпается сквозь стеклянную талию песочных часов в свет.

К полудню в небе над побережьем стала скапливаться мглистая гора. Словно к незримому магниту, устремились в точку зенита тучи, втягиваясь в медленный кипящий водоворот.

Здесь все тот же предгрозовой полдень 12 августа 1999 года. С самого утра над Приморьем стояла белоснежная жара, из которой – в конце концов – вылупился зловещий птенец с косматыми крыльями, он уже пробовал силу клюва, и над горизонтом, под фиолетовым брюхом грозы, в платиновом просвете уже чиркали первые легкие молнии. Бесконечный день продолжался. Роман осторожно поднес Марию к спортивной автомашине с открытой дверцей, которую он впопыхах забыл захлопнуть вечность назад, и опустил женщину на заднее сиденье. Мария была без чувств. Мотор еще работал. Батон сел за руль и мягко тронул машину с места. Мария застонала, а когда он внес ее в дом, очнулась, и, открыв глаза, тут же зажмурилась от солнца сквозь стекла – там, на берегу безымянного океана, только что стоял теплый густо-фиолетовый вечер.

– Ром, что со мной?

– Все отлично,– сказал он, поднимаясь с ней на руках вверх по лестнице.

– Почему ты несешь меня?

– У тебя закружилась голова.– Он прислушался к тишине. Безмолвие дома казалось обманчивым.

– Что с тобой? Ты плачешь? – она провела пальцем по щеке.

– Нет, нет.

– Не ври. Я что, заснула в самолете?

– В каком самолете?

– Ну, там, на берегу океана.

– Ты все помнишь?!

– А почему я должна забыть?

– Значит, он не стер твою память…

– Кто?

– Погоди… ты должна отдохнуть.

– Я совсем не устала. Отпусти.

Через полчаса, когда Мария приняла душ (боже, смыть океанскую соль! какое чудо – вода), они уселись в гостиной за крепким кофе и подвели итог неудачной попытке. Роман узнал, что она ничего не помнит с того момента, как задремала в кабине самолета, под ровный шум прибоя, после того как он поговорил с ней по рации. Очнулась она уже на руках Батона в собственном доме.

– А Селенир? А комната, точная копия нашей маленькой оранжереи?

Она ничего не помнила, и все же ее лицо, руки и тело были покрыты лунным загаром, пусть еле заметным, легким, а в душе она не нашла на коже никаких следов океанской соли… Роман рассказал все, что было с ним.

Мария задумалась:

– Бедный Арцт… Роман, мне страшно.

– Вспомни,– сказал он настойчиво,– анфилада комнат… диваны в египетском стиле, инкрустированные желтой костью, на низких красных крашеных ножках… маска с ручкой из позолоченной меди на низком лаковом столике…

Она тревожно прижалась к нему:

– Маска?

– … зеркальное деревце с треугольными листьями, мягкими на ощупь… – Мягкие зеркальца… в них можно глядеть и мять в пальцах…

– … багровая комната с проклятой картинкой на стене…

– Брейгель? «Детские игры»?

– Да. Точно такая же, в дешевой рамочке и под стеклом, какая была у нас в той комнате, которая будет детской… Будет ли?

– Я боюсь, Роман.

– Проклятье! – Батон саданул кулаком в бок кожаного кресла.– Эти мерзавцы рылись в твоей памяти, сделали все, чтобы тебя окружали твои любимые вещи, сляпали все эти подделки там, на Луне: плюшевого зайца, дедовскую качалку, даже запах нашего дома украли! И ты ничего, ничего не заметила… что с тобой было? Откуда ты пришла в эту проклятую квартиру? У тебя был ключ, ты открыла им дверь!

– Не кипятись…

– Самое жуткое,– Батон перешел на шепот,– что и эта случайность была подстроена. Мне б и в голову не пришло искать тебя в Селенире! Мы куклы в чьих-то руках. То достанут, то запихнут обратно в картонку… С этим театром надо кончать.

– Ты знаешь, Ром, я действительно что-то смутно припоминаю… золотая маска с ручкой на черном зеркальном столике, ее отражение двоится так, что больно смотреть… фрагмент стены, на которой сверкает картина, только она больше размерами и освещена мощным лучом света… Ты говоришь, и я, слушая, словно ныряю на дно бассейна в тягучую, плотную воду и вижу все, что ты описываешь. Только все оно маленькое, игрушечное: вот слева желтый диванчик, круглый стол, в центре – зеркальная елка, тут маска… так дети, играя в дом, обставляют комнатку кукол… и все эти странные вещицы стоят на дне бассейна, под водой, прямо на клетчатом кафельном полу в черно-белую шашечку. Я ныряю, пытаюсь достать себе эти игрушки, но…

Она задумалась. Легкий ветер все сильней треплет шторы на приоткрытом окне. Гора грозовой мглы приближается неотвратимо.