Хана Американа, или История маленькой женщины - Тати Бин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но зря я успокоилась. Через некоторое время Матильда оповестила по телефону: “Нам всем завтра нужно быть в стационаре, врачи хотят переговорить и попросили собраться всем членам семьи”. “Они же собирались выписывать его домой? Разве нет?” – написала я. “Да, собирались, но планы поменялись: они желают встретиться с семьей завтра утром”. “Хорошо, – ответила я, – ты за нами с Ванессой заедешь?” “Да, будьте готовы к 10.00 утра”.
Утром я, Ванесса, Мэтти и Люси к назначенному времени прибыли в больницу. Так как присутствовать с пациентом могли только два члена семьи, мы с дочерью пошли первыми – я не видела мужа пять дней. Сестры направились в аптеку, затем должны были пойти во врачебный офис, чтобы предварительно встретиться с докторами.
Мы с Ванессой заплутали в бесконечных лабиринтах больницы, несколько раз попадая в тупик. Через 20 минут, наконец, нашли нужное отделение и зашагали по длинному коридору, шаря глазами по дверям в поисках нужной палаты. Кроме номера, на каждой комнате висело имя пациента. Проделали путь в несколько десятков метров, прежде чем наткнулись на дверь с номером “3667” с табличкой “Дин Адамс”. Осторожно толкнув дверь, я наполовину протиснулась внутрь.
В просторной палате с огромными окнами стояла больничная кровать с множеством поручней, отходящими кабелями, встроенными пультами и мини-экранами. На белых простынях, боком ко входной двери, полулежал-полусидел какой-то древний человек, напоминавший мумию. Подумав, что ошиблась палатой, я на секунду замешкалась и проверила надпись на двери: все верно, “Дин Адамс”, сомнений не оставалось.
На всякий случай стала медленно приближаться к дряхлому старику, всматриваясь в лицо, Ванесса неотступно следовала за спиной. “Кто же это? – любопытство не давало покоя. – Наверное, я в чужой палате. Может быть, это однофамилец мужа?” – закралось сомнение. В этот момент мумия натужно повернула ко мне изможденное, страшное лицо и посмотрела из темных, бездонных глазниц.
Через секунду что-то больно ударило в грудь, словно сердцу не хватило места, стало трудно дышать, как рыбе, выброшенной на берег. Мое сопротивляющееся сознание не хотело принимать жуткую реальность: в уродливых чертах лица умирающего старика я узнала своего мужа… некогда красивого брутального мужчину, чемпиона штата, спортсмена, капитана сборной по футболу, мечту всех старшеклассниц школы, преданного отца, верного мужа, любимого мужчину Дина Адамса, с которым нас связывала огромная любовь и четыре года брака.
На осознание и отхождение от шока потребовалось несколько секунд, в течение которых я находилась в ступоре и стояла столбом в дверях, не в силах сдвинуться с места. Ванесса, зашедшая следом, испытала точно такой же шок и тихо стояла позади.
За те несколько секунд я успела разглядеть случившиеся с любимым необратимые перемены и не могла переварить увиденное.
Когда-то буйная шевелюра черных, как смоль, локонов сменилась на редкие, с проплешинами, клочки седых волос, наполовину рассыпавшихся по постели, всегда свежее и молодое лицо мужа было изборождено темными, глубокими морщинами вдоль и поперек, некогда гладкие и ровные щеки запали глубокими ямами и покрывали выступающие скулы, не прикрытый одеялом торс, еще недавно могучий и большой, выглядывал просвечивающими ребрами и был обтянут желто-коричневой кожей, напоминавшей сургуч. Только цепкий взгляд из темных глазниц выдал в нем прежнего Дина, за три последних месяца состарившегося на 40 лет.
И именно в этот момент меня остро пронзила горькая мысль: “Вот и все, мой дорогой, это конец”. Теплившаяся до сей минуты малюсенькая, одна на миллион, надежда на божье провидение бесследно испарилась. И мне больше не хотелось, чтобы Дин жил – Дин не мог сохраниться в памяти дряхлым, уродливым стариком, его должны помнить тем прекрасным и большим мужчиной, которого все знали и видели. И чем скорее он уйдет, тем ярче сохранится в памяти и быстрее перестанет страдать.
– Я здесь, любимый, я с тобой, – с трудом выдавливая слова, произнесла я и присела на кровать. Слезы потоками полились из глаз и не позволили ясно видеть мужа. Дин поднял сухую, скелетообразную руку и поднес к моей щеке, пытаясь успокоить. – Что же ты натворил, любимый? Ты же обещал жить до 90 лет, ты помнишь? – Я громко разрыдалась, а муж пытался вытереть мои глаза рукой. – Мы тебя ждали на океане, а ты не приехал, как же теперь ты поедешь? – сквозь плач едва проговорила я. Ванесса молча сидела в сторонке и тоже плакала, утирая слезы салфеткой. – Как же ты был без меня целых 5 дней, отправил на океан, а сам лежал здесь один, беспомощный? Зачем ты нас отправил? Я так не хотела ехать! – И в тот момент я вспомнила, как долго он всматривался в меня перед отъездом в Уилмингтон: то был наш последний день, и он знал об этом.
Немного успокоившись, мы с дочерью сняли верхнюю одежду. Ванесса помогла убраться в палате, собрала салфетки и одноразовую посуду. Ее лицо, недавно выражавшее сильный шок, сменилось на грусть. Она подошла к Дину и взяла его ослабевшую руку в свою.
– Я скучаю по тебе, Дин, – произнесла тихо и наклонила голову вниз: из глаз потекли слезы, она вытирала их салфеткой.
– Я тоже скучаю, – с благодарностью посмотрев на дочь, старческим голосом просипел Дин.
– Я жду, когда ты вернешься домой, – сказала она. По всей видимости, дочь все еще не верила в печальный исход.
– Окей, я вернусь, – попытался обнадежить ее муж и высвободил руку, чтобы схватиться за живот. Приступ новых болей заставил согнуться – требовалась очередная инъекция обезболивающего. Вошедшая медсестра быстро сориентировалась и поставила дозу.
Я спросила мужа, чего бы он хотел сделать: поесть, попить или сходить в туалет. Но я не знала, что в туалет он уже не мог подниматься.
– Я хочу сесть, – хрипло произнес муж.
Я наклонилась, чтобы одной рукой обнял меня за шею, другой зацепился за ручку кровати. С огромной натугой приподнялся: это простое телодвижение далось ему из последних сил, он тяжело дышал.
Было опасно оставлять его без поддержки, поэтому пришлось стоять рядом и обвивать торс руками, чтобы не упал. После 20–30 секунд снова попросил уложить.
Глаза мужа дико блуждали по стенам и потолку, сознание спуталось от постоянной дозы морфина и сильной интоксикации, он часто заговаривал невпопад и бросал неожиданные фразы, не относящиеся к действительности: о несуществующих вечеринках и непонятных событиях, которые, по его словам, где-то сейчас проходили. Какие-то непонятные воспоминания всплывали в затуманенной голове. Он больше не отдавал отчета мыслям и не реагировал на внешние раздражители: его любимый мобильный телефон,
